Другой маршрут. Рейд комиссара Яковлева с отрекшимся царем,1918

                               Вместо предисловия

Ипатьевское побоище в Екатеринбурге в ночь на 17 июля 1918 года...  Кошмарный расстрел всей царской семьи... В Советском  Союзе  строго табуированная тема. Но я, пользуясь разрешением  читать литературу «спецхрана», все глубже вхожу в нее. Собираю, собираю по капельке материал, пишу, как тогда говорили, «в стол». Сколько же умышленно, нарочито недоговоренного, неясного, запутанного, противоречивого!

      Вот человек по имени  Василий Васильевич Яковлев, перевозивший Николая II, Александру Федоровну, дочь Марию и некоторых людей из их окружения из Тобольска на Урал.  В чем суть его конфликта с уральскими большевиками  в ходе этого пути?  Кто он?    

В  работах, вышедших на Западе, Яковлев - это секретный  «суперагент» (вроде Джеймса Бонда) многих спецслужб, имевший задание вырвать отрекшегося царя и его семью из рук большевиков. Не удалось. И он навсегда исчезает. Эмигрантские авторы 20-30-х гг. по большей части разводят руками: загадочная личность!

Советская литература 20-х гг. (главным образом, мемуарная) знала о Яковлеве больше, но писала о нем крайне скупо. В ней Яковлев - уральский большевик, чаще всего - изменник, следы которого тоже теряются.  

Но вот грянула «перестройка». Все исторические табу снимаются! Я написал о расстреле царской семьи и о Яковлеве тоже, не называя его ни иностранным агентом, ни изменником.  Напечатала газета «Советская Россия». И вдруг - телефонный звонок. От… дочери самого Яковлева (!) из Екатеринбурга (тогда Свердловска) - Людмилы Константиновны Яковлевой. Это было почти так же, как если бы явился он сам!  Спустя некоторое время она приехала в Москву с большим архивом отца. Мы сидели и вместе разбирали бумаги этого архива (теперь он - в ГА РФ ). И загадочный, таинственный Яковлев вставал, как живой, в своем естественном образе, не простом, во многом противоречивом. Как это и бывает в жизни, а в жизни революционной - особенно.

                                              Экспроприатор

Он не Яковлев Василий Васильевич. Он - Мячин Константин Алексеевич. Родился в бедной крестьянской семье (1886 г.) в с. Шарлык Оренбургской губ., в 6 месяцев осиротел (умер отец). В 13 лет был отвезен в Уфу. Сперва учился в церковно-приходской школе, но не окончил, «пошел в люди». К сапожнику, потом к часовщику, потом «мальчиком» в магазин.  А в 1903 г. Константин Мячин - в слесарных мастерских. Тут и познакомился со многими революционно настроенными рабочими. Это были молодые крепкие парни, которые считали себя в состоянии войны с властью и стремились к делам, к боевой работе. Из таких парней большевики и формировали дружины, главная задача которых состояла в добывании денег для партийных нужд - закупки оружия, организации съездов и конференций, на издание и распространение нелегальных газет и листовок, налаживание связей между организациями и пр.

Добывались деньги путем вооруженного нападения дружинников (боевиков) на банки, кассы, почтовые поезда и т.д. Без жертв не обходилось. Убитыми или ранеными оказывались невинные люди, охранявшие ценности и сопровождавшие их перевозки. Называлось это экспроприациями, сокращенно -эксы. По-русски можно просто сказать - грабеж,  но поскольку боевики уверовали, что они в войне с царскими властями, то - «на войне как на войне».

В 1905-1909 гг. при самом активном участии Мячина было совершено несколько эксов. Самые крупные - Демский (на станции Дема, под Уфой) и два Миасских (на станции Миасс). В Деме (1907 г.) боевики захватили  до 200 тысяч рублей, которые пошли на организации Лондонского съезда РСДРП, Уральской областной партийной конференции и др.

В августе 1909 г. (это был второй миасский экс) боевой отряд (17 чел.) во главе с Мячиным с помощью бомб остановил поезд, захватил почтовый вагон и крупную сумму денег. Они предназначались для организации партийной школы в г. Болонья (Италия).

Семеро полицейских и административных лиц погибли. Почти все участники миасских эксов были схвачены. В 1910 г. их судили в Челябинске (между прочим, среди защитников участников эксов был и будущий премьер-министр Временного правительства 1917 г. А. Керенский), семерых приговорили к казни, но затем  заменили каторгой. Но Мячина среди судимых не было. Он сумел уйти. Это вызывало подозрения среди уральских большевиков.

                                              Эмиграция

Но Мячин не был провокатором. Бюро боевых организаций решило направить его в Италию по делам организуемой в Болонье партийной школы.  Поездка, естественно, должна была быть нелегальной, а для этого требовался новый паспорт. Его купили у какого-то студента и... Константин Мячин исчез навсегда. Он стал Василием Васильевичем Яковлевым.

Некоторое время новоявленный Яковлев посещал болонскую партийную школу, в которой лекции читали Л. Троцкий, В. Менжинский, М. Покровский и др. По окончании курса Яковлева нелегально направили в Россию. Он побывал в Киеве, Петербурге, Финляндии. Но в Финляндии  Яковлев «провалился». Позднее выяснилось, что в Болонье, в партийной школе, был агент охранного отделения некий «Арсений». Он и сообщил о поездке Яковлева. В Мустамяках полиция его «засекла». Пришлось срочно бежать сначала в Стокгольм, затем в Бельгию, в Брюссель.

Тем временем революционная волна в России постепенно спадала. Некоторые партийные организации свертывали деятельность, теряли связи, распадались. Многие лидеры ушли в бега (в эмиграцию), другие находились в ссылках или тюрьмах. Яковлев прочно осел в Брюсселе, устроился в электротехническую компанию, работал в ней несколько лет монтером, состоял в местной социал-демократической группе.

Эту его эмигрантскую жизнь круто изменила Февральская революция в России. Монархия пала. Весной 1917 г. Яковлев прибыл в Петроград, но здесь не задержался. Направился к себе на  Южный Урал и поступил монтером на Симский завод. Здесь его хорошо помнили и сразу же избрали председателем Совета рабочих депутатов.  Для Яковлева начался новый этап революционной работы.

                                         Октябрь

Осенью 1917 г. как член Симского Совета Яковлев был послан в Петроград на 11-й съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Этому съезду суждено было стать историческим. Он проходил в те самые дни (25-26 октября 1917 г.), когда большевистские красногвардейцы, солдаты и матросы под руководством Военно-революционного комитета  (ВРК) вооруженным путем захватывали власть.

В ходе большевистского восстания Яковлев часто бывал в Смольном, где и находился ВРК. Его хорошо, еще по своей  работе на Урале, знал Я. Свердлов.   Возможно, по указанию Свердлова Яковлев и был назначен комиссаром телефонных станций Петрограда. Это было важное назначение, т.к. за телефонные станции шла борьба, и они несколько раз переходили из рук в руки.

Когда началось пьянство среди участвовавших в восстании солдат, матросов и просто обывателей, Яковлев со своим отрядом уничтожал винные погреба Зимнего, разгонял пьяных.

Свердлов, видимо, докладывал о Яковлеве Ленину, в рабочем блокноте которого первых ноябрьских дней есть пометка: «5.30. Телефон Яковлева, комиссара». Постановлением Совнаркома Яковлев был направлен в «пятерку» по организации ВЧК. На организационном совещании он был даже избран заместителем Ф. Дзержинского. Однако чекистская деятельность Яковлева продолжалась недолго. Вскоре его «перебросили» на военную работу: старая армия развалилась, большевики  создавали свои вооруженные силы.  В конце января 1918 г. Яковлева  назначили военным комиссаром на Урал.

Но по прибытии в Екатеринбург Яковлев столкнулся с сопротивлением  уральских партийных руководителей. К моменту его приезда  они уже назначили военным комиссаром «своего» - И. Голощекина, и не желали принимать нового комиссара, присланного Москвой. Тем более, что тут еще не забыли  «подозрительного» исчезновения Яковлева (тогда Мячина) после Миасского экса. Раздосадованный Яковлев поехал в Уфу.

Из всех тех революционных лет, которые пережила большевистская Россия, самым тяжелым, самым худшим был, пожалуй, 18-ый год. Почти с самого начала к фактическому распаду страны, антибольшевистским бойкоту, восстаниям и мятежам, хозяйственному развалу и другим бедам добавилась еще и  «загулявшая» на огромной территории голодуха. В Уфе хлеб имелся, но не было оружия, необходимого для борьбы с растущей контрреволюционной угрозой. Уфимский Совет принял решение направить в Петроград эшелон с хлебом, а оттуда доставить в Уфу оружие. Задача была поручена Яковлеву. Преодолевая сопротивление бродивших партизанско-«красногвардейских» и просто бандитских отрядов, Яковлев привел в Питер 40 вагонов с хлебом. Петроградские власти загрузили его поезд разным оружием, выдали деньги для Уфимского Совета, и Яковлев направился назад. Но по пути он остановился в Москве, зашел в Кремль. Тут его неожиданно пригласил Свердлов, ставший  председателем ВЦИК...   

Между Москвой и Екатеринбургом

           На некоторое время расстанемся с Яковлевым и обратимся к тем, о встрече с кем он никогда не мог и думать - к царской семье. Отрекшийся во Пскове 2 марта 1917 г. царь Николай II и находившаяся в Царском Селе его семья в начале марта были арестованы по постановлению Временного правительства. Всю весну и часть лета, находясь под вооруженной охраной, они жили в своем Александровском царскосельском дворце. Но в конце июля глава Временного правительства А. Керенский решил, что пребывание бывшего царя и его семьи близ столицы может представлять опасность для демократического режима  Временного правительства. Боялись вероятности монархического путча, который в случае успеха мог бы восстановить царский престол, объявив отречение Николая II вынужденным. Ожидали и возможности повторения (первое произошло в начале июля) выступления большевиков, во многом подражавших французской революции с ее казнью королевской четы

          1 августа царская семья, а также более 40 человек, выразивших готовность оставаться верными царю и в далекой ссылке, выехали в Тобольск. Туда отправлялся и специальный Отряд особого назначения (во главе с полковником Е. Кобылянским), сформированный из солдат 1, 2 и 4-го царскосельских гвардейских полков. Отряд этот (330 солдат и 8 офицеров) должен был нести охрану Романовых и в самом Тобольске.

            Установление большевистской власти сильно повлияло на обстановку в Тобольске. Керенский рассматривал его как укромное и тихое место жизни царской семьи, до которого вряд ли дотянутся руки правых (монархистов) или левых (большевиков, анархистов и др.). Но уже вскоре после Октября 1917 г. как раз далекий Тобольск стал тем местом, куда легко и незаметно стали проникать те, кто рассчитывал освободить арестованного царя. Тревожные слухи о плетущихся заговорах вокруг губернаторского дома, где находились Романовы, доходили до Екатеринбурга и Омска. Не доверяли там и «старой» царскосельской охране.   Советы «забрасывали» в Тобольск собственные красногвардейские отряды, во многом пронизанные вольным духом партизанщины. Особенно «настырно» действовал Екатеринбург. Тут, можно думать, опасались не только захвата монархистами Николая II-го и его семьи. Некоторые, как уже отмечалось, сепаратистски настроенные члены Уралоблсовета стремились установить собственный контроль над царской семьей, понимая, что такие «заложники» в их руках значительно усилят позиции Екатеринбурга перед Москвой. Однако   царскосельские гвардейцы, охранявшие Романовых, решительно отказывались передать их кому-либо.

Обстановка в Тобольске становилась все более напряженной. На нее обратили пристальное внимание и в Москве. Для Москвы царская семья становилась все более важной картой в большой внешнеполитической игре. «Похабный» Брестский мир, подписанный в марте 1918 г., поставил  большевистскую власть в определенную зависимость от кайзеровской Германии. Арестованные царь и вся царская семья в этих условиях могли стать важными фигурами для ведения «политического торга» с немцами. И, надо полагать, что Москве на этот случай  целесообразнее было сохранять Романовых живыми. В протоколе заседания большевистского ЦК от 19 мая 1918 г. записано решение: «Не предпринимать пока ничего по отношению к Николаю».

Но была и другая сторона. Брестский мир осложнил и внутриполитическое положение большевиков. Правые силы (монархисты, кадеты и др.)  клеймили их как предателей интересов России. Левые же (анархисты, левые эсеры, левые коммунисты и др.) обвиняли  в сговоре с германским империализмом и измене революции. В качестве одного из доказательств указывали и на якобы  «бережное» отношение большевистской власти к царской семье. «Леваки» требовали казни Николая Романова. Но у Москвы, как мы видели, имелись свои расчеты, и она не могла играть им на руку.

Постановлением от 1 апреля ВЦИК намеревался сформировать особый отряд, который должен был вывезти Николая II-го и его семью в Москву.  Однако 6 апреля это постановление было отменено. Возможно, уральцы, узнав об этом, настояли на отправке Романовых в Екатеринбург. Москва по каким-то причинам уступила, но было оговорено, что пребывание  царя и его семьи в Екатеринбурге будет временным. Это очень важный момент. Он свидетельствует о том, что никакого заранее вынесенного решения относительно судьбы отреченного царя и его семьи у Москвы не было.

Теперь мы вновь вернемся к Яковлеву. Вспомним, что доставив эшелон с хлебом в Петроград и загрузив эшелон оружием, он направился в свою Уфу через Москву. Это было как раз в первых числах апреля. В Москве Яковлева пригласил к себе Свердлов. Состоялся очень важный разговор.

— В Тобольске, - сказал Свердлов, - такая  каша, надо ее скорее расхлебывать... Тебе придется все это уладить.

Далее он сообщил Яковлеву, что Совнарком назначает его чрезвычайным комиссаром, который должен будет доставить семью Романовых в Екатеринбург. Об этом уже сообщено уральцам и в Омск, и они обязаны оказывать Яковлеву полное содействие...

Свердлов подчеркнул, что все переговоры между ним и Яковлевым в ходе перевозки должны быть строго конспиративны. Фамилию «Романовы» в переговорах договорились закодировать словом «груз». Прощаясь, Яковлев спросил :

— «Груз» должен быть доставлен живым?

— Живым! - твердо сказал Свердлов.

Получив мандат, подписанный Лениным и Свердловым, Яковлев  со своим эшелоном двинулся в Уфу, куда и прибыл в середине апреля. Здесь он сразу же приступил к формированию отряда для выполнения данного ему чрезвычайного поручения. В отряд Яковлев включил 100 пехотинцев, 15 кавалеристов, 2-х телеграфистов и сестру милосердия. Когда отряд уже покинул Уфу, ему вдогонку было послано  подкрепление. В Екатеринбург прибыли без особых приключений.

                                 В  Тобольске

Но в Екатеринбурге Яковлеву не доверяли. В дополнение к уже находившемуся в Тобольске екатеринбургскому отряду С. Заславского, за 2 дня до прибытия Яковлева в Екатеринбург, в Тобольск был направлен еще один екатеринбургский отряд  (А. Бусяцкого).

До Тюмени доехали по железной дороге, а дальше - своим ходом, тяжелейшими проселками, к тому же при отвратительной погоде. Глушь, снег пополам с дождем, непролазная грязь... В Тобольск отряд Яковлева вступил 22 апреля и сразу оказался в очень сложном положении. Царскосельская охрана не желала выдавать своих «пленников» и Яковлеву. Помог мандат Ленина и Свердлова. Яковлев собрал солдатский комитет охраны и сумел убедить его в том, что покушений на жизнь бывшего царя и его близких он не допустит. В протоколе заседания комитета от 23 апреля записали: «Жизнь пленных гарантируется головами всех, кто не сумеет уберечь, и всех, кто сделает покушение на жизнь семьи бывшего царя или попытки увоза или перевода без распоряжения т. Яковлева».

Но с гораздо большими трудностями  Яковлеву пришлось столкнуться в отношениях с  екатеринбуржцами...

            Представитель Уралоблсовета С. Заславский  поначалу, видимо, посчитал Яковлева своим союзником, но затем между ними возникли серьезные столкновения. Заславский намеревался даже арестовать Яковлева. В губернаторском доме Яковлева встретили настороженно. Он вел себя очень корректно, но никому не говорил куда повезет Николая II и всех других. Они терялись в догадках. Предполагали, что скорее всего, по требованию немцев, их намерены доставить в Москву. Это их расстраивало: оказаться в руках недавнего врага им не хотелось.

Яковлев планировал забрать всю семью, но 14-летний Алексей  болел и не в состоянии был ехать. А ждать Яковлев не мог. Уже подступала весенняя распутица,  и путь до Тюмени (где была железнодорожная станция) затруднялся с каждым днем. Но, видимо, не только это подгоняло Яковлева. Кажется, было что-то еще, не связанное с погодой. Когда Яковлев связался со Свердловым, тот распорядился выезжать  немедленно, даже и с «частью груза»...   

Забрав Николая, Александру Федоровну, их дочь Марию, доктора Е. Боткина и еще четырех человек (остальным было сказано, что за ними он вернется), Яковлев  в ночь на 26-го апреля  выехал из Тобольска. Разместились на 19 парных кошовок, охраняемых яковлевским отрядом, вооруженным пулеметами.

Весна уже шла широким фронтом. Дороги развезло, Тобол и Иртыш перед ледоходом заливало водой. В опасных местах выходили из кошовок, бросали на лед доски и перебирались по ним. Приходилось часто менять лошадей. Но гораздо хуже было другое. Яковлевский отряд, в сущности, продвигался в кольце. Впереди него шел уральский отряд Заславского, еще до ухода Яковлева покинувший Тобольск. Позади – тоже уральский отряд Бусяцкого. При самом Яковлеве находился  «человек Уралоблсовета» А. Авдеев. До Яковлева доходили тревожные сведения о том, что среди уральцев немало горячих голов, намеренных отбить Романовых и расправиться с ними еще до Екатеринбурга. Через несколько лет председатель Уралоблсовета А.Белобородов в своих мемуарах (неопубликованных) напишет: «Мы считали, что, пожалуй, нет даже необходимости доставлять Николая в Екатеринбург, что если представятся благоприятные условия, он должен быть расстрелян в дороге». Действительно, вооруженный конфликт чуть было не произошел возле деревни Ивлево.

                                                 В Тюмени

            С большим трудом добравшись до Тюмени, Яковлев  сразу связался с Москвой. Его телеграмма дает основание предполагать, что еще в Москве (при назначении Яковлева комиссаром в Тобольск) обсуждалась и допускалась возможность перемены яковлевского маршрута «в обход» уральских «леваков».  Яковлев запрашивал Свердлова: «Маршрут остается старый или ты (! –Г.И.) его изменил? Сообщи немедленно». Сам он просил Свердлова разрешить ему изменить маршрут. «У Екатеринбурга, - телеграфировал он, - за исключением Голощекина (военный комиссар Урала. -Г.И.) - одно желание: покончить во что бы то ни стало с «грузом». Если это расходится с центральным мнением, то безумие везти «груз» в Екатеринбург».

В ответ Свердлов распорядился: «Поезжай в Омск, по приезде телеграфируй… Дальнейшие указания дам в Омск. Двигай». Это распоряжение, хотел того Свердлов или нет, могло стать судьбоносным для Романовых. Оно отодвигало страшный призрак дома Ипатьева...

Яковлев тут же распорядился вести поезд из Тюмени в Омск. Но для дезориентации уральцев состав продвинули до первой станции по направлению к Екатеринбургу, а затем при погашенных огнях пошли к Омску. Что хотел предпринять Яковлев после Омска - неведомо. Не исключено, что он думал переправить «груз» в родные южно-уральские места.  Но как только о повороте на Омск (скорее всего, через Авдеева) стало известно в Екатеринбурге, в Уралоблсовете начался настоящий переполох.  Телеграммой, разосланной по всем железнодорожным станциям, Яковлев объявлялся… изменником революции! Под угрозой расстрела ему приказывали остановить поезд и направить  в Екатеринбург. В случае неподчинения поезд с «грузом» грозили взорвать.

Узнав об этом, Москва пыталась урезонить распалившихся уральских вождей, но не тут-то было. А. Белобородов, Б. Дидковский, П. Войков  Г. Сафаров и другие члены Уралоблсовета раздраженно и даже жестко выговаривали Свердлову и Ленину. В своей телеграмме они заявляли: «Областной  совет… констатирует, что президиум ЦИК, приняв ответственное решение,  не уведомив предварительно областной совет, совершил акт, явно дискредитирующий облсовет… Единственным выходом из создавшегося положения считаем отдачу вами распоряжения о возвращении поезда в Екатеринбург. Вся история  обсуждается на происходящей областной партконференции». В Омск из Екатеринбурга пошла телеграмма: «Предлагаем не обращать внимания на разные документы, которые будет предъявлять Яковлев, на них ссылаться, ибо все его предыдущие шаги бесспорно свидетельствуют о преступном замысле, осуществленном им по поручению других лиц» (? - авт.). Екатеринбург требовал арестовать Яковлева в Омске.

Москва, как мы знаем, подвергаемая критике уральскими левыми коммунистами и левыми эсерами  за «Брестскую  (и  иную)  «капитуляцию» перед империализмом, по-видимому, стремилась избежать новых обострений с Екатеринбургом. Между тем, «яковлевский конфликт» явно вел к этому и мог закончиться кровавой развязкой. Чтобы предотвратить ее, председатель Омского облсовета В. Косарев  передал по всей  сибирской магистрали свою телеграмму, в которой уральское объявление Яковлева изменником называлось «результатом преступного недоразумения». В другой  телеграмме Косарев просил уральских партийцев не делать сепаратистских выступлений и в данном случае точно следовать директивам Москвы.

                   «Снимаем с себя моральную ответственность»

Тем временем Свердлов связался с Уралоблсоветом и получил от председателя Уралоблсовета А. Белобородова твердые уверения в безопасности бывшего царя. Только тогда он распорядился двинуть поезд назад в Тюмень и далее в Екатеринбург. Трагические последствия этого Яковлев предвидел. Из Омска он телеграфировал Свердлову: «Несомненно, я подчиняюсь всем приказаниям центра.  Я отвезу «груз» туда, куда  скажете… Но если «груз» будет отвезен по первому (значит все-таки обдумывался и другой? - Г.И.) маршруту (т.е. в Екатеринбург. – Г.И.), то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить».  

     30 апреля Николай II, Александра Федоровна, Мария Николаевна, доктор Е. Боткин и др. были доставлены в Екатеринбург. На платформе вокзала из собравшейся толпы неслись выкрики: «Яковлев! Выведи их из вагона! Наконец-то они в наших руках! Задушить их!» Сначала арестованных намеревались заключить в тюрьму, но потом посчитали, что содержание под охраной в особняке инженера Ипатьева более надежно. В тот же день исполком Уралоблсовета обсуждал  «яковлевский инцидент». Поскольку Романовы уже находились под стражей,  исполкомовцы были настроены  спокойней. Обвинение в измене революции с Яковлева было снято. Но еще раз выехать в Тобольск за оставшимися там членами царской семьи ему не позволили (в мае их привез в Екатеринбург член исполкома Уралоблсовета бывший матрос П. Хохряков), и Яковлев выехал в Москву.

Что произошло с царской семьей в екатеринбургском доме Ипатьева –хорошо известно. Увы, Яковлев оказался прав, когда в омской телеграмме предупреждал Свердлова: «вытащить» из Екатеринбурга «груз», т.е. царских узников не удастся.  Между Москвой и Уралом в «битве» за отрекшегося царя был достигнут компромисс. Но фактически Москва ее проиграла.  

                               Послесловие

А что же Яковлев? Его дальнейшая судьба драматична, как и рейс Тобольск-Тюмень-Екатеринбург. После возвращения в Москву Совнарком назначил его командующим Cамарским фронтом, сформированным против восставших чехов (Чехословацкий корпус отправлялся на Запад через Владивосток) и казачьего мятежа атамана А. Дутова. Боевые действия шли  для красных неудачно, и вскоре Яковлева сменил бывший офицер М. Муравьев (позднее, командуя Восточным фронтом, он поднял антибольшевистское восстание и при аресте был застрелен). Яковлев вернулся в Уфу, где местный Совет назначил его военным комиссаром. Вскоре, однако, он заболел...   

Между тем, обстановка в стране круто изменилась. Чехи, поддержанные правыми эсерами, свергли Советскую власть на огромной территории вдоль всей Сибирской магистрали. В Самаре  образовалось эсеровское правительство - Комуч (Комитет  Учредительного собрания, закрытого Совнаркомом в январе 1918 г.), в Омске – полуэсеровское-полукадетское Временное Сибирское правительство.  Яковлев некоторое время скрывался в комучевской Уфе, а затем совершил   неожиданный шаг: заявил о переходе на сторону Комуча и обратился к красноармейцам с призывом последовать его примеру, повернуть оружие против «большевистского комиссародержавия». Позднее он объяснял этот поступок своим болезненным состоянием, усталостью и пр. Вряд ли это было только так. Большевистский военный коммунизм отталкивал тогда далеко не одного Яковлева.

Осенью 1918 г. он, однако,  был арестован чешской контрразведкой и отправлен в Челябинск, затем в Омск. А там власть уже принадлежала адмиралу А. Колчаку, провозглашенному Верховным правителем России. По его приказу полным ходом шло расследование убийства Романовых. Следователь Н. Соколов разыскивал всех, причастных к этому делу. Усиленно искал он и Яковлева. Но тому удалось бежать в Харбин. Тут он установил связь с подпольным Революционным комитетом, который снабдил его паспортом на  имя «Стоянович» и направил в Китай. Как когда-то исчез Мячин, теперь не стало Яковлева. В первой половине 20-х годов Стоянович работал в группе М. Бородина  – советского советника при Сунь-Ят-Сене. Позднее занимался журналистикой и его статьи печатались в советских журналах того времени.

В 1928 г. он написал письмо И. Сталину и  В. Менжинскому с просьбой о возвращении в СССР. Ему разрешили, но по приезде судили. Учли прошлые революционные заслуги и дали «только» десять лет. За хорошую работу на Беломорканале освободили досрочно. Он работал заведующим отдела снабжения на заводе в г. Ворсма Горьковской области. А дальше...  Дальше наступил 1938 год. Яковлева арестовали вновь. На сей раз он получил «вышку» и был расстрелян.  В 1967 г. этот приговор (1938 г.) отменили, но в пересмотре судебного дела  1929 г.  отказали.

Вот и все. Таковы были пути «мастерового революции» Константина Мячина, он же Василий Яковлев, он же Константин Стоянович. И так закончил  жизнь человек, который (как знать?) мог прервать крестный путь отрекшегося царя, царицы и их детей до ипатьевской Голгофы…

                                           Эмалевый крестик в петлице

                                            И серого френча сукно...

                                            Какие печальные лица,

                                            И как это было давно.

                                            Какие прекрасные лица,

                                            И как безнадежно бледны

                                            Наследник, императрица,

                                            Четыре великих княжны...

                                                                     ( Георгий Иванов)

Генрих Иоффе. Родился в Москве (1928 г.) Был учителем истории в Костромской обл., затем в Москве. Далее работал в Биб-ке им. Ленина, редактором исторической литературы в издательстве «Наука». С 1968 г. – в Институте истории СССР (Отечественной истории) АН СССР (РАН). Доктор исторических наук, профессор. Живет в Канаде (Монреаль).