Сергей Комлев
Качнувшись влево. Стихотворения
***
Гнали светлоликих гибеллины
до краев неправедной земли.
А потом явились магелланы,
все пооткрывали, что смогли.
Вот стоит он с ножиком консервным,
всем ветрам открытый Магеллан.
Дует в его парусы инфьерно,
завезенное из пряных стран.
А поверх, упрям и ненысытен,
из Твери-то, что ни говори,
тащит Афанасьюшка Никитин
светлы лики в краешки земли.
***
Все пряники тульские розданы,
не зарься на них, уходя.
Пройдутся по тулову розгами
холодные руки дождя.
О, Родина! Мокрая Родина!
Подтопленный остров-острог.
Разлегшаяся колодина
широких путей поперек.
Когда беловодья и китежи
прощальную песнь запоют,
мы сменим парадные кители
на мокрую робу твою.
***
И никого в селеньях тех –
дома пустые.
Как будто отпустили всех.
И дни такие,
когда уже не горячо
от красок радуг,
и наступает перечет
недвижных яблок,
и в уголке под потолком
судьба прядется,
и капли падают легко
и как придется.
***
Не смог полюбить эту страну – полюби хоть ту,
где не изрыт погост, где ты всех живых живее.
Где зеркало, багровея,
не показывает кукиш в моргающую пустоту.
Там танец воды невозбранно кружит каяк,
бормоча в ночь – ориноко мне, ориноко.
И тебе ориноко тож. А когда одиноко
ты в отвесную землю шепчешь – моя, моя.
И еще в стороне той сторонней,
поперек вологодчин и аризон,
ты читаешь вслух вечерами Красную книгу.
И внимают тебе степенно дети индиго,
взглядами процарапывающие горизонт.
***
Разве нужно торопить зиму?
Столько стужи и ночей стылых.
Разве жалости они имут?
Вот придут и заберут милых.
Лягут тихо в темноту тени.
Ляжет солнце прямиком в снеги.
Станут сталью – как сердца – стены.
Звезды встанут. Берега. Реки.
***
Надо просто промолчать.
Головою покачать.
Свет тихонько потушить.
Тьму повсюду разложить.
Просто так заведено.
Просто снова здесь темно.
Просто нужно помолчать.
Никому не отвечать.
* * *
Никто никому не подарок.
Особенно в феврале.
Но лишь потемневший огарок
на маленьком строгом столе.
Среди тишины перезрелой
стоглавого шума внутри.
Смотри же, как все обгорело.
Как все догорело, смотри.
***
Тебе за стеночкой поёт
больная акуджава.
И огонёк за поворот
плывёт, качнувшись вправо.
И уползает старый год
в тепло и мякоть хлева.
Как будто жизнь к тебе придёт,
качнувшись влево.
***
Идешь ли кварталами темными –
они у окошек сидят.
Молчат и глазами бездонными
в разверстые бездны глядят.
А мне-то себя еще в даль нести.
А я озираюсь вокруг,
аккордик в избитой тональности,
банальности маленький друг.
***
Что уставилась в меня,
улка безъязыкая?
Ждешь, тебя привечу я,
тыкая да рыкая?
Во груди ли, во хрящу
звуки-буки водятся.
Погулять их отпущу
при честном народеце.
Как утробы на миру
схватятся да сцепятся!
Как зазнобы на пиру
к певуну прилепятся!
Как вдоль досок, мимо плит,
вкруг Царя Небесного
жизнь виляет да скулит,
сука бессловесная.
***
Из далекого прошлого мне прилетело
много всякого ушлого – неба, земли.
И спросил я у Господа, после – у тела:
вот зачем мне все это, ведь все мы ушли.
Мы на ветках расселись – дубовых, осиновых.
Тучей нас затянуло. Втянуло под лед.
Вы не шлите нам вести – зеленые, синие.
Вы потом нас найдите. И спросите. Вот.
***
Он улетел, но обещал вернуться,
веселый, кареглазый шурави.
И пальмы снова мамою клянутся
друг дружке в опаляющей любви.
И вновь песок растекся на полмира,
даруя взгляду небо и покой.
И моджахеда лунная Пальмира
ласкает нежно высохшей рукой.
***
Ротшильды и Рокфеллеры
вышли в обнимку в ночь,
взяли свои пропеллеры
и улетели прочь.
Так не бывает, скажете?
Глянь на небес чертог!
Как на кудрявых пажитях
нежится русский бог!
Как в труселях да в маечке
полем да вдоль реки
бродит Добро, сжимаючи
потные кулаки.
***
А когда рука мне твоя бела
словно мед была, на глаза плыла,
упадали вниз стены-цоколи,
и неистово кони цокали.
А теперь, мой свет, все – не свет, не цвет.
И жалеть о том нам не след, не след.
Не гундим с тобой и не знаемся.
Инда до смерти только маемся.
***
Был мне ветер. Жилось мне приветно и споро.
Где б не падал, являлася всякая чудь.
И казалось всегда мне –
что скоро, что скоро, что скоро.
А когда не казалось, что скоро,
казалось – чуть-чуть.
Упадали мне под ноги яблоки. Вверх поднимали
работяги чугунное небо в четыре руки.
И непраздные руки меня без конца обнимали.
И вели, и вели меня споро на берег реки.
***
Если долголетие подкосит
тысячью биноклей на оси,
мы его тихонечко попросим:
не коси нас больше, не коси.
Прочь, несоответствия, химеры!
Жизнь, веселой птахою лети!
Дай на встречу с паном Люцифером
в чувстве и достоинстве прийти.
***
Рассказал бы я, как многотрудно
жить этой поганой земле.
И о том бы, как люди безлюдны
нарастают и тают во мгле.
И еще б – непреклонно и грубо –
как душа неживая смердит,
я б сказал. Да смеркаются губы.
И Господь, и Господь не велит.