Под кислотным дождем. Стихотворения

***
Непонятно. Очень часто
Ни с того и ни с сего
Вдруг покажется –
Стучатся.
Дверь откроешь –
Никого.
Что такое?
Что за мука?
Вот уже в который раз
Выйдешь –
Ни души, ни звука,
Только холодом обдаст.

***
А крылья выломали, или
Тех крыльев не было совсем?
Конечно, били и гнобили,
Вгоняли в контуры систем.
Кастетов много в каждой касте, -
Тупых предметов, острых спиц…
И от лица советской власти,
И от случайных частных лиц -
Полно охочих.
Гнули, крыли
И небо застили всегда.
Но были ли когда-то крылья?
Хотелось бы ответить - да.

ОМУТ  
      
Вода черна от глубины
И от безветрия прозрачна.
Под берег жмутся табуны
Мальков – наверное внебрачных, –
Пугливы слишком. А ветла
К воде протягивает ветку,
Туда, где словно пиала,
Поставленная на салфетку,
Белеет лилия. Над ней
Висит стрекозье опахало...

И вдруг, как будто бы видней
И вместе с тем тревожней стало,
Луч солнца, высветивший дно,
Как бы играя злую шутку,
Напомнил, до чего темно
И холодно на дне, и жутко.

***
Позднею осенью за день до снега,
До гололеда и прочих невзгод
Спелые женщины падали с неба,
Медленно падали ночь напролет,

Опередив затяжное ненастье.
Словно волшебный заоблачный сад
Сбросил листву и плоды в одночасье.
И закружил над землею десант,

Вне тяготенья, презрев парашюты,
Не признавая законов иных –
Пестрые юбки, роскошные шубы,
Легкие стайки сорочек ночных…

Медленно падали с ласковым смехом
Из поднебесной загадочной тьмы
Спелые женщины, в ночь перед снегом,
За день до холода долгой зимы.

РУССКАЯ ТОСКА

                Эдуарду Русакову

Под вечер все себе простил,
А утром снова загрустил
И, невзирая на усталость,
Приставил пистолет к виску
И выстрелил в свою тоску...
Себя убил.
Тоска осталась.

ЧЕЛОВЕК У БАЗАРНЫХ ВОРОТ

Посидел. Поседел. Обозлился на жизнь
И остатки здоровья спасая «агдамом»,
Обезножев, сидит он  и точит ножи
У базарных ворот расфуфыренным дамам:

«Сколько их незамужних и при мужиках,
Не умеющих справить нехитрую малость»,
Забывая, что кроме сноровки в руках
У него самого ничего не осталось.

Завивая в кольцо беломорины дым,
И морщиня в ухмылке небритые щеки,
Говорит комплименты клиенткам своим
Или, раздухарясь, позволяет намеки.

Все зависит, как на душу ляжет «агдам»,
И тогда всё равно: чья жена, чья невеста…
Скалит рот. Но среди перепуганных дам
Есть и те, что способны поставить на место.

А ему хоть бы хны, держит форс мужика,
Для которого фарт не бывает без риска.
Нож в надежной руке, и летят с наждака
Ослепительным веером острые искры.

***
Через минное поле
Под кислотным дождем
Я ползу из запоя
Изнурен, изможден,
Перемолот и выжат...
Через мины в грозу,
Без желания выжить
Извиваюсь, ползу,
Провонявший от страха
И от пота слепой,
Через мины – на плаху
Или в новый запой.
Сам себе ненавистен,
Ненавистен жене.
Никаких новых истин
Не нашедший в вине, –
Повторенье тупое
Перепутанных дней...
Только минное поле
С каждым разом длинней.

ПОСЛЕ  НЕБА

Зачинали на облаках –
Не иначе, на самых пышных –
Эти ямочки на щеках,
Эти губы сочнее вишни.
Словно ангельская рука
Упоенно, легко и смело
Мелом теплого молока
Выводила изгибы тела.
Ангел красил, а пьяный бес,
В молоко, подливая зелье,
Смеха ради столкнул с небес
Неземную красу на землю.
И упала, пугая птах
Человеческого зверинца,
Где ее, как рояль в кустах,
Ждал затертый диванчик принца,
Лысоватого и с брюшком...
Впрочем, дальше и гаже были.
Первый, в горле застрявший ком,
Проглотила. Потом поплыли,
Как во сне...
И хмельно смеясь,
Вроде прежняя, но другая,
После неба из грязи в грязь,
Не запачкав ступней шагая,
Шла, как будто во всем права,
Не стесняясь, что без одежды, –
Гордо поднята голова
И глазищи полны надежды.

ЗАЗНОБА

Знаю все, моя зазноба,
И рассказ, и пересказ, –
За тобою надо в оба,
За тобою – глаз да глаз.
Слухов долго ли надергать,
Карауля у ворот.
Дорисует черный деготь,
Дорасскажет черный рот.
Над тобою роем сплетни
Суд сменяет пересуд,
Хоть оглохни, хоть ослепни –
Достучатся, донесут.
Кто-то вкрадчив, кто-то злобен.
Бабы злее мужиков.
Я и сам понять способен
Без намеков и кивков.
Рад забыть бы (да едва ли),
Помню (ты уж извини),
Как твои глаза стреляли,
Как туманились они,
Наливались колдовскою
Чернью (как тут не помочь),
Коль с русалочьей тоскою
Манят в омут, манят в ночь,
А горячего дыханья,
Этот норов, эту прыть
Ни шелками, ни мехами
Не упрятать, не укрыть.
Грудь твоя тебя же выдаст –
Вольная, как ты сама –
Что ей тряпочки на вырост?
Что ей лютая зима?
Волновалась. Волновала.
Не желала скуку знать.
Много чувства. Толку мало
Сторожить и ревновать.
Сладким чаем напоила.
И радушна, и мила.
Приласкала, проводила,
А дверей не заперла.
Разберись в печи с обедом,
Дом проветри, пол помой…
Кто придет за мною следом?
Кто ушел передо мной?
Ни пера им всем, ни пуха.
Мне уже не до обид.
Врунья. Стерва. Потаскуха.
Но знобит, знобит, знобит.

ДОМ С КРАЮ

Косо в землю вросшая избушка,
Словно почерневший истукан.
На столе порожняя чекушка
И стакан.

Пара мух ощупывают крошки –
Видно чем-то запах не хорош.
Ни тарелки на столе, ни ложки,
Только нож.

***
Как море в отлив убывает
Бравурный аккомпанемент.
Долги и гондоны всплывают
Не в самый удобный момент.
Когда ты, казалось, отмылся
Росою
И сам, как святой.
Но всплыли.
И  дальше нет смысла
«Россию спасать красотой».