Сергей Баймухаметов, Владимир Ковнер

Про Эдварда Лира и негодяя по фамилии Бэд

В 2015 году в бостонском издательстве M-Graphics Publishing (mgraphics-publishing.com) вышла из печати книга переводов Владимира Ковнера, двуязычное англо-русское издание -Эдвард Лир. Полное Собрание Абсурдных Стишков-Лимериков с Рисунками (Edward Lear. The Complete Limericks with Drawings).

Здесь нет преувеличения. Это самое полное собрание лимериков  Эдварда Лира под одной обложкой не только на русском, но и на английском языке, числом 267. В книге - около 300 рисунков, в большинстве сделанных самим Лиром. Обычно Лир сначала делал рисунок, а затем писал к нему лимерик. В десяти случаях, когда Лир по каким-то причинам написал лимерики без рисунков, эту задачу прекрасно решил современный художник  Феликс Браславский. Новая книга издана в формате альбома, каким было большинство изданий Лира в XIX веке, с одним лимериком и одним рисунком на странице.

Мы с Ковнером давние друзья, и потому наша беседа началась с личных воспоминаний.

— Представь, Володя, начало семидесятых годов, мой родной город Петропавловск Северо-Казахстанской области, редакцию областной партийной газеты "Ленинское знамя". Я приехал из командировки и пишу материал в номер. О том, что комиссия одного совхоза проверяла в соседнем совхозе, как там отремонтировали технику к весеннему севу. А потом комиссия из этого совхоза поедет в тот совхоз... Называлось – взаимопроверка.

— Вот-вот, соседи следят за ремонтом техники в соседнем совхозе бдительней, чем сами хозяева, им оно нужней, чем хозяевам - так это выглядело? Помню: в середине 50-х годов, в мои студенческие годы нас каждую осень отправляли "на картошку"; на самом деле мы делали все, что только можно вообразить, крыли крыши, работали на мельнице и даже принимали на ферме роды у коровы. Где в это время были и чем занимались хозяева - неизвестно.

— Все это идеально укладывалось в общую атмосферу советского абсурда. На страницах газет печатались рекомендации с чертежами, как лучше и чем запаривать солому, чтобы коровы ее, солому (!), могли есть. Значит, коровам есть нечего; а рядом – публиковались статьи и репортажи об успехах, перевыполнении планов, и на каждой странице – «решающий год пятилетки», «определяющий год пятилетки»...

— Я жил в Ленинграде, но атмосфера абсурда была та же. Я работал в конструкторском бюро крупного станкостроительного завода. И вот однажды на нашем здании, на уровне третьего этажа повесили метров десять длиной красную тряпку, то бишь, транспарант с впечатляющим призывом: Рабочему коллективу – нашу инженерную поддержку! А повесили (наверно, после пол-литра) не просто криво, а так с разницей по высоте не меньше, чем полметра от конца к концу. Вот такую поддержку пообещали. От души. Апофеоз абсурда!

— В нашей редакции работал выпускник вашего Ленинградского университета Боря Тимохин. Переводил непереведенные в СССР рассказы официально признанных у нас англо-американских писателей и печатал их в нашей провинциальной партийной газете.

— Замечательно!

— Это еще что! Примерно в то же время, году в 1974-м, я напечатал в газете «Ленинское знамя» тиражом 110 тысяч экземпляров стихотворение вашего ленинградского поэта, тогда уже эмигранта-отщепенца, Иосифа Бродского. Правда, анонимно, как песню, которые поют туристы у костра… А в тот вечер, когда я строчил в номер репортаж о взаимопроверке, а народ, сошедшийся в моем кабинете, уже употреблял вечерний портвейн, Боря Тимохин принес в нашу компанию маленькую зеленую книжку на английском. Лимерики Эдварда Лира. Читал их на английском, потом в своем переводе, а затем уже кем-то переведенные на русский:


Негодяй по фамилии Бэд


В старых дев разряжал пистолет.


Горожане  узнали –


Пулемет ему дали.


Старых дев больше в городе нет.

 

Это было ошеломительно. Эдвард Лир пришел в редакцию областной партийной газеты "Ленинское знамя" как наш друг и товарищ по миру абсурда, смеющийся над ним. Мы-то смеялись нечасто, мы жили в нем и свыклись с ним.

— Знаешь, когда я готовил мою книгу, то в поисках неопубликованных лимериков перекопал массу материала, Книги нонсенса Лира, его письма друзьям, дневники, путевые заметки, воспоминания его друзей и т.д.  Поэтому я могу надеяться, что знаю практически каждый его лимерик.

Так вот, у меня есть маленький секрет про прочитанный тобой лимерик, но я оставлю этот секрет  на потом.

А пока вернемся к Лиру, который пришел к вам в Петропавловск, Северо-Казахстанской области, через 85 лет после смерти. Эдвард Лир (1812-1888) – блистательный представитель английской литературы «абсурда» XIX века. Человек многих талантов, знающий несколько языков, он был поэтом, прозаиком, художником, композитором и исполнителем, орнитологом и неутомимым путешественником. С его именем, прежде всего, связывают лимерики - пятистишия, которые Оксфордский словарь 1898 года определил как "непристойную поэтическую бессмыслицу". В лучшем случае лимерики до Лира были, мягко говоря, нескромными. Но Лир совершенно изменил их направление. Он выпустил четыре Книги Нонсенса (чепухи, вздора, бессмыслицы, абсурда) со смешными, занимательными абсурдными рисунками и стишками. Фактически он создал новый мир, без правил и законов пуританского общества, мир свободы и веселья, с выдуманными забавными растениями и животными, часто с бессмысленными, но похожими на настоящие словами.

«Ничто не изумляло Лира больше, чем неспособность некоторых людей оценить по достоинству полное отсутствие смысла в его бессмыслицах», - писал его друг лорд Кромер.

«Абсурд – это мое дыхание», - заявил сам Лир. Был случай, когда Лир «хотел просить» у греческого короля место при дворе с титулом Лорда Бессмыслиц и Корифея Чушесложения. После выхода первой "Книги Абсурда" в 1846 году Англию, а вскоре и Америку охватила лиромания. Только до конца его жизни вышло 25 изданий его книг.

— По тем временам что-то непредставимое. В чем секрет?

-Лир рисовал свои ужасно смешные рисунки и сочинял "бессмыслицы", чтоб развлекать детей...

— Как впоследствии Льюис Кэрролл "Алису в стране чудес"...

— То было викторианское время. Дети росли в атмосфере строжайших правил. И вдруг Лир своими стишками открыл для них совершенно другой, безумно смешной мир, где ужасно строгие взрослые превращаются в толстых капризных шарообразных стариков или, наоборот, становятся такими тонкими, что их незаметно запекают в пирог; эти строгие взрослые падают в горячий бульон и летают на мухах, носят парики в рост человека, имеют носы до пола и вообще постоянно оказываются в дурацких ситуациях. Я бы назвал абсурд Лира ОСВОБОЖДАЮЩИМ. Именно поэтому неожиданно для самого Лира его лимерики подхватили взрослые.

— Вчерашние дети, выросшие в жестких правилах...

— Вот именно. Весьма респектабельный английский критик Джеки Вуллшлейгер писала: "Тот, кто мечтает удрать из однообразной серой реальности, будет чувствовать себя как дома в абсурдном мире Лира". Англичане уходили от рутины, от напряжения, от бесцветной жизни в мир абсурда лимериков, чтобы снять это напряжение, расслабиться.

— Володя, теперь мне все ясно! Теперь я понимаю, почему Эдвард Лир занимает, на мой взгляд, особое место в русском сознании. Ведь советский человек жил в таких рамках, по сравнению с которыми викторианские правила - разгул свободы. И в то же время - в мире официального, утверждаемого пропагандой абсурда. Нашими лимериками ОСВОБОЖДЕНИЯ сознания были частушки-нескладушки. Советская народная частушка все больше тяготела к пародии, высмеивала официальные и свои же, народные, массовые идеологемы:


С неба звездочка упала


Прямо милому в штаны.


Ничего, что все пропало -


Лишь бы не было войны.


 


А в семидесятые годы пришел черный юмор:


 


Я спросил электрика Петрова:


"Отчего у вас на шее провод?"


Ничего Петров не отвечает -


Лишь висит и ботами качает.


 


И еще двустишие, может быть, самое знаменитое из той «черной» серии:


 


Мальчик в деревне нашел пулемет -


Больше в деревне никто не живет.


 


- Конечно же, я знаю это двустишие. На его основе у нас в Штатах появился классический по форме лимерик:


 


Мальчик в деревне нашел пулемет -


Больше в деревне никто не живет.


Город тоже сражен


Пулеметным огнем...


Где ж он, падла, патроны берет?


(Andy aka Colorado)


 

— Володя, я ведь о родстве просто так сказал, по наитию. А выходит, в действительности произошло формальное и неформальное соединение английской поэзии абсурда с русской, английского лимерика с русской частушкой.

— Кстати о слиянии. Открою тебе мой секрет: того знаменитого лимерика про негодяя Бэда - у Эдварда Лира такого лимерика НЕТ.

— Как так – «НЕТ»?!

— Дело не в том, что во времена Лира и Пушкина пулемет еще не изобрели - тут можно сослаться на вольное изложение. Вообще никакого Бэда у Лира нет! Я нашел похожий лимерик неизвестного автора:


 


There was a young fellow named Sistall,


Who shot three old maids with a pistol.


When  twas known what he d done,


He was given a gun


By the unmarried curates of Bristol.


 


Дословный перевод:


 


Жил-был парень по имени Систол,


Который застрелил трех старых дев из пистолета.


Когда стало известно, что он сделал,


Ему дали пушку


Холостые кураторы Бристоля.

Возможно, под "кураторами" неизвестный автор имел в виду попечителей старинного Бристольского университета. Потом известная переводчица Ольга Астафьева сделала вольный перевод народного лимерика, а уже молва приписала его Эдварду Лиру.

— Кому ж еще! И этот случай как нельзя лучше укладывается в легенду о жизни и стихах Эдварда Лира.

— Совершенно верно.

— А теперь, Володя, позволь представить читателям несколько лимериков в твоем переводе из книги Эдвард ЛирПолное Собрание Абсурдных Стишков-Лимериков с Рисунками.

Кстати, если кто-нибудь из читателей захочет увидеть рисунки «в натуральную величину» (почти на всю страницу), книга доступна на веб-сайт издательства (mgraphics-publishung.com). Заодно можно прочесть еще несколько лимериков, да еще и на двух языках.


 


 


 


 


 


 


 


 


 


Дед на флейте играл кое-как.


Заползла ему кобра в башмак;


Он играл день и ночь,


Уползла она прочь,


Больше слушать невмочь – ну никак!


 

 


 


Одной девушке в городе Ницца


Сели прямо на шляпу три птицы.


Ну, а ей хоть бы что:


  Пусть садятся хоть сто,


Хватит места всем птицам из Ниццы  .


 


Была дама одна из Прованса


Пребольшим знатоком реверанса;


Но она так крутилась,


Что в землю ввинтилась,


Тем расстроив всех дам из Прованса.


 


Жил старик со своею старухой,


Был он славен присутствием духа;


Он купил скакуна


И умчал, вот те на!


Бросив всех и родную старуху.


 

 


 


На горе умный дед из Кромера


Всё читал, поджав ногу, Гомера;


Затекли его ноги,


Чтоб размяться, о, Боги!


Прыгнул в пропасть любитель Гомера.


 


 


Романтический старец из Трои


Тёплый бренди пил, смешанный с соей;


Пил он маленькой ложкой


В свете лунной дорожки


Под старинными стенами Трои.


 


Ночью милая квакерша Айки


Вышла замуж за деда с Ямайки;


Утром – вопли:   О, Боже!


Муж-то мой – чернокожий!”,


Огорчив ловеласа из Ямайки.


 


Худосочный старик из Берлина


Был тонюсенький, как паутина;


Он прилёг не на место,


И замешенный в тесто,


Испечён – без корицы и тмина.


 


Один старец хотел научить


Разных рыбок по суше ходить;


Рыбки все до одной


Отошли в мир иной,


И умчался старик во всю прыть.


 


Жил старик в королевстве Непал,


Он с коня неудачно упал;


На две части распался,


Но клей отыскался –


Чинят всех в королевстве Непал.


 


Старичок жил на барже когда-то,


Его нос был большой, как лопата;


Для рыбалки в ночи


Ставил он две свечи


Прямо на нос, большой, как лопата.


  

 

 


Старикан из посёлка Сумы


Чуть не умер зимой от чумы;


Он лишь маслом питался


И, как грузчик, ругался,


И избавился так от чумы.


 


 


Деду жутко блоха докучала,


Злясь, он просто чесался сначала;


Ему дали совет:


«Матерись на чем свет!»


И тотчас старику полегчало.


 

— Володя, два последних лимерика, написанные 150 лет назад, вроде бы имеют сегодня научное продолжение и подтверждение. Мне кажется, ты рассказывал как-то раз, что журнал Time писал, будто люди, часто употребляющие ненормативную лексику, проще говоря - мат, живут дольше. Мол, бранные слова, произнесенные даже мысленно, являются своеобразным способом нервной разрядки. У ругающихся испытуемых в крови отмечены низкие уровни гормона стресса - кортизола, и высокие показатели гормонов радости - эндорфинов.

— Я даже сохранил эти материалы – статью об экспериментах английского психолога профессора Ричарда Стивенса. Стивенс, в свою очередь, ссылался на профессора Пинкера из Гарварда. Они утверждают, что сквернословие повышает болевой порог. Объясняют это тем, что у наших предков, живших в боях и походах, привычка к крепким выражениям способствовала увеличению агрессии и снижению чувствительности к боли.

— Если так, то можно сказать, что Эдвард Лир не только живее всех живых, но и до сих пор впереди науки всей.

 


Москва - Детройт