Ладно, подружка!

 

 

***

Помню, мама всё качала сестру:

«Будет принц тебе, красавица, спи...»

Обещали снегопад поутру,

станем завтра динозавра лепить.

 

«Сказку, мама! Где коза-дереза!»

Помню бабушку, иконы в углу...

Хорошо бы научиться  вязать,

будем петли пересчитывать вслух.

 

Сказку? Жил да поживал добрый царь...

От сестры четвёртый год нет вестей.

Перепутал наш Создатель сердца,

дал не тем! И пользы что в красоте?

 

Мать на кухне допивает вино,

скорбно смотрит  – как всегда! – в потолок.

За конфетами пойдём в гастроном.

Сказку? Жил когда-то Бог… добрый Бог.

 

***

Казалось, закрыть глаза и наступит лето...

Полить цветы? Откладываешь вязанье.

Бесследно проходят годы, почти бесследно,

зеркальный круг отражает забытый замок,

распущенный гобелен и седые кудри.

Ах да, цветы. Остаётся шагами мерить

пространство спальни. Эхо на гулкой кухне

вздыхает, играет ветер дубовой дверью.

За окнами силуэты? – Скелеты башен,

другое небо, иные, чужие зимы.

И всё вязать, неизвестно зачем, рубашку…

 

Хотя бы имя вспомнить. 

Хотя бы имя…

 

***

Сползает солнце за горизонт,

становится небо сплошным желе.

Затвор проверить – ещё разок –

да вещмешок, да бронежилет.

На всякий случай перекрестись, –

свинья, неважно, такой же зверь –

Эдем пылает, мелеет Стикс,

и выцветает узор ветвей

столетних вязов, дубов, секвой,

кору отслаивает эвкалипт…

Простое право – самим собой

остаться здесь, в загоне Земли.

Упрямо, ровно ( в последний раз)

патрон в обойму, колчан – стреле...

 

Молись – даст Бог! – не заметит нас

петля предутренних патрулей.

 

***

Можешь гадать  – опять! – на кофейной гуще,

или – по новой – перестилать постель.

В гулком дворе бессчётно котов орущих

и коридорные вопли чужих детей.

Только не помнить, в проходах какой больницы

шла вoсемнадцать вёсен тому назад,

сколько проклятых лет продолжают сниться

доктора обезумевшие глаза.

К микрорайону тихо крадётся полночь.

Ладно, подружка, выпей, потом прости.

Кто был отцом? И цвета волос не помнишь.

(Если бы не порвался презерватив!..)

Не угадаешь… В гуще сюжетных  линий

что-то удачно, а где-то – давало сбой.

Если бы муж (второй!) не мечтал о сыне!..

Если бы он потом не ушел к другой!..

Девочка, все уходят, всегда уходят.

Папа и мама, дети, мужья, коты.

Лучше, давай, в который раз о погоде,

кофе в китайской чашке давно остыл,

Карточный домик надежды бессильно рухнет

под бесконечным «если бы он… а я…»

В эту минуту мы всё равно б на кухне

вместе с тобою пили плохой коньяк.

 

***

Привычно просыпаться по утрам,

перебирать слова, тарелки, мебель

передвигать, а в равнодушном небе –

не облака, а радуга реклам.

Так жить  в Париже, Рио… Где ещё –

в Житомире? И всё такой же вечер,

На горизонте купола мечетей

или костёлов. Рабби или ксёндз

угрюмо-равнодушен, как и тот,

кто… Да простятся прегрешенья наши!

Себя в себе не расплескать, как в чаше,

в любой стране под небом-шапито.

 

***

поутру выбирая обувь цвет и каблук

Коломбина – помнишь? – браслет коленки

                                                  строки Сафо

негритянский блюз или соул на каждом углу

саксофон под окном конечно же саксофон

 

так вытаскивай ящик засов антресоли чердак

а фантомной раны – веришь? – залечен след

бестолково-тонка граница меж нет и да

полустёрто лицо на фото в рассветной мгле

 

подбирай на завтрак ложки прибор сок и стакан

Коломбина любит пардон любила дешевый сыр

и с ногами в кресле ладони прижав к вискам

 

истекал цветами закат просто не было сил

обеззвученный мир в этот миг золотой змеёй

огибал вашу комнату кольцами на полу

и ослепший ты видел не горизонт

 

неизмеримо дальше и дольше вглубь

так раскаленная боль лунная пыль солнца луч

в каждую клетку недвижного тела выдох-вдох

проникает под кожу напоминая стрелу

 

и растекается вертикально и вдоль

как томительно-медленны стрелки на стене

                                                     циферблат

возвращаются звуки краски запах ваниль

ровно дышать инструменту под окнами в такт

Коломбины вены июлем воспалены

 

выбирай же слова вслепую вдоль берега вплавь

оплетает толпа твой квадратный двор заоконный круг

музыкант поднимает голову край стола

кто-то где-то когда-то поставил свой штамп «approve»

 

***

Да ладно тебе, заладил «зима, звезда»…

Не стой на пороге, дует – захлопни дверь.

Я знаю, на свете есть разные города,

а здесь – до горизонта – то буш, то вельд.

Нарежу сыр, подожди, процежу вино,

здесь стреляют с бедра, а спрашивают потом.

Не замужем, нет, уже которую ночь.

Да был тут один, всё в небо тыкал перстом.

Рассказывать? Что? Всего-то и было дел –

кричал: создатель, дескать… воскрес, с креста…

Ах да, ещё пытался пешком по воде,

Потом пришлось осушать городской фонтан.

Забудь. Безумный город дрожит во сне.

Здесь час – за день, а минута – всю жизнь течёт.

Подбросить дров, за окошком – по новой – снег.

Прислушиваясь – сверчок, говоришь?! –

Сверчок.

 

***

Чем дольше веришь – тише слова молитв.

Светлее ночь. Размереннее строка.

Невероятно ярок осенний лист,

и растекается в рамке небес закат.

 

Из города все дороги ведут к воде,

Чем ближе дюны – пронзительней синева.

И в янтаре тает короткий день.

Всё – забывай. Намеренно забывай!

 

Касается края воды золотой клубок,

Идешь, почти не касаясь седой земли...

 

И вдруг понимаешь, как равнодушен Бог.

И как – нечеловечески – справедлив.