Воробушек

Александр Сидоров

Под асфальтовым покрытием плаца проходила труба с горячей водой. Даже в самый суровый мороз узкая полоска асфальта над трубопроводом оставалась сухой и тёплой. Потому и облюбовала это место зимою стайка воробьёв. Собьются в стужу — и греются.

Однажды, в двадцатиградусный мороз, воробьиная компания щебетала на привычном месте. А третий отряд топал строем из столовой. Завидев людей, пернатые вспорхнули и разлетелись. Лишь один воробьишко остался: промёрз и не смог оторваться от тёплого местечка. Вжав головёнку в тощие птичьи плечи, он жалко чирикал, ожидая гибели.

Отряд приближался, громыхая тяжёлыми ботинками. И вдруг кто-то в первой пятёрке заметил бедную птаху!

— Братва, смотрите под ноги! — прогремело над строем.— Воробья не раздавите!

Перед самым воробьишкиным клювом, как волна перед носом корабля, строй разделился, обогнул пятачок и вновь слился за пернатой спиной в серую массу.

Дежурный Сёма Панько рванул наперерез колонне.

— Стоять! — грозно рыкнул он.— Шо за кренделя на плацу? Попали вы, ребята, как хрен в рукомойник. Так и запишем: «Нарушали дисциплину строя»...

И дежурный раскрыл замусоленную тетрадку, чтобы внести в неё историческую фразу.

— Пиши, Достоевский,— угрюмо буркнул бригадир Рыков.— И добавь, что группа осуждённых вступила в преступный сговор с воробьём...

— С каким воробьём? — не понял Панько.

— Пошли глянешь.

Через минуту суровый Сёма держал птаху на лапе и гладил её по головёнке указательным пальцем:

— А у меня дочка как-то сороку приручила... Таскала, стерва, всё, что плохо лежит!

— Дочка?

— Сорока, дурень! — дежурный вздохнул.— Лады, топайте дальше. А этого я временно заарестую. По такой стуже он того гляди коньки отбросит. Пусть по зиме у меня перекантуется, а там — поглядим.

И отряд потопал своей дорогой, дежурный — своей.