Евдокия Шереметьева

Здесь люди. Дневник. Отрывок из книги

Шереметьева Е. Здесь люди: Дневник. – М.: Прометей, 2018. – 156 с.

ISBN 978-5-907003-46-0

 

Предисловие

 

Книга писалась зимой Она была значительно больше по объему, но тогда её номинировали на

«Национальный бестселлер», и, чтобы успеть попасть в лонглист, пришлось сильно сократить текст. Резала нещадно – удаляла целые сюжетные линии, порой важные и значимые. Но была уверена, что книгу допишу. Написала «резала», но это неправда. Правда в том, что работала с текстом не одна, а помогал мне друг Стёпа, благодаря которому книга и состоялась. Именно часовые разговоры с ним смогли довести все записи под единой чертой. Ну и конечно, благодаря Марии Арбатовой, которая и номинировала рукопись на премию.

Прошло время, и я решила книгу дописать. Стала перечитывать и поняла, что не могу. Не могу ни читать, ни править, ни вообще что-либо делать с ней. Мне не нравится в ней всё от начала до конца, и главное – мне сложно её читать. Передо мной не слова, а то, что произошло. И у меня нет сил проживать это заново.

 

Сложно обозначить жанр книги. С одной стороны – все события реальны. Как и герои. С другой стороны – это моя реальность. Моя война. Мой Донбасс. И об объективности тут говорить сложно.

Начинала писать около двух лет назад, и тогда я была другой. И если переделывать книгу, она выйдет не такой, потому как я уже другая. Слишком другая. Иногда кажется, что от той, которая в этих записках, ничего не осталось. Поэтому я решила книгу оставить такой, как она есть, и просто издать.

Женя, мой друг, с которым мы ездим на Донбасс (Женя московский) про книгу сказал так: «оголила мясо». Да, именно так. Я содрала кожу и бросаю себя к вашим ногам. И мне страшно.

Помню рассказ женщины, у которой снаряд прилетел в дом. Она стояла рядом с фундаментом и рассказывала, как горели их куры. После взрыва они взлетели в воздух и были в огне. В этот момент поймала себя на мысли, что стою и представляю этих пылающих птиц. Была осень и уныние висело в воздухе. Не было листвы, прикрывающей ужас происходящего, а женщина рассказывала, как лишилась всего. Я стояла и думала о том, что если бы снимала кино, то мой фильм бы начинался именно с этих кадров – горящих в воздухе куриц. И это ужасно. Ужасно, что я, мы все, кто со мной ездил и продолжает ездить, перестали остро воспринимать эту грань. Грань жизни и смерти. Реальности и новостей. Когда начинала ездить, я жила каждой такой историей. Я её протаскивала через себя.

Когда-то думала, что первой книгой, которую издам, будет детская история про путешествия отважного Свина из Хрюнляндии. В книге должно было быть много героев – дельфины, ежи, белые медведи. Всё началось с того, что мы с дочкой выяснили, что эскалаторы в метро двигают не моторы, а толпы свиней. Хрюны приходят на работу, снимают пиджаки, манишки и начинают свой трудный рабочий день. Бегут и крутят ступени, а люди едут на работу и не знают.

А написала книгу о войне.

 

Хочу поблагодарить всю мою большую семью, близких, друзей и читателей, которые меня поддерживали всё это время. Отдельное спасибо тем, кто принял участие в финансировании этого издания. Без них книга вышла бы без фотографий.

Фотографии. Стоит сказать про них отдельно. Все снимки в книге, за исключением тех, на которых я – мои. Они не претендуют на высокую художественную ценность – делались на мыльницу, часто на бегу, да я и не фотограф. Но они раскрывают эту историю. В книге почти нет портретов, хотя немало историй людей. Наверное, многим было бы интересно посмотреть на героев, но война продолжается, и многие герои живут там. Публикация их лиц может навредить им. И есть ещё одна важная вещь – несмотря на реальность событий, это скорее образы войны, ведь похожих историй даже слишком много.

Моего самого главного критика, друга и опоры уже нет в живых. Мой отец умер в августе 2016 года. Я писала, когда он был ещё жив, но уже почти не воспринимал главы, которые ему зачитывала. На тот момент он уже два года был обездвижен. Книгу посвящаю ему – человеку, научившему меня писать, сочувствовать и прощать.

 

Евдокия Шереметьева, октябрь 2017 года

 

 

Началась война.

Я узнала о ней от Лиды. Не из газет и интернета. Моя война в Луганске и Донецке началась именно с журнала Мангусты.

Нас всех трогают истории о войне. Но трогают откуда-то издалека. Мы скрежещем зубами, переживаем, но, так или иначе, живём своей жизнью. Щёлкаем кнопки на пультах телевизоров, закрываем книги или журналы, отматываем мышкой ленту в сети и, в итоге, устало закрываем компьютер.

И вот в ленте промелькнуло Лидино «въехали танки». Промелькнуло так быстро, что не сразу заметила среди вороха статей о Крыме и Олимпиаде. И сердце оборвалось. В одну секунду почему-то война «там» стала войной «здесь».

Лида, подожди, мы же собирались познакомить дочек летом? Ты обещала абрикосовый компот, а я тебе инжирное варенье.

 

I. НАЧАЛО

 

БЛОГ

 

В 2013 году я завела блог в «Живом журнале». Мы тогда с мужем и дочкой уехали жить в ЮАР. Дневник удивлял друзей и родственников пляжами, на которых мы плавали с пингвинами и морскими котиками. Там я встретила акулу и чуть не померла со страху, прыгнула с самой большой в мире тарзанки, ездила вагонами третьего класса, где не было белых людей, а в ночи караулила бегемотов в тумане. Почти сразу из записок о другой стране он превратился в дневник моей жизни. Первая любовь, детские мечты, первые разочарования и моя дочь. Тогда ей было пять лет, и мы с ней были неразлучны.

Блог назвала «Маленькой Хиросимой». Когда-то в школе друзья обозвали Хиросимкой – так и прижилось.

В ЮАР мы пробыли полгода, потом вернулись домой. А дневник продолжал пополняться новыми историями.

 

Шла весна 2014 года. Весна, растормошившая нашу жизнь. Крым, где встретились мои бабушка с дедушкой, где родился отец, где я каждое лето обтрясала соседские сады с алычой и персиками, стал Россией.

В блоге писала про дочку. Мы с ней строили домики в парках, учились рисовать, она мечтала стать космонавтом.

Так Лида и набрела на мой дневник. У неё смешной ник – Мангуста. А ещё у неё пять приёмных детей. Девчонок. Сашу, её мужа, узнала позже. Её журнал весь наполнен рисунками, маленькими достижениями и огорчениями новой семьи. Вот Даша выиграла чемпионат города по спортивной гимнастике. Вот Лиля порезала палец. Вот Галя заболела и не выйдет на экзамены. У них есть огромные улитки, от фотографий которых у меня бегают мурашки по коже. А ещё у Лиды дома растут шикарные абрикосы – жердёли, как говорят там.

 

ЛЕТНИЕ ПИСЬМА

(переписка с новыми друзьями)

 

«Письма из Донбасса»

9 августа 2014 года

Дневник

 

 

***

Ой! Дуня, выходные у меня были ППЦ! В субботу в городе не было электричества и воды… У меня была ночь. В роддоме без электричества – это почти так же плохо, как и при бомбёжке! Отсутствие инета – вообще мелочь по сравнению с единственным работающим допотопным телефоном в корпусе. В общем, я выяснила, что аварийный генератор находился в подвале и потёк. В МЧС работают жуткие хамы, матерщинники, но классные ребята. Что мои санитарки бегают быстрее лани, с мешком плазмы в медсанчасть через страшный парк (т.к. вызвать машину нереально). Что наш патологоанатом – самый классный мужик (припёр свой генератор из дома и кучу удлинителей, лазил со мной по подвалам и отвечал эмчеэсникам, пока они не прониклись тем, что на аппаратах двое малюков! А эта девочка одна отвечает за весь корпус после вопроса: «Где начальство»?) Когда перестал работать привезённый генератор, патанатом пропёр опять за машиной МЧС, и все дружно через окно запитали кювезы, холодильник (привезли плазму назад, т.к. к тому времени потекли холодильники в медсанчасти) и операционную. В 23:00 дали свет! Вот это было счастье! И пошли мои девоньки рожать… Очнулась в понедельник

 

утром от взрывов в четыре утра. А беремчики ревут по любому поводу.

 

***

Привет. Относительно в порядке. В городе нацгвардия. Инета нет. Оптику перебили где-то. А перед этим не было, потому что эти мародёры вынесли заправку вместе с сервером. Ну и бензином тоже. Заправщику ногу прострелили. Почтальон видела газель, груженую трупами. Чьи – неизвестно. Ходили со списками по домам/квартирам.

 

***

Сегодня наладилась мобильная связь, и я поболтала с бывшей коллегой.

Рассказывала, как провела последние две недели. Вот вам зарисовочки из украинского июля 2014 года. Четыре дня сидели в бомбоубежище круглосуточно. Больше недели в городе не было воды, потом без света из-за порванных проводов.

Рассказывала о мародёрстве: в магазинах выбило где окна, а где и стены – люди тащили всё подряд, парни натащили коньяка, а потом меняли его на сигареты, которые оказались в дефиците.

Рассказывала, что первые дни хлеб привозили из Северодонецка, и стоил он вместо пяти двенадцать гривен.

Рассказывала, что где-то давали гуманитарку, тащит бабушка мешок с надписью «Россия» по асфальту, а в нём дыра протёрлась, рис дорожкой высыпается. Парни подбежали: «Бабушка, смотрите, у вас рис высыпается». Она: «Ничего, мне хватит, я уже второй мешок тащу…»

Много домов стоит без окон, у неё самой выбито три стекла, сильно Пролетарск пострадал, на улице Свободы ни одного целого дома не осталось. Много снарядов неразорвавшихся, есть такие, которые встряли в землю, приезжали специалисты, посмотрели и развели руками: если начать извлекать – сдетонирует, надо подрывать на месте. А как на месте – город вокруг?

 

Она готовит кушать на электропечке, воду кипятильником кипятит (у неё уже появился свет – соседи, бывшие РЭСовцы, чинили своими силами). Некоторые дома выходят и подъездами готовят на костре в больших кастрюлях. Сохранился в целости один мост, поэтому снабжение худо-бедно налаживается.

Кстати, похоже, что у нас школа начнётся с первого октября…

 

***

Пришли на работу. Сидим, за окном канонада. Причём звонкая. Где-то рядом? Днём нечасто лупят, сегодня неприятное исключение. Когда стреляют, особенно из миномётов, я люблю дома сидеть.

 

***

Сегодня всю ночь шёл дождь, заглушал, видимо, звуки выстрелов. Потому что я просыпалась всего два раза, отмечала про себя, что миномёты, и засыпала обратно. А Дима пришёл утром практически спящий, говорит, что начали в половине первого и почти до утра, причём под утро дали три залпа чем-то новеньким – выстрел, а потом шипение громкое. Х/з что за инновации на нашем посту.

 

***

Пришёл друг в гости, пили пиво с орешками. В кои-то веки. Уложили детей, сидели во дворе, болтали и спорили. Никогда бы не думала, что можно спорить на такие темы…

– Ну вот же – «Акация»!

– Да нет, это просто миномёт, но близко!

– Ну а вот! Точно «Акация»!

– Да, муж дело говорит, миномёт глуше и тише, и нет такого раската.

– Пожалуй, и правда «Акация»… Надо же, у меня дома так не слышно…

– О, ну вот миномёт, слышишь, разница какая.

 

– А это КПВТ!1

– Ага.

 

***

В пятницу хохотали: грохнуло, вылетаем – и к погребу, Димка с Сашей детей зашвыривают, мы с мамой во дворе – колеблемся между двумя подвалами (во второй залезать удобнее), вдруг спокойный голос соседки через забор:

– Лидочка, а у вас хрен растёт? Надёргай-ка мне листиков, я огурцы закрываю.

Я машинально иду, рву, отдаю ей, успокаиваюсь, стрельбы не слышно. Пока справилась, гляжу, уже мальчики детей из подвала достают.

Мы привыкли. У нас вчера два месяца было с тех пор, как начались каждодневные канонады. Мы только на особенно громкие залпы замечаем: «Твою ж мать!» И дальше занимаемся своими делами. На работе отчёты, дома – дела домашние…

 

В начале июня Саша повесил видеозапись из Луганска. На ней в кадре умирает женщина. Ей оторвало ноги, но она спокойно и без истерик, в отличие от снимающего её на телефон, просит вызвать скорую.

Рядом с ней лежал труп женщины в серых бриджах. Она погибла после авиаудара по зданию обладминистрации города. Это родственница Саши. Я повесила это видео у себя на странице. После этого лишилась многих друзей. Вот она лежит мертвая. А вот в комментариях «друзья» пишут какую-то чушь про кондиционеры и «сепаров». «Сами ви-

новаты».

 

 

1?Крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый. (При-

меч. авт.)

 

Оказалось, что люди делятся на разные сорта. На тех, кому можно сочувствовать, и на тех, кому нельзя. Кто исповедует нужные идеи – того можно слушать. А есть другие. Другого сорта. И это писали не далёкие немцы 30-х годов, а мои друзья. С которыми ходила на катки, с которыми бегала по вагонам метро.

 

Прошло полгода, на Донбассе установилось перемирие. На территории, где живут Лида с Сашей, воцарилось от-

носительное спокойствие, и линия противостояния ушла. Дикое напряжение спало. СМИ утихли.

А в Первомайск пришел голод.

 

«Голод в Луганске»

13 декабря 2014 года

Дневник

 

В общем так, пишет мой хороший друг из Луганской области. Отвечаю за его слова. Вчера вечером опубликовал в закрытом доступе у себя на страничке в «Фейсбуке»:

«Дорогие граждане. Товарищи… Друзья. У нас в регионе сильно активизировалось СБУ (друг живёт в той части, которая под Украиной. – Примеч. авт.). Двоих моих друзей вызывали для беседы, и, видит Бог, я не знаю, чем всё это закончится для меня. Поэтому я стараюсь здорово не светиться в сети со своим мнением и активностью. Однако я считаю правильным и необходимым рассказать вот о чём.

Мой луганский друг Женя сегодня был в Первомайске. Он подрядился отвезти туда гуманитарку. Звонил мне вот прямо сейчас. Он всяко повидал в жизни, мужику за полтинник, стальные яйца и железные нервы, но, хоть это и стало модным оборотом речи, он действительно всхлипывал в трубку, нивелируя это матюками. Так принято у мужчин, сами понимаете…

«В Первомайске реальная жопа. Нет ни одного целого дома. Процентов 70 вообще непригодны для жилья. Никакого перемирия и режима тишины нет. Обстрелы каждый день. Те жители, которые остались, живут в подвалах и просто боятся оттуда выходить. Отопления нет. Связи нет. Света нет. Воды практически нет. Самое страшное, что еды тоже нет. Ближайшая цивилизация начинается в Стаханове – в 15 километрах. Оттуда приезжают бригады латать газопровод, иногда приезжает скорая. То, что он привёз на своём бусе, сгрузили в общий склад, а оттуда выдают на общественные столовые. Пока разгружали, походил, посмотрел. В этой самой столовой из еды картошка, плавающая в воде.

Рассказывал, что ополченцы позвали покушать. Вначале отказывался, но потом пошёл. Говорит: «Думаю, посмотрю, что сами едят. Если насыплют борща с мясом, кастрюлю на голову надену». То же самое едят. Картошка, плавающая в тёплой воде.

А теперь, собственно, просьба. Если кто-то как-то связан с гуманитаркой, в Луганске есть человек, готовый возить её в Первомайск. Если моё поручительство в его честности как-то поможет, то это оно.

Координаты для связи дам в личку».

 

Рассказ пролетел мимо, как сотни тысяч других. Закрыла ноутбук и спокойно заснула.

А утром проснулась, и почему-то эта просьба стучит в голове. Открываю дневник, размещаю его у себя в журнале. Ответы пошли сразу.

 

«Ну и чего вы добились своей войной? Хотели пенсии и зарплаты как в России, хотели икру ложкой есть и ради этого продали свою родину? Наплевали на Украину? Так духовными скрепами сейчас питайтесь! Надо было вашему народу сразу всем сопливым ополченцам-бухарям под жопу надавать, чтобы эти ролевики войну не устраивали и города не рушили, тогда бы и проблем не было. А так вы обратили ваш же регион в шлак! Максимум, что вас ждёт, это судьба ободранной Абхазии, или как их там».

 

«Это всё ужасно и печально. Но какого хрена они не уехали, когда ещё была возможность? По-моему, задача любого трезво мыслящего гражданского человека максимально быстро эвакуироваться из зоны боевых действий».

«А чего другого можно было ожидать? Одно дело – провозгласить независимость, другое – обеспечить в независимой стране нормальную жизнь. Кто этих стариков заставлял голосовать за Лугандон?»

«А вот и очень хорошо. Зато теперь охрененно “независимые”. Выживают на российские подачки. Скоро эта халява закончится, и разбегутся “бравые ополченцы” к е***м собачьим».

 

Спустя три месяца, 21 марта, написала в дневнике:

 

МОЖНО ПОПРОБОВАТЬ

 

«Я в Луганске»

21 марта 2015 года

Дневник

 

Очень хорошо помню тот день. Нет, это был вечер.

Помню, пошла гулять с дочкой в парк. Было не очень холодно, всё было в снегу и недавно заледенело от замёрзшего дождя. Вокруг стояли снежные леденцы-снеговики и ходили маленькие малыши, постоянно падающие на этом

«катке».

Мы шли по стемневшему парку, горели фонари. Дорожки с плиткой были очерчены белыми снежными прожилками.

За день до этого прочитала сообщение про Первомайск, про голодающих детей, про нечеловеческие условия этого города, который уже полгода решетили из тяжёлой артиллерии.

Перепостила и всё ждала, что кто-то отзовётся, и передам контакты.

Но никто не отозвался.

 

В парке стояла глухая тишина, дочка бегала вокруг. А я думала, что в Первомайске дети не могут так. Потому что они сидят в бомбоубежище и боятся выйти на улицу.

Такие же девчонки и мальчишки, как моя дочь.

Рядом снежная крепость и цветные фонари, подсвечивающие её. Дочка подбежала к одному из них и стала закрывать рукой свет.

 

– Мама, посмотри: у меня зелёное лицо!

Зелёное лицо светилось от счастья, парк был словно ночная снежная Нарния, как будто мы туда попали через платяной шкаф в большом старом доме.

Но ведь можно попробовать всё сделать самой?

 

– Серёж, тут подумала, как считаешь, можно ведь собрать самим еду и вещи и как-то передать?

– Давай.

 

САША ГУРЗУФСКИЙ И ЛЁША

 

Помню, почти все говорили, что это невозможно: как ты проедешь? Да зачем тебе туда соваться? Без тебя возят постоянно гуманитарку, полно фондов. На чём поедешь? Как повезёшь? Там никто просто так не передвигается! Как попасть? Что повезёшь? Как соберёшь? Граница! Могут убить! Там война! Ты сошла с ума?

Мне написали все, и я нагло врала, что всё решено, что мне всё сделают, и обо всём договорилась, и всё схвачено.

Не было схвачено.

В планах было собрать помощь и передать кому-то, кто довезёт и передаст в Луганск. Я начала судорожно обзванивать знакомых журналистов, но все только отфутболивали меня. Как вдруг написал Саша. Ещё один Саша в моей жизни.

Этот Саша оказался родом из Гурзуфа, того самого, где я потрошила деревья с алычой. Он учился в одной школе с моей близкой подругой и прочитал меня в «Живом Журнале»:

– Дунь, давай арендуем газель и отвезём всё, что соберёшь? Машину оплачу.

К этому моменту у меня было отложено три пакета вещей от дочки, лекарства и планировалась покупка гречки и тушёнки на гонорары от последних статей.

И всё. Газель? Ну что ж, может кто-то что-то ещё принесёт.

«Ребят, в общем, еду сама, кто хочет поучаствовать, пишите в личку. Еду на этих выходных».

Через несколько часов посыпались личные сообщения.

В тот же вечер дом завалили едой и вещами. Люди стали приносить деньги. За несколько дней мы собрали около 100 000 рублей. Откуда ни возьмись, возник Лёша, который

 

предложил помощь в сборе и покупке еды, выделив на это немалую сумму. Он оказался знакомым знакомых.

Квартира превратилась в огромный склад, где можно было передвигаться только по протоптанным дорожкам. Везде кучи еды, спички, носки, памперсы, детские смеси. Горки из макарон и гречки. Мама стоически принимала с утра до ночи неизвестных ей людей. Дочка устраивала между коробками домики и стелила сверху пледы.

 

ТАМОЖНЯ

 

Уже через день мы с гурзуфским Сашей стояли на границе ЛНР и России. Друг друга вообще не знали, но казалось, что всё так и должно быть. Мы не понимали, что едем в зону боевых действий, что нас могут убить в любой момент. Что это опасно.

Я обещала мужу и маме, что мы довезём всё до границы, а там передадим Жене – автору поста о Первомайске. Потом решили: Луганск недалеко от границы, сейчас там тихо, и надо бы переночевать. Маме по телефону повторялась мантра «до границы», но она всё поняла сразу и не спала два дня.

И вот мы ночью на таможне. На руках никаких бумаг, нас не хотят пропускать, посылают за оформлением в МЧС. А МЧС все грузы принимает следующим образом: «Давайте на склад, отвезём сами».

Я побежала за начальником смены, подтащила его к «газели», и начала доставать детские смеси и, захлебываясь в слезах, бормотать про Первомайск, бомбоубежища, детей, и что там голод, и в город не попадает ничего.

Таможенник резко повернулся:

– Езжайте обратно.

Рядом стоял маленький бусик, который тоже был гружён чем-то – то ли учебниками, то ли просто канцтоварами. Водитель говорил, что это для новосветловской школы гуманитарная помощь от какого-то фонда и что бумаги они забыли. Его развернули, и бус через уже пять минут скрылся в обратном направлении. После буса развернули ещё несколько машин, но мы всё стояли.

 

Я отказывалась верить, что события последних трёх дней вдруг закончатся прямо здесь, у границы. Бегала за всеми подряд. Погранцы начали жутко ругаться и перекидывать меня друг на друга. Я заходила обратно в машину погреться, набиралась сил и шла снова. На улице было зябко.

Вдруг возник худосочный, в очках молодой человек в форме. Он быстро прошёл мимо и молча сделал знак рукой. Я побежала за ним. Мы зашли за какие-то дома. Рядом с туалетами, закурив, сразу начал отчитывать:

– Мы не можем! Тут прослушка, ОБСЕ, как, как мы тебя пропустим?

Мы проехали около 18 часов, не спали, до этого я несколько дней дома принимала все эти вещи и еду, и вдруг – стена. Слёзы начали катиться сами по себе, и худосочного парализовало. Я не могла ничего от досады сказать. Представила, как поеду обратно с этим скарбом. А что написать? Что сказать людям, которые всё это передали? Куда это деть? Дул жуткий ветер, и слёзы начали течь поперёк лица. Мы оба смотрели в пол, я прошептала:

– Вы думаете, я хочу это продать?

Пауза. Он бросил сигарету и пошёл быстрым шагом в сторону машин:

– Вас здесь не было, мы вас не видели. Через 15 минут мы были на территории ЛНР.

 

ЖЕНЯ И ЛЕНА

 

Я не знала, кто такой Женя, кроме того, что он друг Саши луганского, мужа Лиды. Когда собирала помощь, не стала об этом писать и лишь указала, что прекрасно его, Женю, знаю. Хотя и Лиду с мужем тогда вживую не видела ни разу.

Всем написала, что поеду к старому другу, что мы обо всём договорились на таможне, и что всё схвачено. С Женей мы говорили по скайпу два раза.

Женя в моем представлении должен был быть пузатым мужиком в камуфляже. Из тех рыбаков-охотников, которые даже дома спят в обнимку со спиннингами. У него низкий голос и очень звучное украинское «г».

Была глухая ночь, и, когда мы вышли из машины, меня подхватили на руки и закружили. Только потом разглядела Женю.

Сухощавый дылда, рядом с ним – жгучая брюнетка с косой до попы. Красавица Лена меня сразу обняла и поцеловала. Мы стояли в ночи на границе двух разных миров, и я была как в тумане.

С этого момента начался какой-то другой отсчёт. Теперь понимаю, насколько оказался велик шок. В моём сознании всё было гипертрофированно. С тех пор сто раз ездили там по ночам одни – без сопровождения и документов. Бывало страшно. Очень страшно. Мы слышали канонаду орудий, видели залпы «Градов», но ту, первую ночь не забуду никогда.

Дыры в асфальте от снарядов, обрушенный мост, сгоревший танк на дороге. Даже растения на обочинах казались инородными.

Пару лет назад вообще не знала ничего о Донбассе. Ничего. Для меня это был пустой звук. Не знала города такого – Луганск. Слышала, что где-то такой есть. А где и что – понятия не имела. И вдруг оказалась в нём. Сидела в машине с выпученными глазами. Казалось, они выскочат от страха и ужаса.

После поездки, не спав сутки, не смогла заснуть, пока не написала в блог.

 

«Слёзы Луганска»

22 декабря 2014 года

Дневник

 

Мы сделали почти невозможное. Меньше чем за неделю собрали «газель» еды и вещей. И в эти выходные я и Саша отвезли их в Луганск, откуда мой друг Женя отвёз сегодня всё до Первомайска. Желающие помочь пишут до сих пор, и уже,

 

скорее всего, будет ещё одна машина. Так что, видимо, поеду и на следующих выходных туда. Про гуманитарную помощь напишу отдельно, обязательно напишу. Ребята, друзья, братья, сёстры, родные мои, спасибо всем, кто прислал деньги, кто приносил тёплые детские комбинезоны и смеси для младенцев. Спасибо всем, кто, не зная меня лично, поверил.

Можно миллионы раз читать чьи-то истории. Можно смотреть и смотреть ролики на «Ютубе». Но просто поверьте, что это не то. Всё знала. Но, когда видишь своими глазами, реальность меняется. Мир изменился и никогда для меня не станет прежним.

 

Мои ощущения от войны начались именно с этой ночи. Огромная, безлюдная, идеально уложенная к чемпионату Европы по футболу дорога.

Только где-то в Чернобыле.

Идеальный асфальт, глубокие дыры, поваленные мосты и танки вдоль дороги.

Кромешная ночь, ты едешь медленно, потому что посреди дороги постоянно встречаются огромные воронки от обстрелов, где-то куски снарядов. Где-то просто стоит танк…

– Да тут вечно слалом ехать приходится.

Женя смеётся. А вокруг никого. Пустота и чернота, которая начинает поглощать меня.

Утром поехали в Новосветловку, точнее, в то, что от неё осталось.

Пока фотографировала, проходила мимо женщина. Ирина, высокая блондинка, отправила всех своих детей и внуков в Россию.

– Почему сами не уедете?

– Куда? Кому я нужна? Это мой дом.

– Были здесь, когда бомбили?

– Были.

 

Рядом стоит пожилой мужик в телогрейке.

– Народ потом айдаровцы загнали в церковь и пошли мародёрствовать по домам и квартирам. Ужас, что творилось. Весь день до ночи сидели там. Очереди по храму давали.

– Сколько людей погибло?

– Сложно сказать.

– Отец, подвезти?

На дороге стоит пожилой старик в огромных сапожищах и ждёт маршрутку.

– Праздничная акция?

Садится и без остановки рассказывает.

– С похорон. Племянницу хоронили.

– Вы чего не уезжаете?

– А почему должен уезжать? Это мой дом.

 

– Опасно же, зачем рисковать?

– От судьбы не уйдёшь…

И смотрит на меня с непониманием.

– А дети, жена?

– Они в Киеве. Вздыхая, продолжает:

– Рассказываю друзьям, родным, что здесь, а они не верят. Говорят, вру. Свои же, родные, не верят! Нам вообще никто в мире не верит. Понимаете? Никто! Нас тут лупят из

«Градов» и миномётов, убивают, грабят, и никто не верит оттуда. Никто! Мы себя сами расстреливаем и подрываем!

Голос срывается, дрожит. Вижу краем глаза: слёзы стоят. Отворачиваюсь.

 

Солнце светит, снега нет. Люди ходят с пакетами мимо сгоревших танков, разбомблённых магазинов. Жизнь идёт, такая простая и обычная жизнь. Идут, смеются, болтают, семечки лузгают.

 

Всех спрашиваю: почему, ну почему не уедете? Отвечают одинаково:

– А куда? Кому мы нужны? Здесь мой дом…

– Взвалю мать на спину, она у меня болеет, и в подвал. Не бросать же её здесь, а куда мы поедем? Отстреляют, вечером обратно. Тяжело. Но ничего… Живы.

Едем дальше.

– Хочешь увидеть наш аэропорт?

– Хочу.

Подъезжаем к аэропорту – мимо колонна велосипедистов с детьми. Выехали на прогулку в такой солнечный день.

 

 

На месте аэропорта кладбище. Погоревшие БТР, осколки снарядов и тонны железа.

– Вот, смотри, что с ним стало. Видишь?

– Снаряды?

 

Показываю на десятки железок, в которых ну ничего не понимаю. Лена, красивая брюнетка на каблуках, со знанием дела:

– Это от «Града».

 

Сначала меня вводило в ступор всё вокруг. То, что там есть люди. Что они ходят, разговаривают, живут. А сейчас, когда мне задают подобные вопросы, удивляюсь. Словно бы сама там живу. Война стала моей реальностью. Такой же, как и для Лиды, срывающей хрен, или для Алёны (Лидиной подруги), принимающей роды в подвалах.

Сколько раз слышала, как после длительной бомбежки женщины плюют на всё: «Да надоело по подвалам! Я стою, слышу, свистит – на пол падаю, а потом встаю – горит же еда!» – «А кто закрывать консервацию будет? Порошенко?» А потом сама, лёжа на женином диване, тихо спрашива-

ла: «Жень, далеко?» – «Далеко», – и дальше болтать. А на заднем фоне «Грады» бьют и бьют, отбивая свой марш. А я не замечаю…

Мам, у нас тут тишина и спокойствие! Ты чего!

 

«Луганск и война»

24 декабря

Дневник

 

Как после апокалипсиса, ходят люди с продуктами, мимо разбитых домов, изрешечённых магазинов и разваленных детских садов. И женщины гуляют с детьми в колясках.

Дело просто в самих людях. И ощущениях. В воздухе висит что-то непередаваемое, отчего ты понимаешь: война.

 

Война – не боевые действия, иссечённые дороги от снарядов.

Война – люди. Люди, простые люди, живущие в аду.

 

 

Это не абстрактные данные в новостях: «погибло столько, взято в плен столько, пострадало столько». Мы так часто слышим эти фразы, что они остаются где-то далеко. Пустые формальности, за которыми мы прячемся, чтобы не знать правду. Чтобы она не секла и не резала нас.

Война – история каждого человека. Каждого человека, конкретного. И эти истории невозможно слушать. Сердце разрывается на тысячи кусков.

Можно ли его склеить?

Город чинят, по мере возможностей восстанавливают. Женя постоянно показывает на разные здания в цен-

тре. Какие-то уже восстановили, другие так и стоят все в дырах.

 

– Видишь? По этому магазину ударили с воздуха. Сам видел. Я тогда залез на крышу – только там ловилась связь. И увидел, в какую сторону, где и куда стреляли с воздуха. А потом прочитал в интернете, что это кондиционеры взорвались. Дуня, понимаешь? Сам видел! А они мне доказывают: всё неочевидно, неясно, вы на эмоциях были, вы не специалист.

У Жени уже нет работы, взрослая дочь давно живёт со своей семьёй и ребёнком в Киеве. А он занимается тем, что развозит гуманитарную помощь. Своими силами, за свои деньги, в места, где идут боевые действия. Именно он был в Первомайске и увидел катастрофу города, который уже полгода в осаде. Ездит всегда вместе с женой.

– Жень, а зачем вместе? Опасно же…

– Если умрём, то вместе.

Неразлучно. Они и ночью на границе встречали нас вместе.

– Мы одно целое.

 

– А ещё знаешь, Дуня, сразу понимаешь, кто есть кто. Все отсеялись, как шелуха. А некоторые, с кем и виделся всего-то раза два, оказались настоящими людьми. Людьми с большой буквы.

Слушаешь Женю и понимаешь: нас тоже окружают тысячи людей. Мы думаем, они друзья. Мы видим их каждый день. Но мы не можем знать, кто из них и когда вставит нож в спину. А кто всё бросит и поможет, даже если у вас разные взгляды.

– У меня был знакомый один. Денег в своё время занял. Вступил в нацгвардию. Позвонил тут и говорит: «Жди, приеду отдавать долг. С автоматом».

 

– Сейчас хоть нет проблем со связью. Когда бомбили Луганск, по счастью, у меня на крыше дома ловилась связь хоть иногда. Залезал на свой страх и риск. И всё видел. Как полыхали дома, как у соседей снаряды в огород падали.

 

А ещё знаешь что? В городе было всего несколько точек, где ловилась связь. Люди туда съезжались. И знаешь что? Туда украинцы лупили снарядами.

– Женя, ну не может быть! Это случайно же! Смеётся.

– Ну конечно, не может быть. Конечно, случайно. А вообще мы сами по себе стреляли. Точечно. Хотя нет. Это кондиционеры были, говорю тебе. Я же не специалист. Судить не умею. Пойми, нас долбили, как мух. Сначала и те, и эти. Потом только украинцы. Мы вчера с соседями считали. В радиусе 500 метров от моего дома поприлетало в

15 домов. Кому в огород, кому под ворота, кому в сарай, кому в дом. Двоих убило, троих покалечило. Это в радиусе

500–600 метров. Мы знаем, откуда прилетало. Методично. По часам. Каждый день. По социально значимым объектам, по инфраструктуре. Более 80 процентов подстанций было раздолбано. Газораспределительные станции долбили, водонасосные станции. Планомерно. Каждый день.

А ещё знаешь, когда совсем не было связи, общались записками. Передавали их с маршрутками. Ты знаешь, ребятам этим надо ставить памятники. Водителям. Они возили в самые горячие места. Когда «Грады» лупили по городу, они возили людей в подвалы. Денег не брали.

 

Ребята сразу стали родными, как будто мы знали друг друга всю жизнь. Женя не молод, но сразу производит впечатление напором и харизмой. Помню его зеленую, совсем не по возрасту толстовку и кожаные перчатки без пальцев.

Уже вечером, за столом, мы обсуждали Кастанеду, «Тибетскую книгу мёртвых» и философию языка. Дом у ребят большой, весь в цветах. Огромный зимний сад. Лена пристально следит, как бы кто не задел её растения. Иногда кажется, что она с ними разговаривает, и они её слушают.

 

Все полки заставлены статуэтками, привезёнными из Таиланда, Перу… Голос у Жени низкий и звучный. Хочется вскочить и вытянуться во фрунт. По образованию он архитектор, но по профессии почти не работал. В лихие 90-е перегонял машины из Европы, занимался перевозками людей, перепродавал товары в Москве. Сейчас у него свой бус, который нас постоянно выручал. Бус – так на юге называют микроавтобусы типа газелей.

Мы выгрузили всю гуманитарку у Жени в гараже. Везти нас в Первомайск он отказался – по нему тогда стреляли со всех сторон. Город находился и по сей день находится в кольце. Несмотря на перемирие, по нему долбили постоянно. Женя с Леной, рискуя собой, поехали и всё распределили между бомбоубежищами и подвалами города. В этом им помог комендант города – Евгений Ищенко.

Изначально я договорилась с мужем, что поеду только до границы, а там передам весь груз ребятам. Они сами всё раздадут и на видео запишут. Почему-то тогда поверила им сразу и безоговорочно. Это было очень наивно с моей стороны, но повезло. Так совпало, что я встретила именно Женю с Леной, а не кого-то из тысяч мошенников и пройдох, паразитирующих на войне. И, если бы не Женя с Леной, то не было бы других поездок туда. Много чего не было бы. И главное – веры в человека.

 

Раньше думала, что на войне всё свято. Что это ужасно, страшно и больно, поэтому люди должны объединиться. Не было понимания, что многие на этом наживаются. Сейчас уже мало чему удивляюсь.

 

ВТОРАЯ ПОЕЗДКА

 

На следующий день после возвращения в Москву мне позвонил Лёша, который помог деньгами и сборами, и сказал, что у него есть человек, который даёт 300 тысяч рублей на следующую поездку. Вопроса ехать или не ехать даже не возникло.

Кто этот человек, я так и не узнала, общаться со мной лично он не захотел. Лёша лишь загадочно увиливал от расспросов.

В блог, на почту, в социальные сети продолжали сыпаться сообщения с предложениями помощи. Не успевала на все отвечать. Квартира опять превратилась в склад. Эти люди меня не знали и не видели никогда. Они просто прочитали посты в сети. По каким-то причинам для всех них война стала чем-то осязаемым. Близким, стоящим у порога.

Одна девушка, которая принесла детские вещи, в проходе мялась, мялась, а потом смотрит в лицо: «Можно, я вас обниму?» И обняла. А потом убежала.

Прямо перед Новым годом мы были снова там. С нами поехали ещё двое ребят – мой друг детства Рубен и девушка Саши гурзуфского – Оксана.

В эту поездку удалось попасть в Первомайск, который и по сей день (на январь 2015 года. – Примеч. авт.) находится в окружении. Первомайск – город, который станет родным до боли. Каждый раз, приезжая туда, буду видеть больше и больше разрушений. Буду видеть новые жертвы. Меня начнут узнавать на улицах, ребята из комендатуры станут друзьями.

Тогда встретила в первый и последний раз Евгения Ищенко. Человек, который взял на себя управление городом, когда все сбежали. Сейчас там тихо, многие возвращаются. И все, кто тогда бросил Первомайск, я имею в виду управителей, теперь лезут обратно на свои места. Постфактум, когда стало спокойнее, начинают осуждать всех подряд. Но я помню Первомайск в осаде, когда ОБСЕ боялась ездить по улицам.

Город был вымерший. Не было никого. Только Евгений и его люди пытались что-то сделать.

 

 

«Здесь люди! Не стреляйте!»

4 января 2015 года

Дневник

 

– Ира, не плачь! Не стреляют, показалось!

На кухне раздача еды. Люди пришли со стеклянными банками на социальную кухню.

 

Подхожу к женщинам – работницам столовой, протягиваю пачки с гигиеническими прокладками. У второй, подруги Иры, потекли слёзы.

– Миленькие, спасибо!

– Да за что… Давно стреляли?

– Да вчера вроде из «Градов» лупили.

– Так перемирие, нет?

Они смеются. А потом опять слёзы.

– Господи боже, они же знают, что бьют по нам! Что же, у них матерей и детей нет?

 

– Несмотря на перемирие, внуки только в одежде спят. И с документами.

Подруга толкает.

– Как будто сама не одетая спишь?

 

В Первомайск попасть нельзя. Город находится в подкове, окруженный со всех сторон ВСУ и нацгвардией. Чтобы добраться из Луганска, надо преодолеть не один блокпост. В сам же город, если ты не его житель, не попадёшь никак. Проход закрыт. Наш гуманитарный груз встречал Ростислав – красивый высоченный ополченец.

– Ростислав, какой у тебя позывной?

– Нет позывного. Я и есть Ростислав. Ростик. Родился и жил здесь. Мне нечего бояться. В сетях везде свой адрес пишу, говорю: приходи, поговорим.

Ростислав сажает нас в машину к себе. Смотрю вниз – граната, обёрнутая проводом от айфона, словно ребенок – пуповиной.

– Настоящая? Смеётся.

– Возьми. Ты назад посмотри.

Беру в руки, а у самой они трясутся. Сзади лежит что-то очень большое. Явно больше автомата, знать бы ещё что.

– Боже мой, что это? Рубен говорит:

– Муха.

 

– Не, это РПГ-26. Поехали, покажу, что сделали с нашим городом.

Ростислав неспешно тянет сигарету за сигаретой. Он младше меня, но рядом с ним чувствую себя ребёнком – чёткий и ясный взгляд.

Смотрю в окно, пытаюсь найти хоть один дом, который не пострадал. Где не выбиты хотя бы окна. Пытаюсь и не могу.

– Это уже много восстановили. Видишь, крыша? Её поставили несколько дней назад. А здесь видишь? Уже натянули пакеты на окна. Уже много сделали. Но сама видишь, что творится… А вот воронка – здесь как раз семья вышла на костре еду приготовить… А вон дом видишь? Мужчина даже запрыгнуть в подвал не успел – дверь открыта осталась. И везде останки. Первым попаданием.

– Неужели специально?

– Да нет, куда специально. Обстрел неточный же.

– Корректировщики работают?

– Было, но сейчас почти нет.

– По ополчению, по вам пытаются попасть?

 

– Да ты знаешь, ловили мы их. Есть среди них неплохие ребята, люди. Когда увидели, что не с российской армией воюют, а по старикам и детям бьют, многие пытались удрать. Их же там всех зомбировали, что людей освобождают от Путина. А в целом просто без всякого разбора бьют по городу. Школы, техникумы, Дворец спорта – да всё подряд. Город изрешетили…

– Им всем промыли мозги. Но есть и нормальные люди. Как-то били по полю снарядами. Значит, осталось что-

 

то человеческое. Не исполнить не могут, но понимают, что с каждой кассетой уходит либо чья-то жизнь, либо кто-то навсегда лишается своего дома.

– Может, лучше оставить город? Стоит ли это сотен жизней?

– Они же здесь половину просто поубивают или пересажают. Мы же все здесь «террористы», как будто не знаешь. Мы людей не сдадим.

С недавнего времени, после объявления перемирия, народ стал приносить сохранившиеся снаряды прямо под памятник Ленину, в центр Первомайска. Рядом в снегу и грязи валяется растоптанный украинский флаг.

 

К памятнику подходят люди, подолгу стоят. Потом молча уходят. Кладбище.

– Мы памятник из этого сделаем. Чтобы все знали. Ещё пару недель назад люди вообще не выходили на улицу.

 

– Мы подъезжали хлеб раздавать, зовём. А люди из подвала кричат: «Кидай сюда!» Выходить боялись. Иногда при затишье некоторые, у кого уцелели квартиры, бегали домой помыться, взять вещей. Тогда многих и накрывало… Все по подвалам и бомбоубежищам сидели.

Сейчас народ на улицах есть. Но в целом город будто вымерший. Словно Припять после взрыва. На многих домах надпись «ЛЮДИ». Здесь люди…

Спускаемся в подвал бомбоубежища, везде развешаны одеяла. Посередине стоит буржуйка. Матрацы, одеяла, тюки с вещами, канистры с водой. Люди увидели ополченца, сразу облепили и давай заваливать вопросами. К нам присоединился друг Ростика – Саня. Позывной – «Скорость». Саня в окружении женщин пытается держать оборону.

– Много людей здесь живёт?

– Когда бомбежка, полный подвал. Сейчас мы живём здесь.

 

Вижу отдельное помещение, завешанное тряпками. Отодвигаю – там бабушка испуганно на меня смотрит.

– Вы одна здесь?

 

– Дети уехали, а дом с двух снарядов сломало. Здесь и живу.

– Почему не заберут вас с собой?

– Не знаю. Но я и не поеду. Это мой дом, здесь и помру.

 

 

 

Живут в таких подвалах коммунами. Питаются и всё делают сообща.

– Поначалу люди вели себя ужасно, – говорит Ростик. – Отбирали пайки, скандалили. Для себя старались урвать. Сейчас всё изменилось. Война пробудила в людях человеческое. Теперь привозим еду – разливают масло по стаканчикам, зовут друг друга. Всем делятся.

 

На выезде из города на блокпосте стоит парнишка. Лет 18, не больше. Даём конфет, а у него улыбка до ушей.

– У вас ёлку в городе уже поставили?

– Поставили.

– И у нас тоже! Новый год же!

 

АВАРИЯ

 

В третью поездку поехали на двух машинах. Оксана, девушка Саши гурзуфского, взяла своё авто. Мы с ней сменяли друг друга. Я вообще-то водитель хреновый и с небольшим стажем. Саша с Рубеном ехали на дукате, загруженном до основания едой и вещами.

Помню эту ночь. Этот мост. Не знаю, что произошло, какое-то наваждение. Я была за рулём, ребята спали на заднем сидении. Вдруг яркая вспышка света. Подумала, что впереди авария, и на дороге люди. Машину понесло. Был лёд и лёгкий снег. Скорость – 120 километров в час. Жуткий рывок. Господи, спасибо – пристёгнута.

Дальше как в тумане. Что-то задымилось, сработали подушки. Меня вытаскивают, какие-то люди отгоняют машину к обочине.

Рыдаю от шока. Оксана в ужасе смотрит на раскуроченную машину. Труп лисы раскатан по асфальту.

Потом сказали, что надо было давить. Но я не видела. Не видела лису.

Пока стояли, почти каждая проезжавшая машина предлагала помощь. Одна пара молодых ребят посадила к себе и поила чаем. Замёрзла в ту ночь ужасно. Уже дома, в Москве, сильно заболела… А ведь раньше не болела никогда.

Помню Александра – ещё одного Сашу, дорожного комиссара рядом с городом Ефремов: «Вы родились второй раз. М4 ошибок не прощает». Спустя полгода его жена недалеко от этого места попадёт в аварию – водитель грузовика заснёт, и её не станет.

Мы сидели с Александром в машине, и он всё не мог понять: зачем мы едем туда? Спрашивал и спрашивал. Его

 

тогда толком и не запомнила от шока. Спустя две недели после аварии ефремовский Саша сам нашел меня в сети, со своими друзьями стал участвовать в помощи. Иногда на обратном пути мы заскакиваем к ним в гости. В последнюю поездку загрузил мешок картошки и полбагажника банок с овощами: «У вас, поди, в Москве нормальной еды и нет».

Из-за аварии задержались почти на сутки. И за эти сутки случилось страшное. В Первомайске убили и. о. мэра – Евгения Ищенко. И с ним троих волонтёров из Москвы.

 

Я никогда не беру телефон на Донбасс, многие читатели и друзья подумали, что это мы. Брат тогда, не дозвонившись до мужа и мамы, чуть с ума не сошёл.

Разбитую машину оставили и поехали вчетвером в гружёном дукате.

В машине места практически не было, но никому и в голову не пришло вернуться. Нас ждали. Всю дорогу сидела то сбоку,

 

то на полу – как самая маленькая. На каждом посту ГАИ ложилась в ноги. Шея после этого болела ещё несколько недель.

 

«Здесь убивают»

27 января 2015 года

Дневник

 

– Женю Ищенко убили, с ним погибли три волонтёра из Москвы.

Кладу трубку, и ноги подкосились.

Все родные и близкие начинают в панике звонить. Мы ли это? Могли бы быть.

Но мы ещё только движемся по Ростовской области, мы в перегруженном фургоне с гуманитарным грузом для Донбасса.

И полная неясность.

– Не езжай! Там бомбят, все говорят, надо уносить ноги!

– Мама, всё в порядке. Стискиваем зубы и едем. Граница пройдена как в бреду.

Встречают на той стороне ребята из комендатуры Первомайска и Жека с Леной, мои друзья. Уже родные.

– Это правда? Убили?

– Да, правда…

Женю Ищенко видела один раз. Когда мы приезжали в декабре в этот город. Подвели к нему:

– Это та самая Дуня.

Женя – нет, Евгений – смотрит, улыбается и пальцем грозит:

– Ох уж эта Дуня, ох уж эта Дуня!

Жмём друг другу руки, и он смотрит в упор. Руки огромные. Не руки – ручищи. Тем временем его обступают жители с тысячами вопросов. Разрывают на части.

 

Я не знаю прошлого этого человека. В интернете пишут, что он отсидел большой срок. Что состоял в одной из бандитских группировок. Мне это было неважно. Я знала его настоящее. Он болел за свой город, и, когда все сбежали, он остался, взял на себя ответственность. У него двое детей, младшей дочке полгода.

Ребята рассказывают:

– Представляешь, недавно «Град» прилетел и не взорвался. Застрял в асфальте. Вызвали сапёров из Стаханова, а они отказались. Тогда Женя руками достал, положил в машину и вывез из города.

Ищенко выбивал всеми правдами и неправдами гуманитарную помощь для города. Именно он ходил везде, просил, унижался. Он знал о городе всё, где-то рванёт – он уже там. Не проходит и дня – всё начинают восстанавливать. Мы были в Первомайске в период так называемого перемирия. Город обстреливали регулярно. Но в нём были электричество и вода. Благодаря Жене.

Как без него теперь?

 

Мы переходим границу и понимаем, что теперь всё иначе. Никакого перемирия. Война.

– Дуня, в Первомайск вас не возьмём. Выгрузим машину, оставим у меня дома и будем ждать, когда утихнет. Тогда всё отвезём. Сейчас нельзя, даже не проси.

С нами в машине девушка Ростислава – ополченца из комендатуры Первомайска. Едем, вдруг вдалеке канонада. Юля вжимается в сидение и сползает по линию окна.

Я не понимаю, что происходит. Начинаю паниковать. Жека:

– Всё в порядке, это далеко. В Луганске тихо.

Перед тем как заснуть мертвым сном, услышала пару залпов. Рубен наутро сказал, что всю ночь лупили «Грады».

 

 

На другой день мы поехали в Хрящеватое. Ещё летом посёлок почти сравняли с землёй.

 

В руинах. На каждой улице по сожжённому БТРу или танку. Людей практически нет. Как тени, быстро мелькают и исчезают в выстоявших домах.

Остовы домов, сгоревшие машины, перевёрнутые мангалы на участках, где когда-то готовили шашлыки…

Всё в снегу и тишине.

Новосветловка, Хрящеватое – посёлки-призраки, в которых живут люди.

В Хрящеватом нет электричества до сих пор.