Одуванчик. Стихотворения

***

Детский парк, забытые качели

над рекой – прозрачная луна.

Листопадов вечное кочевье,

снегопадов древних письмена.

Возвращенье – взращиванье буден

круговыми петлями времён,

возвещенье – вещее пребудет,

Мирозданью сданное в ремонт.

***

Я – созревший одуванчик

на подкошенном стебле.

Стол, комод, трюмо, диванчик

и Кандинский на стекле.

Дом без вёсел – словно лодка,

на которой плыть нельзя.

Почему-то мне неловко

посмотреть тебе в глаза.

И бывает ли яснее

невозможность вечных чувств?

Ну, смелее – дунь сильнее:

я по свету разлечусь.

***

По двору – потайному колодцу –

мы, виском припадая к виску,

проскрипели по снегу – как лодку

протащили к воде по песку.

И когда между адом и раем

обнялись на окраине слов,

поняла, что совсем не играем

в невозможную нашу любовь.

Что живём – вдохновенно и слепо:

мимо – вёсен растрёпанный воз;

что мы есть, как печальное небо –

от морозов без туч и без звёзд.

***

Если хочешь – взлетай:  буду небом.

И водою я буду и хлебом.

В безрассудстве своём непокорном

если хочешь расти – буду корнем.

За удачей отправишься следом –

буду верным твоим амулетом.

Если всё, что имел, проиграешь –

сотворю из соломинок рай наш.

Всё бесцельно с тобой и бесценно.

Если хочешь – играй: буду сценой.

Ну а если любовь нас с тобою

вместе вылепит – стану судьбою.

Все твои откровенья и тайны

свято буду хранить, неустанно.

Если хочешь уста – буду телом.

Если хочешь оставь – буду тенью...

***

А в этом доме мы с тобой

когда-то обнялись впервые.

И так же несудьба с судьбой

слились в те полдни грозовые.

Весны свирель, метели вой –

нам целой жизни было мало.

И я колючий свитер твой,

как безнадёжность, обнимала.

А в этом доме чиж и червь

все эти годы вместе жили.

И мы – не связаны ничем –

едины и нерасторжимы.

А в этом доме – за чертой

кладбищенской иль колыбельной? –

сны плыли белой чередой,

снега ложились пряжей белой.

 А в этом доме (ты считал

 не убивают холостыми?)

 такая полная тщета,

 которой только счастье – имя.

***

Я была козой, я щипала траву обид,

И горчило мое молоко, уходило в землю.

Я топталась на месте и видела, как парит

надо мной стрекоза, отдаваясь сполна веселью.

Я была козой, а сделалась стрекозой.

Я сказала себе, что буду порхать отныне.

Я летаю над лугом, и я золотой призёр

в поединке с земным тяготеньем и мхом унынья.

Я взираю на коз, как на малых детей – мудрец.

Вижу, как муравей, надрываясь, былинку тащит.

Он завидует мне, но боится: придёт конец

безмятежному лету – и что тогда делать дальше?

Ну а я продолжаю в ладонях у солнца петь.

А накатит зима – да подумаешь, что за морока?

Я сказала себе, что всегда этот выбор есть:

Побыла стрекозой – превращусь потом

                                                      в зимородка.

***

Это просто дожди зарядили отчаянно,

и ореховой хрупкой скорлупкой душа,

покружившись  на месте, куда-то  отчалила,

вдруг устав от бумаги и карандаша.

Поплыла в переулках ночных:  апельсиновый

свет из окон, луну среди туч завитком –

всё вбирала душа и с бездомною псиною

обменялась, как с давней знакомой, кивком.

С неучёным котом разминулась –  два камушка

изумрудных сверкнули во тьме колдовской.

Было грустно душе, потому что века уже

болен дождь-одиночка любовной тоской.

В бормотанье его всё невнятнее отзвуки

полдней страсти, её сладкожалящих ос.

Жизнь, пыльцой золотой трепетавшую в воздухе,

ломким крылышком бабочки ветер унёс.

Лишь один и остался под лампой настольною

остров света над белой равниной листа.

Ночь входила в дома забродившей настойкою

недосказанных слов от второго лица.

***

Приготовиться к смерти, как сушат грибы к зиме:

пожелтевшие письма – гербарий увядших дней –

разложить на столе, помолчать, посчитать в уме,

сколько раз умирал от любви – от игры теней.

Три любимые книги опять перечесть в слезах,

проходить целый день в халате и быт презреть.

И подумать о том, как же жалко с саней слезать,

на которых пригрелся и даже сумел прозреть:

только это движенье и было всего милей –

в никуда ниоткуда под лёгкий полозьев скрип.

Как невольный всхлип, ощутить белизну полей,

трепетанье ветвей, подо льдом – шевеленье рыб.

Но тряхнуть головой – поубавить игривый пыл

забияки-щенка, что заметно к весне подрос.

Приготовиться к смерти, смахнуть с антресолей пыль,

и тогда уже жить начинать, наконец, всерьёз.