Ноша

  Родился в 1954 г в Кишиневе. В израильском Азуре с 1992 года. Закончил в 1977 году Московский энергетический институт (МЭИ). В СССР работал инженером-наладчиком. В настоящее время работает водителем по развозке инвалидов. Издал 8 книг стихов и повесть-антиутопию в соавторстве с белорусским поэтом Олегом Минкиным. Начал публиковаться с 1977 года. Печатался в журналах «22», «Иерусалимский журнал», «Крещатик», «Интерпоэзия», «Алеф» (Вильнюс), «Кодры», «Студенческий мередиан», «Эмигрантская лира» и во многих альманахах, антологиях и сетевых журналах. Входил в короткий список 9-го Волошинского конкурса (2011) по номинации «поэзия», длинный список Бунинской поэтической премии (2012), длинный список премии «Живая литература» (2012). Победитель конкурса Национальной литературной сети (ноябрь 2003) в номинации «поэзия».

        Виктор Голков – поэт прямой речи, приверженец традиционного стиха, пишет внешне простые стихотворенья. Но это очень обманчивое впечатление, которое рассеивается по мере знакомства с каждым очередным стихотворением. На самом деле его лирика наполнена глубокой философией, насыщена остротой переживания и строгого осмысления очень непростых и вечных вопросов. Голков верен себе: ноша страдания, о которой говорит поэт, не оставляет его. И выражена она языком поэзии. Отсюда и неожиданность его поэтических образов, свежесть незатасканного слова, правдивость и искренность, с которой ведёт он свою непредсказуемую стихотворную речь, в которой нет места банальностям.

                                                                                                                                                                                                             Д. Ч. 

 
* * *
 
Владевший мастерски своим тупым копьём
В боях с вселенским злом, вовсю плетущим сети,
В испанской низости под чёрным потолком
Окончил дни свои последний гранд на свете.
 
Порой подумается: истина – враньё,
Тьма беспросветная на веки опустилась.
Я верю: где-нибудь гниёт его копьё,
и вся история, иссохнув, прекратилась.
 
И только изредка, проснувшись в чудаке,
Каком-нибудь и став самим собою,
Он чистит ржавчину на стареньком клинке
И ищет мельницу, опять готовясь к бою.
 
 
* * *
 
Ширь сплошная, беспредельная.
Приближение – к зиме.
Словно гриб, растёт котельная
На распаханном холме.
 
Ездят разные товарищи
Здесь на «Волгах» вороных.
Ночью глаз горящий, шарящий,
Меж путей ползёт стальных.
 
И снуют, снуют рабочие,
Плоть бетонную стеля.
Словно чёрным многоточием
Пересыпана земля.
 
И идёт сплошной лавиною,
Заливает как вода,
Кропотливо-муравьиная
Суть великого труда.
 
 
ПОГОСТ
 
Всё зыбко и нечётко,
Как плохонький роман.
Лишь чёрная решётка
Маячит сквозь туман.
 
Высокая стальная,
Её металл упруг.
Когда же я узнаю,
В чём истина, мой друг?
 
Плывёт, плывёт, редея,
Сплошная пелена.
И вечности идея,
Выходит, неверна.
 
А всё вокруг кренится
И кажется кривым.
Так вот она – граница
Меж мёртвым и живым.
 
 
НОЧЬ
 
За часом час она короче,
Как жизнь, как свечка, как зима.
Залистанная книга ночи
К утру закроется сама.
 
Она совсем лишилась веса,
Страницы истрепала дрожь.
А день, светящийся белесо,
На новую главу похож.
 
Самоуверенней, нахальней,
В свеченье солнца и стекла,
Он приближается, и жаль мне
Ту ночь, которая прошла.
 
 
НОША
 
Так бывает – мутными ночами
Сны приходят, душу леденя.
Может, снилось, где-то за плечами
Вырос горб, сгибающий меня.
 
Белый клок рубахи домотканной
В омут неба облаком взлети.
Я ль рождён, чтоб тенью безымянной
Невесомо по земле пройти?
 
Нет, видать, нужна такая ноша.
Пополам – страдания и зла.
Упаду я, а её не сброшу,
Хоть она и вправду тяжела.
 
 
* * *
 
Сегодня днём погиб мой пёс,
Осталось сил немного.
И он почти дошёл, дополз,
До самого порога.
 
Хотел он, чувствуя тепло,
К нему прижаться ближе.
А сквозь оконное стекло
Луч пробивался рыжий.
 
Я помню: ночь была длинна,
И мерно ты дышала.
А я всю ночь лежал без сна –
Мне жалость спать мешала.
 
И помню, всё казалось мне,
Что он скребётся где-то.
И этот шорох в тишине
Я слышал до рассвета.
 
И жёг мой мозг тот скрип колёс,
пронзительный и резкий.
И всё казалось – это пёс –
За тканью занавески.
 
 
МАТЬ
 
Она за него помолилась,
Шепча на коленях, в углу.
И страшная тяжесть свалилась,
Упала в холодную мглу.
 
Ей надо сказать было Богу,
Вернее, его упросить,
Чтоб жуткую сердца тревогу
Он силу ей дал погасить.
 
 
* * *
 
Тело – панцирь, твоя сердцевина тверда,
Хотя большая часть её – это вода.
 
Весь в огромных молекулах, спит ДНК,
И разжав свой кулак, отдыхает рука.
 
Чехарда моих клеток, бессмысленный ток,
И пульсирует сердца блестящий цветок.
 
Льётся воздух в меня, эликсир моих вен,
Эпителий сползает, как краска со стен.
 
Жук – могильщик, ко мне подходить не спеши,
Если есть во мне хоть миллиметр души.
 
Если мозг мой считает ещё до пяти,
И язык, заплетаясь, бормочет: «Прости».
 
 
* * *
 
Нет места и нет перспективы,
Лишь дикие вопли авто.
Ползучие улицы кривы.
Кто выживет? Может, никто.
 
К чему этот гвалт муравьиный
С его миллионами глаз?
Большая, сквозная рутина,
Бессмысленный, вечный рассказ.
 
Но всё-таки строки ложатся
В страницы, белеет свеча.
И мысли в мозгу копошатся,
В калитку познанья стуча.

Лев Каплан. «Термидор». Акварель на бумаге, 80×60 см., 2010 г.