Письма к Юлии, или. Стихотворения

***

был поцелуй не грех, но дань

и воздавался за терпенье,

за эту данность – быть не тем любимой,

вернее, не любимой быть никем;

какой напрасный труд – быть не любимой,

тяжелый, унизительный, неженский,

и это, как беременность не скроешь,

но, будто вещь, ему принадлежать;

благословенна принадлежность вещи,

как собственность, как перечень владений,

как право слабых на порабощенье,

ты – женщина, ты – просто вещь в себе;

и так, скрываясь от других, те – двое,

как яблоки в саду, где – тихо – сторож,

свое же, но преступно воровали

у тех, кто узаконил право – брать;

всю вылюбить тебя. еще такая нежность

лежит не тронуто, как глыба, заповедно,

моя чужая, милая другого,

как вещь забытая, ненужная, ничья;

прости/прощай, скупая Лада.

а ночь, как волосы, распущена и, ниспадая

с плеча на грудь, восполнившись, светлеет.

уже  прозрачна  суть простых вещей.

***

прочитай меня на ночь

            с любой откровенной страницы,

положи в изголовье,

            чтоб крамольная нежность наснилась,

если вера твоя, да не мягче озвученной меди,

прочитай меня на ночь

            с любой поминальной страницы;

не познать откровений гортанных песен,

ковылевая повесть –  для вдумчивых истин,

вдовий говор у сизых кормящих горлиц

и любая страница любима дивом;

если дело мое приручает эхо,

если нету изъяна в пространстве речи,

если участь твоя да милее милых,

прочитай меня на ночь с любой страницы;

это – помнится мякотью краденых яблок,

это – раньше вины у прозревших криком,

это – шепотом, тихонько-тихо, молча,

это – то, что, как взгляд, для греха прозрачно.  

***

потому что ты первая вкусила от яблока,

самый сдобный кусок страсти – твой;

и по праву – как плата за риск;

потому что запретное сытное яблоко

уготовило чреву округлость,

забродивший с кислинкою сок

упразднил условность запрета

на привычное счастье,

которого в раю никогда не бывает,

о чем змий кроме

тебя – разумеющей – никому не поведал;

потому что преднамеренная чистота

не выносит навязчивого бессмертия,

увядает, морщинится,

              покрывается плотною пылью

бережливое тело твое до послушного крика

вытирают стерильно мужчиной;

ведающая о большем, в твоих владениях

быть вечным просителем,

тихим пасынком страстного недомогания

умирай, воскресай, ибо рай –

               на раскрытом для участи ложе…

так назначено первенством.

***

…она не любила открыто,

а он делал вид, что любил,

(как ставят на лобное место,

чтоб остро бросалось в глаза),

(как ставят дерзнувших на место,

приводят их в божеский вид),

она, как могла не любила,

а он откровенно темнил,

(как ставят, как делают ставки

на видимость беглых зеро),

она быть любимой хотела,

а он – и любить и страдать…

***

накажи меня горькой любовью.

запоздалое время изнашиваю.

и случайные пряди ласкаю

невиновно, наивно, невинно.

если б древо сорвалось с места,

если б рыба промолвила слово,

я б носил твое терпкое имя

там, где держат болезненно сердце.

и вкусил бы я сок белладонны,

и познал бы я мудрость терпенья:

весловать на тяжелых галерах

и держать строгий ритм подневольных.

и когда б по рубцам, как по строчкам

зарифмованных дней/лихолетий

угадать удалось то, чем выжил –

там была бы одна благодарность.