Лев Бердников

«Краса Израиля» Гораций Гинзбург

Изображение - savepic.org — сервис хранения изображений

 

Сохранился исторический анекдот: барон Гораций Осипович Гинзбург (1833-1909) как-то ехал в карете с императором Николаем II. Проходивший мимо мужик не смог сдержать удивления: “Надо же, жид с царем едет!” Мужика схватили и хотели было препроводить в кутузку за оскорбление барона. Но Гинзбург попросил не наказывать простолюдина и даже подарил ему золотой. За что? За то, что тот лишний раз напомнил ему, что он еврей. А этот представительный господин, изъяснявшийся на французском лучше, чем на русском, высокого роста, статный, с аристократическими манерами и с такой пленительной, располагающей к себе улыбкой, очень любил, когда ему напоминали о его происхождении, ибо был евреем религиозным и самым что ни на есть правоверным. Он был убежден, что иудаизм является предтечей всякой культуры. О чем бы ни заходила речь, барон неизменно ссылался на то, что в еврейской письменности давно уже имеется разрешение всех проблем касательно благополучия людского. Одной из его любимых фраз было: “В Талмуде сказано..” И эта убежденность проскальзывала во всех его разговорах.

Доскональное знание Талмуда и древнееврейского языка он приобрел еще в детстве под руководством известного знатока иврита М. Сухоставера, сначала в Звенигородке Киевской губернии, где он родился и провел ранние годы, а затем в Петербурге и Париже, где попеременно проживала семья Гинзбургов. Как и другим своим детям, отец дал Горацию блестящее домашнее образование, поручив сие дело лучшим педагогам и специалистам. Вообще, авторитет родителя был всегда непререкаем для Горация. “Мой отец так поступал или находил нужным так поступать,” – это было побудительным мотивом всех его дел и поступков. Неудивительно поэтому, что уже в молодые годы он становится главным компаньоном и помощником отца. И женился он в 20 лет на своей кузине Анне Гесселевне Розенберг (1838-1878) тоже с оглядкой на Евзеля Гаврииловича: ведь избранница Горация пользовалась в семье Гинзбургов особым уважением и имела на тестя огромное влияние.

Можно с определенностью утверждать, что права российских евреев, полученные в 1850-х – 1870-х гг., были отвоеваны Евзелем Гинзбургом при деятельной и энергичной помощи Горация. Это же относится и к банковской и финансовой деятельности Гинзбурга-старшего: сын всегда был его правой рукой. Но Горацию Гинзбургу суждено было приумножить славу родителя и приобрести уже не только европейскую, но и всемирную известность. И не столько в предпринимательской сфере (хотя здесь он не только упрочил, но и развил дело отца, став учредителем новых акционерных обществ, крупнейших золотодобывающих товариществ, cобственником сахарных заводов, спонсором строительства российских железных дорог и т.д.), сколько на ниве благотворительности и на правозащитном поприще.

Еще при жизни Евзеля Гинзбурга в Горации угадывался деятель недюжинный и вполне самостоятельный, видный филантроп и меценат. Его исключительное положение в России было засвидетельствовано Гессенским домом: в 1868 г. Гораций Гинзбург был назначен Гессен-Дармштадтским генеральным консулом в Петербурге, причем он был первым в истории некрещеным евреем-дипломатом, признанным петербургским двором. Когда в 1871 г. герцогство Гессенское было упразднено Бисмарком, Горацию (и только спустя три года и его отцу Евзелю!) было даровано потомственное гессенское дворянство с баронским титулом в придачу.

Размах благотворительности Горация Гинзбурга не имел границ. Казалось, нет в Петербурге такого крупного начинания, в котором он не принял бы участия как своими щедрыми денежными взносами, так и своим трудом. И отнюдь не все из них непосредственно касались его единоверцев. То он учреждает образцовое ремесленное училище имени цесаревича Николая, то обустраивает при Биржевой больнице специальный хирургический лазарет, в коем сотням нуждающихся оказывается неотложная помощь первоклассными медиками. При его непосредственном участии в Петербурге открывается Археологический институт, получивший статус Императорского; работают Высшие женские “Бестужевские” курсы – своего рода частный университет, содержавшийся на благотворительные средства. Он жертвует ассигнования на основанный принцем А.П. Ольденбургским Институт экспериментальной медицины (по примеру знаменитого Пастеровского института во Франции), учреждает Общество дешевых квартир в Петербурге, участвует в работе Общества по улучшению условий жизни бедных детей, попечительствует Школе Коммерции императора Николая II и т.д. Перечислить все его щедрые пожертвования нет возможности. Важно то, что непременным условием его участия в сих проектах было требование равных возможностей для людей всех национальностей и вероисповеданий. “Он не делал различия между людьми... – скажет о нем современник, - ибо учители закона, которому он был всю свою жизнь верен, всегда говорили о людях, не различая ни эллина, ни иудея”.

Гораций Гинзбург находился в самом средоточии интеллектуальной жизни своего времени. Его петербургский дом, как некогда дом его отца в Париже, открыл свои двери для лучших представителей передовой российской интеллигенции. Дружеские отношения связывали Гинзбурга с М.М. Стасюлевичем и литераторами круга либерального журнала “Вестник Европы”: председателем Совета присяжных поверенных Петербурга К.К. Арсеньевым; профессором уголовного права, выдающимся криминалистом В.Д. Спасовичем; историком литературы А.Н. Пыпиным; профессором Военно-юридической академии К.Д. Кавелиным; выдающимся историком искусств и меценатом В.В. Стасовым (ставшим впоследствии горячим поклонником еврейских талантов). Здесь часто бывали писатели И.С. Тургенев, И.А. Гончаров, М.Е. Салтыков-Щедрин, П.Д. Боборыкин, прославленный юрист А.Ф. Кони, терапевт, основатель школы русских клиницистов С.П. Боткин, замечательный русский философ В.С. Соловьев. С последним Гинзбурга связывали особенно доверительные и близкие отношения. Не исключено, что именно под влиянием Гинзбурга Соловьев стал изучать иудаизм по первоисточникам и приобрел основательные познания в Талмуде; биографы философа свидетельствуют, что последними его словами на смертном одре были: “Шма Израэль”. К сожалению, переписка Гинзбурга c Соловьевым, а также с другими деятелями культуры, хранившаяся в архиве барона и имеющая первостепенное научное значение, погибла, опровергая известное утверждение, что рукописи не горят.

Тесные отношения установились у Горация Осиповича с художником И.М. Крамским, который рисовал портреты семьи Гинзбургов, а также придворным живописцем М.А. Зичи, писавшим виртуозные, отмеченные чертами салонности сцены охоты. Гораций собирал современную русскую живопись, в его петербургском доме хранилась коллекция портретов XIX века. Именно Гинзбург способствовал тому, что никому не известный портняжный подмастерье из Вильны М.М. Антокольский получил академическое образование и обрел всемирную славу скульптора. И барон никогда не оставлял его своими милостями, предоставив возможность уже неизлечимо больному Антокольскому провести последние месяцы жизни в благословенной Швейцарии. Гинзбург создал тогда в Академии искусств специальный фонд для выдачи премий евреям-художникам.

Приятельствовал барон и с первым директором Петербургской консерватории А.Г. Рубинштейном, и с известным виолончелистом К.Ю. Давидовым, и со с скрипачом, профессором Л.С. Ауэром. Он оказывал материальную поддержку юным скрипачам Яше Хейфецу и Мише Эльману – они были стипендиатами Гинзбурга.

Но особенно продуктивно благотворительная и образовательная деятельность Горация Осиповича реализовалась в рамках “Общества для распространения просвещения между евреями России”, председателем которого он стал после смерти отца. Так, в 1880 г. им был основан фонд для помощи еврейским студенткам. Впечатляющей была и издательская продукция просветителей. Увидели свет “Русско-еврейский архив” (под редакцией С. Бершадского, Т.1-2; Спб., 1882), “История евреев” Г. Греца (Cпб., 1883) и др. Для изучения истории евреев России была создана особая Еврейская историко-этнографическая комиссия (преобразованная впоследствии в Еврейское историко-этнографическое общество). Именно она напечатала классический труд “Регесты и надписи” (Т.1-3. Спб., 1899-1913), ставший настольной книгой каждого любителя еврейской старины. Была организована этнографическая экспедиция, собравшая уникальную коллекцию предметов национальной материальной культуры, - эта коллекция потом легла в основу музея (“благополучно” закрытого при советской власти).

 Велики заслуги Общества и в деле начального образования евреев. Были изданы “Сборник в пользу начальных еврейских школ” (1896), “Справочная книга по вопросам образования евреев” (1901). Выдавались субсидии как евреям-учащимся общих учебных заведений, так и непосредственно еврейским начальным школам. Общество содействовало и открытию новых школ, ставя условием преподавание в них религиозных предметов и языка иврит. Работа Общества значительно расширилась с открытием новых отделений в Москве (1894), в Риге (1898), в Киеве (1903). К концу жизни барона Общество насчитывало 30 отделений с семью тысячами членов; в его распоряжении находились 9 библиотек. В 1907 г. под патронажем Общества в Гродно были открыты двухгодичные педагогические курсы для подготовки кадров еврейских учителей.

Гораций Осипович незамедлительно отзывался на каждую еврейскую беду. Так, он молниеносно отреагировал на сообщение, пришедшее в 1878 г. из Кутаиси: группу горских евреев облыжно обвиняли здесь в ритуальном убийстве христианского мальчика. Барон не только нанял для ведения дела лучшего адвоката, но и вдохновил профессора восточного факультета Петербургского университета, выдающегося ориенталиста-семитолога Д.А. Хвольсона написать ученое сочинение по истории кровавого навета и опровержению его. Книга профессора “Употребляют ли евреи христианскую кровь?”, изданная на средства Гинзбурга,- первое в России исследование по сему вопросу – была переведена на несколько европейских языков и имела широкий резонанс. В результате кутаисские евреи были оправданы, причем отвергнута была сама идея о ритуальном убийстве, допускаемом еврейской религией.

Приход к власти Александра III, круто изменившего политику в отношении евреев, отнял всякую надежду на какие-либо позитивные перемены. Историки говорят о патологическом антисемитизме этого императора, характеризуя его отношение к иудеям как “апофеоз злобствования, безграмотности и узколобой, антихристианской мстительности”.

Ненависть сего венценосца к еврейскому племени прослеживается еще со времен Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Тогда армия под водительством Александра, в то время цесаревича, потерпела сокрушительное поражение. Причиной сего, как ему казалось, была нераспорядительность евреев-поставщиков. Злоба на них, при недостаточной личной культуре, перенесена была им на евреев вообще. Масла в огонь подлило и то, что в результате позорного для России Берлинского Конгресса 1878 г., благодаря влиянию французских и английских еврейских деятелей (“Алианс Израэлит”), евреям Балканских государств были гарантированы равные права. Это повлекло за собой и временное либеральное отношение к евреям в России, олицетворяемое в правительстве Александра II М.Т. Лорис-Милюковым, который даже всерьез обсуждал возможность отмены черты оседлости. Все это вызвало резкое неудовольствие Александра III, видевшего вокруг всевластие могущественной “жидовской спайки”. Причем в своем еврейском (точнее, антиеврейском) законодательстве он руководствовался не какими-либо рациональными, государственными резонами, нет – им двигали эмоции, предубеждение, предрассудки. Примечательно, что на одном из ходатайств, сетующем на вопиющую дискриминацию русских евреев, он, оправдывая такое положение дел, пишет на полях: “...Они забывают страшные слова их предков. Кровь Его на нас и на чадах наших! Вот в чем вся их гибель и проклятие Небес!” То есть юридический вопрос о правах граждан он по существу превращает в напоминание о легендарной вине и коллективной ответственности еврейского народа перед христианством.  Как видно, из всех российских монархов ему более всего была близка отличавшаяся воинствующей юдофобией императрица Елизавета Петровна с ее знаменитым: “От врагов Иисуса Христа не желаю интересной прибыли!”

Эти настроения царя чутко уловил новый министр внутренних дел Н.П. Игнатьев, опубликовавший в мае 1882 г. так называемые Временные уложения – драконовские законы, которые – увы! - остались в силе до 1917 г. Они основывались на порочной идее: евреи сами виноваты в своем плачевном положении, ибо спаивают русский народ, нещадно эксплуатируют крестьян и бегут из черты оседлости, дабы влиться в русскую революцию. Власть принимала на себя обязательство защитить русский народ и прежде всего крестьянство (ею же ограбленное!) от еврейских “кровопийц”. Согласно Майским законам (как их потом cтали называть) надлежало изгнать евреев из деревень в города и местечки, лишить их права на винную торговлю и резко ограничить их допуск в высшие учебные заведения. Невольно вспоминается Тевье-молочник Шолом-Алейхема, вынужденный продать дом и корову и покинуть деревню, где он вырос. По таким трудягам и ударил закон Игнатьева об изгнании евреев. Это он лишил заработка сотни тысяч семей, пробавлявшихся производством и продажей спиртных напитков. Наконец, он действительно толкнул в революцию тех, кто хотел бы пойти в университеты, но оказался заложником процентной нормы. А куда деваться еврею, который овладел русской грамотой, сдал выпускные экзамены в гимназии, но никуда, ни в один вуз не мог податься? В черте оседлости экономические условия были и без того чудовищными: более миллиона человек нуждалось в финансовой помощи, у них не было средств даже на то, чтобы отпраздновать еврейскую Пасху. Игнатьевские законы способствовали обнищанию еврейского населения и эмиграции 1 миллионa 250 тысяч евреев в Аргентину, Палестину и США.

Миновало золотое времечко Царя-Освободителя Александра II, когда наш барон вместе со своим отцом Евзелем Гинзбургом шаг за шагом отвоевывал права для своих многострадальных соплеменников. По стране прокатилась волна неслыханных ранее еврейских погромов, чинимых с молчаливого одобрения властей городским отребьем. И теперь, в эпоху реакции, уже не было речи об эмансипации евреев. Все усилия должны были быть направлены на сохранение того, что было дано им раньше и на предупреждение дальнейших ограничений в правах. А что же Гораций Гинзбург? Очень точно скажет потом о нем юрист М.М. Винавер: “Только он оставался до конца на избранной им дороге и продолжал бороться. Бороться... это слово так не подходило к его доброму, мягкому... лицу, ко всей его грузной, но ребячески кроткой, доброй фигуре. Чем он мог бороться? Меч его – была его добрая, сердечная улыбка, а вся броня против жестоких ударов – бесконечно любящее, неотразимо преданное своему народу сердце. Он просил и убеждал, уходил и опять возвращался. Не раз к нему летело с уст современников и слово осуждения за эти бесконечные и, казалось, бесцельные хлопоты. И те, кто осуждал, не понимали, что легче побеждать громко и даже падать геройски в открытом бою, чем так изо дня в день стучаться и уходить, уходить и вновь возращаться... Выдержать так всю жизнь, выдержать с достоинством, не сгибая спины, может только душа, исполненная снисхождения даже к ним, к этим надменным и безжалостным, о ледяные сердца которых разбивались все его просьбы. Да, таков он был: он искренне прощал врагов своих, даже врагов своего народа”.

Все прошения, ходатайства, меморандумы о правах евреев, которые представлялись правительству, всегда проходили строгую цензуру Горация.  Врожденный такт подсказывал барону наиболее подходящие выражения. Он нещадно вычеркивал такие слова, как “весьма”, “крайне”, “бесспорно”. В результате документ под его пером обретал спокойный, деловой, ровный характер и выигрывал в своей эффективности. Сей особый “баронский” стиль был почтительным, но требовательным.

Гораций Осипович пристально наблюдал за жизнью своих соплеменников на местах и всегда вставал на их защиту, отстаивая их интересы в Правительствующем Сенате. Он заручился в этом поддержкой человека, коего современники называли не иначе, как “судьей праведным”, а именно начальника первого департамента Сената В.А. Арцимовича. Благодарная память об этом сановнике-юдофиле увековечена в выполненном М.М. Антокольским бюсте Арцимовича, которым Гинзбург украсил свой рабочий кабинет.

В 1882 г. Гораций принял деятельное участие в работе Высшей комиссии по пересмотру законодательства о евреях под председательством бывшего министра юстиции графа К.И. Палена, созванной самим царем. Слыл Пален мужем справедливым и неподкупным. Его Комиссия предприняла серьезное обследование жизни российских евреев. Были подготовлены и изданы труды об экономическом положении евреев в черте оседлости, об истории законодательства о евреях, о статистике еврейского населения и т.д. И тут в дело вступает барон. Он с фактами в руках опровергает расхожее мнение, что евреи якобы уклоняются от воинской повинности. Гинзбург предоставляет материал, из коего следует, что официальные цифры недобора евреев объясняются их неправильной регистрацией при призывах, а также установленными для них особыми правилами набора. На самом деле в процентном отношении число призывников-евреев даже превышает количество представителей других национальностей. И вот победа: большинство членов Высшей комиссии имело мужество признать, что существующие ограничения не решают еврейского вопроса, что дальнейшее следование по этому пути и несправедливо, и не вызывается надобностью, принося лишь вред (в том числе и экономический) не только самим евреям, но и всему населению. Комиссия предложила постепенно расширять права евреев. Словом, Пален и его сотрудники не оправдали “доверия” Александра III, открыто проводившего шовинистическую, антисемитскую политику.

К несчастью, неожиданно для всех в 1887 г. Комиссия была закрыта. Тогда решение о судьбе еврейского народа было передано в руки Совещания, образованного Министерством внутренних дел под председательством завзятого реакционера В.К. Плеве, бывшим в то время товарищем министра. Зоологический антисемит и карьерист, стремившийся выслужиться перед юдофобом-царем, Плеве вознамерился не только закрепить драконовские Майские правила, но и ужесточить их, доведя до крайних примеров жестокости и человеконенавистничества. Этот новоявленный Аман XIX cтолетия возжелал удалить из сельской местности даже тех евреев, которые проживали там законно, причем любая отлучка должна была влечь за собой запрет возврата в родные пенаты; и евреям-ремесленникам, получившим ранее разрешение жить вне черты оседлости надлежало немедленно убираться восвояси; запрещалось также приобретать и арендовать недвижимую собственность вне городов; всякое же нарушение сих “правил” должно было караться тюремным заключением.

Эти, с позволения сказать, “законодательные предложения” должны были быть внесены в Государственный Совет на утверждение. В таких условиях, казалось, всякая борьба за права евреев должна была быть парализована. Но Гинзбург продолжал работать с удвоенной силой. Он вступает в борьбу, спокойно и терпеливо раскрывая перед правительством всю вредоносность “инициативы” Плеве. Он убеждает министра финансов И.А. Вышнеградского, сколь чудовищна и дика сия средневековая нетерпимость к евреям. В докладе последнего царю ему удалось доказать приносимую евреями пользу для экономической жизни страны; министр обратил также внимание самодержца на то, что проекты Плеве весьма неблагоприятным образом скажутся на финансах империи. И усилия барона увенчались успехом: предложения Плеве не были представлены в Государственный совет и канули в Лету. Так Гинзбург сумел отвратить страшную беду, нависшую над русским еврейством! Если бы за бароном не числилось никакой другой заслуги, кроме этой, то и ее одной было бы достаточно, чтобы его имя осталось навсегда памятным для евреев.

Он жил исключительно интересами еврейства. И евреи всей России обращались к Горацию Осиповичу за помощью, относились к нему с неизменным уважением и благодарностью. “Укажите хоть одно местечко, - говорил о нем раввин В.И. Темкин, - которое в минуту скорби не просило бы барона об участии, о защите. Найдете ли вы хоть одного еврея, который в минуту отчаяния, в минуту горького страдания не взывал к барону?”

Неоценима роль Гинзбурга как созидателя и главы Петербургской еврейской общины. Он организовал строительство столичной синагоги на Офицерской улице, торжественное открытие которой состоялось в 1892 г. Она действует и поныне. Этот архитектурный памятник в еврейском мавританском стиле – одна из ярких достопримечательностей города на Неве. Барон стал председателем Правления синагоги, при коем был устроен отдел общественного призрения, оказывавший помощь бедным. А ранее его жена, Анна Гесселевна, учредила на Васильевском острове еврейский сиротский дом.

Трудно перечислить все дела, по которым барон выступал ходатаем, все еврейские мероприятия, которые он финансировал. Гинзбург щедро помогал жертвам пожаров, неурожаев, погромов, других бедствий. При этом он неизменно оставался русским патриотом, что признавали даже его враги, с коими он боролся. Он любил Россию такой, какая она есть, но с теми надеждами, которая она ему внушала. Патриотизм соединялся в нем с глубокой лояльностью по отношению к царю и правительству. Он знал недостатки режима, но никогда не боролся против существующего строя, следуя заветам Талмуда, что законы государства требуют неукоснительного подчинения. Болью отзывался в его сердце уход многих евреев в революционное движение.

Заслуги Гинзбурга признало и русское правительство, возведя его в 1889 г. в ранг действительного статского советника, что соответствовало генеральскому чину, и наградив его высшими орденами. Но главное то, что барон был оценен властями как лидер всего российского еврейства.

Гораций Осипович верил в счастливое будущее евреев именно в России, не одобряя ни идеи сионизма, ни эмиграцию в Палестину, Аргентину и США, принявшую тогда массовый характер. Но, уважая выбор многих своих единоверцев и понимая, что без его участия в сем деле (в том числе и материального) переселение евреев из России невозможно, он возглавил в 1893 г. центральный комитет Еврейского колонизационного общества. Вскоре под его патронажем работало 507 эмиграционных комитетов! Впоследствии именем Гинзбурга будет названа земледельческая колония в Аргентине.

Барон ушел в мир иной в 1909 г. на 76-м году жизни. Очень проникновенно сказал о нем на гражданской панихиде Г.Б. Слиозберг: “Красой Израиля был Гораций Осипович. Он был красою не тем, что был богат и знатен, не тем, что влиятелен и свое влияние всегда направлял на пользу других, и не тем еще он был красою, что он щедро уделял для ближних от щедрот, коими его самого одарила судьба... Не было горя человеческого, которому он не сочувствовал бы и которое не стремился бы облегчить, не разбирая, кто страдает – свой или чужой, да и не было для него чужих. Но не только этим он был красою еврейства. Даже и не тем еще, что, любя прекрасное, он поощрял искусство во всех его проявлениях, что, будучи сам просвещен, он просвещал других и сеял просвещение щедрою рукой направо и налево, даже не только рядовой сеялкою, - в уверенности, что как бы ни было брошено семя на благодарной почве еврейства, - оно даст богатые плоды. Был он красою еврейства тем, что был живым образцом еврея, проникнутого еврейским духом, еврейским идеалом, и все, что он делал и чем он был, было проявлением его еврейства. Все, что он делал, - он делал не, как говорят иные, “хотя он был еврей”, а именно “потому, что он был еврей”. Во всем он следовал заветам еврейского вероучения и морали, ни на минуту он не забывал, что, по словам наших законоучителей, “мир крепок тремя предметами: истиной, справедливостью и благоволением”.

Гинзбург завещал похоронить его в Париже, там, где покоился прах его отца. Церемония отправки тела во Францию была обставлена чрезвычайно торжественно. Присутствовали делегации из многих городов. До Парижа гроб везли специально выделенные посланцы.

Но через какое-то время имя Горация Осиповича стало забываться. Оно и понятно: он был слишком традиционным еврейским лидером, верноподданнически ходатайствовавшим перед власть имущими о своем народе. Царское же правительство не желало облегчать положение евреев, видя в чужеродной нации и козла отпущения, и причину революционного движения. “Да будет же мне Союз русского народа надежной опорой, служа во всех и во всем примером законности и порядка!” – подбадривал черносотенцев император Николай II, вовсе не собираясь охранять евреев от погромов и преследований. В этих условиях надо было не просить, а требовать, кричать, а то и браться за оружие. А еще позднее разразился Октябрьский переворот с его лозунгами интернационализма и пролетарской солидарности, начисто отвергнувший национальную идентификацию еврейства. Понятно, что в этих условиях имя известного еврейского “штадлана” было почти под запретом: сведений о нем мы не находим ни в одной изданной в СССР энциклопедии или же биографическом словаре.

Однако, благодарная память о замечательном еврейском правозащитнике жива сегодня среди евреев всего мира - и в Израиле, и в России, и в Аргентине. А в США учрежден специальный фонд барона Гинзбурга, который периодически присуждает премии за лучшее произведение по еврейской истории и литературе. Гораций Осипович Гинзбург являет собой характерный тип еврея – благотворителя и филантропа, говоря о коем даже не отличавшийся любовью к иудеям Николай II признал: “Вот человек, о котором никто не произнес ни одного дурного слова”. И пример этот достоин подражания.

К списку номеров журнала «Слово-Word» | К содержанию номера