Елена Наильевна
Время конфет. Стихотворения
***
Тягуча леность праздничного дня.
Отложена на завтра беготня,
полы, кастрюли, брюки, магазины,
налоги и счета, звонки кузины,
с заколкою игра «найди меня».
Чтоб сутки не застелена кровать,
потягиваться, нежно приставать
и затихать под тяжестью мужчины...
Особо не готовить ничего,
класть иногда малину в рот его
и шарики домашней моцареллы,
что так влажны, душисты и белы,
и соком из китайской пиалы
чуть смачивая пальцы то и дело...
И так весь день –
тянуться и мурррчать,
пить в промежутках чабрецовый чай,
раскрашенный как раненое утро,
пока мужчина близок и блажен,
и слизывать с него клубничный джем,
нечаянно уроненный как будто...
***
Пятак луны, прибитый над Самарой.
Застыв в раздумье, тихо, не дыша,
она в окно царицею Тамарой
с двенадцатого смотрит этажа –
на медленность, сменяющую скорость,
на неба разливные берега,
на перекрёсток жёлтых светофоров,
мигающих,
мигающих,
мига...
И не уснуть,
не видно перекрёстка,
застывший взор уходит вглубь тоски;
и кошки фильдеперсовая шёрстка
привычно льнёт под лёд её руки,
пытаясь ласки вытянуть хоть малость,
но дрянь затея: скомкано внутри.
И вот ещё словечко привязалось:
Патриция,
Патриция,
патри...
***
хочешь всё собой заполнить
до моих фантазий вплоть
без цветов ввалиться в полночь
и щетиной уколоть
хочешь ванну с белой пеной
и клубничку на фужер
хочешь ласки откровенной
даже требуешь уже
хочешь белого халата
вместо брючного ремня
блюза
нежности
салата
и меня
меня
меня
***
я не хочу об этом говорить
как пропадает в сполохах зари
вчерашний вечер, становясь далёким
смотри в окно: туманная Москва
велит шептать какие-то слова
чтоб не молчать о том, что одиноки
и ты, и я
какой сегодня день
до краешка души меня раздень
а юбку и чулки сниму сама я
а впрочем, не мешают и чулки
на, погадай по линиям руки
я доживу в душе твоей до мая?
я не хочу об этом говорить
что я замру – лишь скажешь мне «замри»
при этом сам замрёшь тоской щемящей
смотри: от чучел зайцев и ворон
нас окружает страх со всех сторон
матрёшками укладывая в ящик
мне страшно
я почти что не спала
мне пресен суп на белизне стола
мне холоден халат и свежесть спальни
и чуждо отраженье в зеркалах
и злато не горит на куполах
молчат колокола, и берег дальний
не манит
я об этом говорить
не буду
я хочу тебе дарить
мою Москву – чужую и святую
прими её из маленькой горсти
прости меня, капризную, прости
что я ещё жива от поцелуя
***
«…Ах, как же он целуется!» Откуда
проникла будоражащая мысль?
И сразу проявились почему-то –
и гула перекрёсткового смысл,
и жёлтый свет, и красные трамваи,
и даже полнолуния пятак.
Так не бывает, милый, не бывает.
Так не должно быть.
Так...
Тик-так,
Тик-так.
***
В вечность, в запой короткого перерыва,
кажется мне: я рыба твоя, я рыба –
маленькая, смешная, раскраска «хаки»,
прячусь в тебе от склоки любой и драки.
Ты меня укрываешь спокойным гротом,
даже не спросишь: кто там меня и что там?
Да и какая разница, если дышим
вместе, но выдох-вдох никому не слышен.
Сонной улиткой дремлет приход рассвета,
как замедлять для нас ты умеешь это?
Длишь и качаешь в зарослях ламинарий,
и всякий раз немного другой сценарий.
Может быть, я такого и не достойна,
я же мелка, хрупка, а в тебе просторно!
Столько внутри негаданной глубины, и
хаки окрас меняешь мне на цветные
полосы, пирамиды, круги и пятна, –
как ты всё это делаешь так приятно?
В вечность, в запой короткого перерыва,
снова я рыба, милый,
я – рыба, рыба:
жабры, плавник, другой, чешуя бликует, –
замер и ждёшь, наверное, вот такую...
Рыбной болезнью корчусь, заболеваю!
Бульк! – получилось:
я в тебя заплываю!
***
Приходит день –
и нечего о нём:
всё сказано, всё сыграно, всё было.
Мерцает солнце ржавым фонарём,
и ты идёшь с улыбкою дебила,
не различая улиц и домов,
плывёшь какой-то рыбиной глазастой,
не напрягая тела, – всё само
тебя несёт, размазывая пастой
молочный свет по серым мостовым,
мешая с паром, если долгий выдох,
как – помнишь? – точно так гуляли вы,
себя за самых нежных в мире выдав,
за самых нужных, самых главных, сам...
Не отвлекайся, новый день приходит
и выпекает, словно круассан,
тебя несоответствием природе.
По городу мостов и вбитых свай,
в пыли, а может, в утреннем тумане
ползёт – дзынь-дзынь – оранжевый трамвай,
позвякивая мелочью в кармане.
Приходит день,
ничуть не торопя
ступающих походкой азиатской.
Киоски отражают не тебя,
а манекен – красивый, но дурацкий,
закормленный пластмассовостью слов
под видом расписного каравая,
и, улыбаясь, встречных мужиков
ты мысленно от скуки раздеваешь:
ну, животы, ну, ниже – и чего?
Чего же в вас Господь вложил такого,
чтоб так любить,
до дрожи,
одного –
бессмысленно,
бездонно,
бестолково?..
***
Когда его нет, я пью из его чашки.
Когда его нет, ем реже, грущу чаще.
Дышу я его духами, пою стихами,
постель вышиваю красными петухами.
Когда его нет, я сплю на его месте.
Его со мной нет день или лет двести –
не знаю, опять календарь из руки выпал;
когда его нет, то это его выбор.
Когда его нет, я жду и сижу ровно,
ему тёплый шарф вяжу у окна скромно.
Зима ли, весна – год ниткой в клубок смотан.
Когда его нет...
А впрочем, уже вот он!..
Время конфет
Время конфет без меры и вместо каш,
сна до обеда, ленивых часов-минут.
Складки разгладит розовый трикотаж,
стоит тебе обнять меня, притянуть.
Что за манера – милую под бочок,
нет – под бочище, скрутив, раздавив, прижав!
Ну же, полегче, волчок не уволочёт,
ближний не сманит, не украдёт чужак.
Спи, я с тобой, вздохи твои храню,
можешь оставить звёзды настороже,
тихо целую нежную западню:
да отпусти же, не убегу уже.