Цитатой из Владислава Ходасевича назвала известный литературовед и критик Наталья Иванова свой «Роман с литературой в кратком изложении»: «Ветер и песок». Это строчка из стихотворения Ходасевича «Памятник»:

Во мне конец, во мне начало.

Мной совершённое так мало!

Но всё ж я прочное звено:

Мне это счастие дано.

В России новой, но великой,

Поставят идол мой двуликий

На перекрестке двух дорог,

Где время, ветер и песок...

Используя слова Ходасевича в названии своих записок, Наталья Иванова, мне кажется, имела в виду мотив быстротечности всего сущего. Не зря цитата раскрывается в её тексте единственный раз: в описании писательского ужина в отдельном кабинете Центрального дома литераторов с тогда еще вице-премьером Дмитрием Медведевым. Эпизод писательского ужина на высоком уровне подан Натальей Ивановой с той же иронией, что просматривается у Ходасевича в «Памятнике»: и меню с торжественного ужина, оставленное на память, потом сгорело, и, читается между строк, приятных последствий для писателей встреча не имела, и, наконец, «что теперь Медведев? Прав Ходасевич: «Время, ветер и песок».

Впрочем, не только Дмитрий Медведев «уходит» из текста Натальи Ивановой — точно так же «слава мирская» уносит и Вадима Кожевникова, бывшего главным редактором «Знамени», где после университета работала Иванова, и многих других персонажей, к которым автор относится с куда большей теплотой. Например, Владимира Николаевича Турбина, чей «лермонтовский семинар» на филфаке МГУ автор характеризует как «лучшее время своей студенческой жизни», культуролога Георгия Гачева, режиссёра Тенгиза Абуладзе, поэта Бориса Слуцкого, прозаиков Георгия Владимова, ВиктораКонецкого и прочих замечательных людей, кому несть числа и кого, увы, личная нестандартность не спасает от того, что их время минует.

В моих глазах заглавие записок Натальи Ивановой «Ветер и песок» метафорически увязано с содержанием. «Ветер», «песок» — доходчивые образы скоротечности, мимолётности, зыблемости, если можно так выразиться, бытия вообще и литературного в частности. Упоминание этих слов рядом создаёт картину пейзажа, где ветер раздувает песок, складывая из него всё новые фигуры, — но они только призраки, а через секунду новый порыв воздуха сотворит новый вид, и он тоже просуществует недолго…

Столь же скоротечны и быстро сменяются картины, которые воспроизводит память Натальи Ивановой. Рука записывает их, следуя за эмоциями, за причудами воспоминаний, а не за логикой повествования: от зарисовок редакционных будней в «Знамени» автор переходит к рассказу о своём детстве, проникнутом литературой, где особым счастьем было рассматривать шеститомник Гоголя с иллюстрациями-гравюрами, — а затем опять современность и приход в букинистический подвал книжного магазина «Москва». Там продаются два таких шеститомника: немного потрёпанные, но доставляющие ту же благоговейную радость… Так и далее до конца записок будет «колебаться» хронология событий, от молодости рассказчицы до сегодняшнего дня, будет меняться эмоциональный фон высказываний — от ядовитого до любовного, будут, как в калейдоскопе, проноситься пейзажи — Подмосковья, Стокгольма, Индии, США… Но возможна ли строгая и стройная логика у записей, сделанных так же непреднамеренно, как ветер и песок создают мираж?..

«Ветер и песок» — оптимальное название для комплекса заметок, которому предпослан подзаголовок «Роман с литературой в кратком изложении» — формулировка, отрицающая возможность жанровой дефиниции. Автор оговаривается в лапидарном вступительном слове: «Истории и эпизоды в формате, опробованном мною впервые в книге 2003 года «Ностальящее» (в ее последней части). Литературному критику хочется — время от времени — поменять если не жизнь, то жанр». Но что же это за жанр?

«Роман с литературой в кратком изложении» Натальи Ивановой не вырублен топором, даже не написан пером — скорее как будто «прелестным пальчиком на затуманенном стекле». Это не мемуары, не книга воспоминаний в чистом виде; это не дневник, так как пишется позже запечатлённых событий. Это не ряд литературных портретов: несмотря на наличие нескольких персональных писательских и редакторских «шаржей», можно говорить разве что о портрете советского, затем российского литературного процесса, да и тот представляет собой пока ещё не сложившийся пазл, а «ветер и песок»… Не назовешь «Ветер и песок» и автопортретом или исповедью Натальи Ивановой, хотя авторское «я» доминирует в нём, а значительную долю содержания составляют мысли и ощущения человека, посвятившего себя русской литературе. О том, как это случилось, Наталья Иванова говорит откровенно: она училась на романо-германском отделении филфака МГУ, на зачёте по русской литературе первой трети XIX века (которую преподавали на этом отделении «коротенько») завкафедрой Василия Ивановича Кулешова подменяет Владимир Николаевич Турбин, которого трогает, как студентка знает Гоголя. Он приглашает её в свой семинар, а это, знают в университете, особая честь. «Но надо же было перейти с ром-герма на русское отделение. (Втайне от родителей.) С престижного, говоря сегодняшним языком, — на несравненно менее престижное… Государство тогда (и почти всегда) относилось к Западу враждебно, но все хотели к нему прикоснуться, с ним, с этим проклятым Западом, работать. Оттого и престиж. А русское — что русское? Что там найдешь, на этой дороженьке? Преподавание в школе?»

И все же Наталья Иванова выбрала русскую литературу, итогом чего стала многолетняя работа в толстых литературных журналах и два крыла исследований литературного богатства России — как научное литературоведение, так и прикладная литературная критика. С высоты нынешнего дня, когда написан «Ветер и песок», понятно, что в сделанном выборе она не разочаровалась и не раскаялась: великая русская литература — единственный предмет, о котором она говорит с пиететом. В отличие от советского и российского литературного процесса, где многие реалии удостаиваются её критической (в обоих смыслах) оценки. Достаётся и авторам, уверенным в своём таланте и «осаждающим» толстые литературные журналы с требованием публикации. Иванова не понимает, почему вроде бы не чуждые литературе люди не способны отличить хороший текст от плохого. Это же так просто: хороший текст вызывает слёзы! Она до сих пор, читаялермонтовское «На смерть поэта», плачет…

У «непризнанных» авторов, наверное, вызовут интерес фрагменты, где Иванова рассказывает о внутренней кухне литературных журналов и литературных же премий (о нынешнем богатом «ассортименте» которых она отзывается с неодобрением). Они живо и любопытно написаны, однако не производят впечатления раскрытия «всей правды». Такой задачи Иванова себе не ставила: её записки — частное мнение, частное знание о том необъятном, чего никто не обнимет, ибо, опять же, «ветер и песок». Единственный герой и единственная неизменная реальность в «романе с литературой» — она, литература. При любом строе и любом раскладе действующих лиц.

Не вызывает вопросов, почему «Ветер и песок» опубликован в «Знамени». Для этого журнала характерен интерес к сочинениям, которые можно условно объединить под грифом «Непридуманное»: документальные повести, издания писем, мемуары, рассказы о пережитом и т.п. Прежде всего, журнал обильно публикует такие тексты. Скажем, в 2015 году напечатаны записки Виктора Баженова «Сергей Параджанов. Встречи», статья Сергея Соловьева «Олег Волков — первый рецензент «Колымских рассказов» (на основе открытых архивных документов), «крошечки» Сергея Боровикова о литературной жизни в Саратове периода застоя «В русском жанре — 48», «Ностальгическая дилогия» Леонида Зорина и «Портреты разного размера» недавно ушедшего из жизни искусствоведа Инги Каретниковой и так далее. «Знамя» также активно содействует введению «непридуманного» в литературный оборот, много и охотно откликаясь на публикации.Только вашей покорной слугой написано для «Знамени» более десятка рецензий: на автобиографические книги ЛидииЛибединской, Наталии Ильиной, Натальи Баранской издательской серии «АСТ» «Женский портрет эпохи», на цикл трудовМандельштамовского общества, на несколько книг военных мемуаров — список можно продолжать. Понятна тяга журнала к таким материалам: живые, проникнутые авторским отношением свидетельства былого не только служат ценным историческим источником, но и предстают художественным явлением. Внимание «Знамени» равно направлено на это художественное явление и на исторический процесс, породивший настоящее. И «ностальящая» проза Натальи Ивановой в этом ряду.

Выкристаллизуется ли из «Ветра и песка» произведение с более чётким сюжетом и конкретным авторским посылом, как из собрания театральных и богемных анекдотов выкристаллизовался некогда «Театральный роман» Булгакова? Время покажет.