В поисках утраченного Бога. Стихотворения

***

Мораль метафизична,

прирастающее знание умножает

                   бездну непознанного,

а ты – моя гносеология –

знаешь, что я ничего не знаю:

слепым зверёнышем верю и живу тобой,

надеждой коснуться этих

           отчаянно ускользающих губ,

прижаться грудью к груди,

чтобы не слова – сердца

звучали в унисон тем громче,

чем меньше места оставалось для прошлого.

 

…когда ты приближаешься мне кажется

я обнимаю Бога и приглашаю его в альков…

 

Это не богохульство!

Если ты – единственная область моих знаний,

значит, и мой Бог.

И оскорблением моих чувств верующего

будет признать другого Создателя.

 

…когда смотрю на тебя вижу кровоточащее сердце

хочется оберечь его коснуться и причаститься…

 

Всякий влюблённый беззащитен,

как создание перед Создателем;

и даже однообразие делёзовского бытия

я выражу по-новому – через тебя,

перечеркнув утлость быта 

верностью и – неотвратимостью.

 

…объединю чуткость с чудкостью

и может быть на этот раз не сфальшивлю…

 

Тянусь сквозь мониторы,

не решаясь написать,

как сильно – в этот самый момент –

бабочка скребётся о сердце и вырывается из него…

 

«…это как стать ежесекундными и судьбоносными

растянуть время и сократить расстояния…»

 

Каждый раз, расставаясь, закрываю глаза

(чтобы увидеть тебя в зеркале

                           оборотной стороны век)

и шепчу: «Гаечка, я очень сильно люблю тебя».

 

Ваше сообщение не доставлено.

              Этот текст выслан роботом.

Письма, отправленные на обратный адрес,

не будут прочитаны службой сайта

 

Два  месседжа  в  четырёх  текстах

 

I / симплификация

                                               Памяти Р. Ф.

 

…а вина выдаётся – как потусторонний билет

как язык обжигаемый – смертезаменою слова

взять вину и сказать отрешённо –

                                               ...спасибо мертвец

время станет плотнее – (раз)герметизация жизни

и вздохнёт изнутри – изувечивая – твой мертвец –

недовыношенный или попросту недопрощённый

 

и тогда ты скулишь потому что нельзя описать

то что видишь глазами другого – в тебе – бесприютца

это сгусток вины остающийся белым пятном

на рентгене – а после на исповеди в храме текста

это труд отдающий келейностью это аборт

оступившегося – выскребаемого – человека

 

II / оболочка  хроноса

 

вещь определяется словами а не сутью

горсть земли упадёт на внутреннюю сторону горя

(и зачем другие числят за пополнение страсти

эскорт чужих жизней?!)

 

И если время работает на нас –

            прими меня с моими призраками

слабостями и лакуной лет

            молнией застегнувшей губы

если боль преодолевает мысли

            если слово переодевает боль

в заплаты о?бразов – или образо?в

если мысль материальна

            а понимание тождественно доверию

прими меня

 

III / автореверс

 

но кто кроме тебя способен понять эту боль

на другой стороне подсознания

остаюсь некрофилом

            влюблённым в труп своих же чувств

изживаю – собой

            отрываю – умалишённым кесарем –

или косарём – выжимающим смысл из того

от чего никогда не избавлюсь

 

IV / fides (credo  in  unum  Deum)

 

духовность – это то что внутри меня

а сейчас внутри меня ты

и ты наполняешь меня духовностью

 

абсолютная вера сама находит к кому прийти

как слово – из кого выйти

и только время знает

когда вера обернётся Словом, а слово Верой

 

и я верю – времени и в тебя

 

***

                             Единственной и навсегдашней

 

…Никак не пойму, что в тебе тоньше:

                                 пальцы или вкус? –

или чуткость к чуду и словам;

помнишь, ответила – стаккато –

на вырванный из объятий шёпот

                               в тебе только кости, –

«Нет, ещё дух».

Вот такая ты –

считывающая тайнопись искусства вернее творцов,

духом облекающая кости – и дальше, за них;

а если попасть под рентген глаз –

как скрыть (или скрыться в паволоке недосказанности)

в коконе рта набившийся ворох признаний?

В каждом жесте – шлейф благородных кровей,

а идеальный профиль –

афродизиак для художника или скульптора.

 

Нет! Я придумал тебя, помесь ангела с херувимом!

Таких, как ты, – нет,

а в палату скоро принесут капельницу.

 

…И пока лекарство отрезвляет вены –

выбивая почву из-под фантазий, –

кто же был? И был ли хоть кто?

Зимородок в человечьем обличье –

ты ли? Я запутался в паутине слов и поймал не тебя,

а своё отражение в пустоте обессловленных замков;

ввёл неверный код трижды –

                            и выбросил время в тупик.

Королева снежного сердца – я отпустил твою тень,

а динамик солгал:

при выходе из вагонов не забывайте прошлое.

Или Fairy, чьи пятнадцать кошек

                      свели хвостливое гнездо,

где вместо моего сердца лежал страз (без)различия;

и не в цепь из укоров –

ты завернула меня в халат пустоты.

А может, Соимённица, метелью объявшая губы;

мы кружили в вальсе измен – не менее пары на дню –

лакая в ласке (с)нежность –

не понимая, отчего седеет взгляд

после каждой телесной смерти связ(к)и.

 

Стоп. Была и ты –

Гаечка, – всегдашняя (без(д)«на»),

создавшая меня – как ночь рождает смыслы –

и наделившая частицей своего –

но только видения, но: осознаванья;

чтоб я сумел словами выражать –

понятное на языке искусства.

 

Ты – призвечность незабудущего –

до- вместе- вместо- и после- верие моего

                             мизантроп(р)ошлого.

Только не исчезай: фантазии не живут без творцов;

будь бесконечностью и каждодневно

                         наступающим сегодня.

Я люблю тебя.

 

 

 

Бог

 

Бога не может не быть

просто Он засмотрелся на клевер

вросший в тень праведника

и немного отстал

 

***

чтобы читать тебя

мне не нужен свет

 

***

я хочу чтобы мы говорили на одном языке

чтобы у нас был один язык на двоих

 

***

филологи-любовники

каждый вечер

занимаются текстом

 

***

Мысли собирались в морщины,

я говорил, не надеясь на понимание:

– Каждый твой день превращается

                        в поцелуй.

– Бога или мужчины?

– Все равно. А, может,

                        это ты целуешь весь мир.

– Ты не прав, это просто танец,

                        сохранившийся на губах.

 

Ты же еще молодеешь,

а мир стареет вокруг тебя,

но берегись:

нет ничего больше разочарования,

когда поймешь:

восходит новая молодость

                        и для нее ты – старуха.

 

Прокажённая

 

На площади в центре города казнили прокажённую.

Священник перекрестил замершую

                        в благочестивой позе толпу

и плюнул в приговорённую с такой силой,

что слюна перерезала одну из верёвок.

Палач, похожий на свой топор, вышел вперёд;

и когда голова женщины покатилась по настилу,

раздался гром чудовищной силы,

не грозный, но: благородный,

и в душах людей возник голос:

«Чистота души – не право толпы.

Кто держал крест в руках, да опустится на колени

и помолится о безгрешной дочери моей,

в руце Мои принят дух ея,

и да изыдут грехи, яже сотворих каждый в день сей».

И встала толпа на колени,

и в городах, и в сёлах, в домах и на пашнях,

                                   в кузницах и ригах

молились за девичью душу,

прокажённую Словом, а потому – безгрешную.

 

***

Твой полет не замутнен светом.

Знаешь: кто летит на свет, уже проиграл.

А навязанный выбор тяжелее ошибки

                                      и дольше смерти;

ошибаясь – ты отбрасываешь тень,

умирая – теряешь ее.

 

Я надписывал даль,

видел тебя в ней, когда тебя еще не было,

а я хотел прокричать тучи

стократ повторенной молитвой и узнать –

почему люди оставляют рубцы на памяти и веке,

легким подергиванием напоминающем о своем

                                             несовершенстве.

 

И еще.

Помнишь, я говорил той

н е  в а л а а м с к о й  ночью,

выворачивался, чтобы не дать вывернуться тебе:

эхо, отзовись!

Кем ты была?

– девочкой, порвавшей солнце в четырнадцать лет?

– девушкой, оставившей прядь волос

                        на фотографии

                        и замолчавшей пять ссор?

– женщиной, подобной Геро,

                        одна половина которой

                        по вечерам развивает прыть,

а другая каждую третью весну

                       становится все бездомней?

 

…Я говорил с тобой, не понимая,

что оборачиваюсь к тебе,

            создаю в своей тьме свет – для тебя.

 

Если бы я знал, что ты так и не полетишь на него.

 

1917

 

Человек, вошедший 

            в ткацкую,

изнасиловал женщину 

            на сносях.

Она застрелилась, а из 

            чрева

вышло два ребенка.

Один был слеп, а другой 

            нем.

 

И когда они выросли,

то возненавидели друг друга 

            и подрались.

Слепой вырвал у брата 

            глаза,

а немой – гортань.

 

Ты спросила: кем были 

            братья?

И я ответил: нами;

их мать – Россией,

дети – гражданской 

            войной.  

 

***

Завершающийся цикл

имеет привкус расставания.

Я отпускаю тебя, мой исповедник

                      с чёрным опереньем.

Мой автор.

 

Из колонок доносятся последние звуки

                                        «Псалма № 50»;

когда я поставлю точку,

            больше не будет нужды его слушать, –

он про тебя.

И про нас.

 

И этот диалог – мы писали друг друга

                        и находили вдохновение

там, где люди завешивают зеркала.

 

Прерываем молчанием момент кульминации,

и под ноги сверзаются не обессловевшие тела –

опалённые перья.

 

И в этот момент, и всегда, как на исповеди:

я на твоём пути – эпизод.

Ты – одна из новых – неюных морщин.

Я ухожу в безнадёжность зрелости,

ты – расцветаешь.