Заведи меня

Заведи меня
Красота с одиночеством бродят.
Крепко спаяны эти пути.
Кто кота, кто совёнка заводит,
Ты меня,
Ты меня заведи.
В Третьяковке и Лувре мне грустно.
Что холсты, кринолины, парча?
Пить с ладоней твоих - вот искусство,
Что потомки должны изучать!
О любви и о птицах не спорят,
Страшно, что не страшны поводки.
Заведи меня!
В лес или море,
Заведи,
Только не доводи
До того,
Чтобы я заводила
Не тебя,
Не того и не там.
Птица может лететь легкокрыло
Только к верным своим адресам.
...будут падать солдаты, снежинки,
Таять вновь у Земли на груди.
Бог заводит всё ту же пластинку...
Заведи же меня,
Заведи.

***

Разорви свой билет проездной.
Без тебя не все дома в дому.
Ты постой!
Ты постой!
Ты постой!
Мне не выстоять ведь одному.
Я бежал и на Марс,
И в Тибет,
Я транжирил себя до гроша.
И стихи, что писал о тебе,
Специально другим посвящал.
И в ломбард
(До чего я дошёл!)
Сдать пытался земной глупый шар.
Ты постой!
У меня над душой,
Чтоб душевнее стала душа.
И тогда я тебе расскажу
(Я бесстрашный!)
Свой страшный секрет...
Видишь - на подоконнике жук,
На полу зарифмованный бред.
Не брани тараканов моих.
Мой поступок почти что смешон:
Я сказал всем, что это -
твой стих.
И он мне,
И он мне посвящен.

Проклёнье
Всюду клёны, клёны, клёны, клёны…
Стаями проносятся и врозь.
И вороны смотрят на иконы,
И гуляет по жаре мороз.
Говорят, что это всё не ново,
Говорят, что с этим можно жить.
Клёнушка!  Кленово мне, кленово!
Голову, куда её клонить?
Заплясать, заплакаться, запеть бы,
В заоконье впрыгнуть, в корабли.
За стихи какие, злые ведьмы
На меня проклёнье навели?
Жизнь кленова. Это знает всякий,
Кто хоть раз посмел сойти с ума.
И цветут на клёнах маки, маки…
Аромат.
Забвение.
Дурман.
Вспоминать об этом смехотворно,
Тапки ты мои тогда носил.
Но за что размер мой стихотворный
Никогда тебе не подходил?!!
В заоконье синем и огромном
Аксиома для любой судьбы:
Вышибают клён обычно клёном.
…А вокруг меня одни дубы.

***

…И смотрят, и смотрят со дна океана
На белые звёзды – и нет иных дел.
И юнги, и боцманы, и капитаны,
Давно затонувших, седых каравелл.
И видят, что звёзды, совсем и не звёзды:
Огни от турецких, крутых папирос.
Их курят матросы, их курят матросы,
Погибшие на берегу, не всерьёз.
Ведь это не смерть, если не в океане,
Ведь  это не гибель, когда без воды.
В какой-то стране, быть в земле – это странно,
Когда с Чёрным морем ругался на  «ты»!
И хочется с чёртова неба сорваться,
Нырнуть со всей дури  к своим кораблям!
И там танцевать утонувшие танцы,
Кричать о фрегатах  притихшим  китам.
Но с неба – нельзя. И летят папиросы
С небесной тревоги на водную гладь...
…А ты говоришь – это падают звёзды,
Пытаясь кого-то себе загадать.

***
У тебя в кармане два кастета.
У меня – Верлен или Вийон.
Общего – всего одна планета,
Луковое счастье ты моё!
Я уже зимой боюсь, что лето
Улетит на отдых в Магадан.
Ты грозился убежать с планеты,
Даже был уложен чемодан.
И когда планета вдруг остыла
Оттого, что ты махнул на Крит,
Я такого настихотворила –
Пять издательств плакали навзрыд!
Кто из нас неправ был: я ли? ты ли?
Не волнуйся: рифмы – не беда!
Столько мы посуды перебили,
Что не деться счастью никуда.

***

Вся планета в огне, вся планета в огне.
Кто-то спичку подбросил и вот, погляди:
Что в чужих городах, что в знакомом окне -
Этим липам уже не дожить до седин.
- Это осень,- спокойные мне говорят,-
То сентябрь-рэкетир зелень с клёнов отжал.
- Отчего ж эти листья желтеют-горят?!
Я не верю в слова, я поверил в пожар.
Как не верить, на кронах всё больше просвет.
Я сквозь кроны тревожно на солнце смотрю.
Словно пули навылет оставили след.
Были жёлтыми клёны – уже алый цвет.
Да, я знаю, на всех в мире хватит снегов.
Самый сильный пожар заметёт снегопад.
Но останутся сотни притихших дубов:
Одиноких солдат.
Одноногих солдат.

Монолог погибшего солдата
…А в апреле мне было б уже девяносто.
Я ругал бы правительство, пил «на коня».
И мальчишки, смешные, не верили б просто,
Что на фото солдат – это я, это я.
И, наверное, в книгах и скуке мой дом был,
Я за льготой на праздник стоял бы три дня…
Только злая планета по имени Бомба,
Чтоб не гибнуть одной, забрала и меня.
Миллионы планет в сорок третьем срывались,
Разрывались – и тут уж кричи не кричи…
Был бы жив – я бы кровь не сдавал на анализ:
- Слишком красная!- стали б смеяться врачи.
Ну, а та, что аллеями с палочкой бродит,
И несёт фронтовые мои письмена…
Мы бы сорок пять лет уже были в разводе,
Но я умер. И ты мне осталась верна.
Я не знал бы компьютера. Резался в шашки.
И ругались бы дети: «Ты снова спишь, бать!»
А я знал, что такое Любить, и ромашки
Безрассудно на поле, на минном срывать!
Только некому было поведать о том бы.
Я бы жизнь доживал, никого не виня.
Хорошо, что планета по имени Бомба,
Всё предвидя, тогда пожалела меня.