Сергей Пагын

Тайная вечеря. Стихотворения



Тайная вечеря     


 

Ни хлеба… Ни вина… Вечерняя трава
светлейшею росой тебе омоет ноги
и будет говорить с тобою, но едва
её ты речь поймёшь в смятенье и тревоге.


И немо смотришь ты, как тёмный мир вокруг
встаёт с больших колен и в сторону отходит…
Не спрашивай. Молчи. Потом узнаешь вдруг,
к чему тебя сейчас с любовью он готовит.

 

*** 
Не мальчик, нет…А был ли праздник – 
прозрачный, белый, золотой?
Но время – мытарь и лабазник –
дверною щёлкнуло скобой.


И вот, толпясь в прихожей узкой,
ему долги мы отдаём
слезою давней заскорузлой
и счастья чистым серебром.

 

 

***
Навеяно притчей о блудном сыне

 

Зачем я вернулся? В пределе родном  —
сутулые люди, накрыты рядном
тяжёлой и серой печали.
Как будто бежали все ночи и дни 
за пёрышком Божьего света они  —
и вдруг бесконечно устали…


Зачем я читаю по блёклым глазам
их снулые мысли, когда я и сам
истлел, как сырая шерстинка?
И если и был свет за костью грудной — 
в труху он источен вином и виной,
наждачной бумагой суглинка.


И только и есть, что раскаянья соль.
И вся-то надежда, что пот мой и боль,
и все стародавние страхи
я смою ночною домашней водой,
все слёзы мои со скулы ледяной
отец вытрет краем рубахи.


И пусть в вороватой окраинной мгле,
в душевных провалах, в сердечной золе
холщовая ласка белеет.
А там хоть опять возвращайся туда,
где смотрит с прищуром жестоким звезда
и заячий след индевеет.

 

**** 
Никого я не вправе спасать —
покаянно огонь зажигать, 
и брести, озираясь, как тать, 
по воде с убывающей свечкой. 
Мне ли, рябь сотрясая, нести 
всхлип огня в поднесённой горсти, 
если даже не в силах найти 
я приметы Твои и насечки 


на вещах, что стоят по углам 
бытия, где раздрай и бедлам, 
где зима подступила к домам 
и угрюмое что-то бормочет. 
И последнее гонит тепло, 
что в домовых щелях залегло, 
рвётся в душу мою, как в дупло, 
и никак отвязаться не хочет. 


Но пытаюсь расслышать я Твой 
глас призывный, ночной, горловой 
не дорогой в Дамаск, а стернёй, 
а травой проходя придорожной. 
И хрустит под ногами ледок, 
дует ветер осипший в рожок, 
и Твой зов так безмерно далёк, 
что услышать его невозможно. 

 

 

****
Вербный ветер с кровинкой закатной внутри,
суховатую охру сентябрьской зари,
снегопада огромную зыбку
пусть забуду, растрачу…  А время-Кощей 
бросит в ларь свой поверх отсиявших вещей
даже сына ночную улыбку.


Пусть моя домотканая нежность груба,
пусть и дело моё — не табак, так труба,
слово — пеплом над глинистой твердью...
Пусть и жизни, и веры  — на птичий глоток,
на щенячий на светлый один коготок – 
мягко небо Его милосердья.

 

 


Зачарованный волхв


 

Как воздух ожидания тяжёл!
Мы заблудились…
Ни звезды с востока.
Слоновьим шагом час ночной прошёл,
как будто бы протопала эпоха.

 
Уже лица не чувствую…
Лишь взгляд.
И словно путник в заметённой нови
провидит жатву, 
я провижу сад,
мольбу и трепет человечьей крови.


В густом снегу проплыли сны и дни…
Друзья уходят за скалистый гребень.
А я всё вижу шлемы и огни,
костры…
распятье…
человека в небе…

 

 

  * * *
«И когда он снял седьмую печать, сделалось 
безмолвие на небе, как бы на полчаса»
(Откровение)
Была ль снята седьмая та печать? 
Здесь тишь стоит безмерная от века. 
И так тепло и сладко засыпать 
в отцовском доме, ожидая снега.


Трубач ли пьяный в поле протрубит,
а может... ангел — первый иль последний —
всё ничего... В глуши селенье спит,
не чая ни суда,
ни искупленья.



К списку номеров журнала «ОСОБНЯК» | К содержанию номера