Елена Сафронова

Вирь. Чпок и Василиса. Рассказы

Вирь

Рассказ

 

Начинающий (десятый год, как «начинающий» и «подающий надежды») писатель Денис Горелов хвостиком ходил за школьным другом Эдиком Лейсле. Но не поспевал – то и дело терял приятеля из виду в железных катакомбах корпорации, где тот подвизался, как классный программист и невозможный мизантроп. Если Эдик созерцал человеческое лицо живьем, а не через скайп или веб-камеру, две минуты, у него начинался аллергический чих. Пять минут грозили астматической компонентой. Десять – приступом удушья в пандан с нервным срывом. Какой бедой обернулось бы получасовое общение с человеком, Эдик никому не давал выяснить. Даже работодателям. Он был, наверное, лучшим в мире сисадмином (сам себя смачно называвшим «висельник»), настроившим подопечную систему так, чтобы она отменно работала и держала на солидной дистанции от «висельника» толпу чайников и пробок, во главе с генеральным директором и главной бухгалтершей.

– Ну Эдик! – ныл начинающий писатель. – Ну постой ты пар сек!.. Дай дорассказать-то!

Для десятка самых близких людей Эдика лимит общения был расширен. Но даже самым близким Лейсле не смотрел в глаза и разговаривал с ними на дивной смеси английского, английского компьютерного и русского жаргонного. 

– Йес, ю мэй ток, – рассеянно ответил Эдик, повернул за стеллаж, прораставший во все стороны проводами и железной мелочью и похожий потому на садовую кустовую скульптуру (больше всего – на верблюда), и пропал из виду. Наверху процветал технический рай – мегаофис компьютерной корпорации, продававшей, оснащавшей, устанавливавшей оргтехнику, разрабатывающей программы на все случаи жизни. Там царил идеальный порядок и строжайшая иерархия. Там на белый пластик и черное стекло страшно и стыдно было дыхнуть несвеже. Там прелестные блондинки в облегающей униформе корпорации встречали клиентов, провожали их по переговорным и разносили чай и прохладительные напитки. Вниз же никто из царства порядка не совался. И правильно – захламленная преисподняя Эдика Лейсле чужих встречала ненамного приветливее подземного парка ужасов на острове Крит.   

Ринувшись за другом, Горелов обнаружил проход между стеллажами, заворачивавший круто влево – а в нём никаких следов Эдика – и тоненько завыл от обиды.

– Эдик!.. Сцуко ты, а не товарищ! Я к тебе по делу, а ты слушать не хочешь!..

– Донт ворри, би хэппи! – прогудело из-за соседней железяки. – Айм хиар! Сит даун на гроб!

Горелов утомился бегать за Эдиком. Он сел, как и было предложено, на старый системный блок, завел глаза к навесу отработавших свое деталей, исполнявшему роль потолка, и начал громко делиться своей бедой. То справа, то слева от него поухивало – точно филин техногенного леса. Так Эдик выражал свою заинтересованность и сочувствие.

Денису было, отчего горевать. Он «зашивался». Ему не хватало мозгов, чтобы одновременно и в самые сжатые сроки придумать, сформулировать, обогатить художественно и выдать на гора биографическую книгу, сценарий художественного авторского фильма, три очередные серии трех разных сериалов, проект нового реалити-шоу и пять выпусков налаженного шоу. Не говоря уж о том, что не хватало и рук – набрать это все на компьютере… Еще и мертвым грузом лежал на душе желанный «настоящий роман». Но о нем Денис даже не заикался. За него никто не обещал заплатить. За всю остальную творческую мякину – обещали.

А за биографический роман об Юрии Олеше – буде он состоится – Горелова могли бы из «начинающих писателей» перевести в «перспективные», увешать литературными наградами и усладить премиями. Но – сорвалось! Горелов имел все основания похоронить свои честолюбивые мечты. Ибо первый вариант рукописи издательство не приняло с треском. Редактор серии, старый язвительный хрен, горький, что твой васаби, специально пригласил его в издательство «на разговор». Туда Денис шел, преисполненный самых честолюбивых надежд, полагая, что раз зовут, значит, хотят сделать предложение, от которого он не сможет отказаться… Оттуда – не шел, а полз, точно израненный после тяжелого сражения. Из кабинета Хрена Васабовича Горелов не вышел и не выбежал – выпал, раздавленный тем, что имел ему сказать издательский матерый волчище. Денис применял всю дарованную природой способность к самовнушению, чтобы забыть формулировки Хрена: «Неграмотность!», «Отсутствие образования некоторые подменяют природной смекалкой, но вам и на это фантазии не хватило», «Убожество и позор», «С суконным рылом…», «Как вы вообще смели взяться писать для нашей серии?!». С превеликим трудом Горелов ввинтил в поток брани вопрос, в чем, собственно, недостаток рукописи. Хрен Васабович, представлявший, видимо, что он именно тем и занимается, что объясняет смысл недостатков рукописи, поперхнулся, замолчал на миг… а потом случилась гроза с бурей, которая и вынесла из кабинета Хрена бренные останки начинающего писателя. И все его блистательные надежды, пожухшие и подпорченные…

Стресс, однако же, был для Дениса Горелова благотворным. От отчаяния в его забубенную головушку вскочила замечательная мысль, которой Денис и собирался поделиться с Эдиком – ибо к ее реализации Эдик должен был бы иметь самое непосредственное отношение – но тот никак не мог сосредоточиться и выслушать друга…          

Наконец, Эдик устроился неподалеку от Дениса с клубком кабелей и каких-то микросхем в руках, доброжелательно кивнул гостю и вперился в сердцевину своего «букета». Относительно расслабленная поза Эдика и его недолгое внимание дали Денису шанс рассказать, чего бы он хотел от компьютерного гения.

Услышав это, Эдик невольно опустил руки с проводами и – настолько был потрясен! – впервые за двадцать пять лет дружбы взглянул Денису прямо в глаза.

– Ар ю крэйзи? – испуганно спросил он.

– Почему «крэйзи»? – обиделся Горелов. – Вполне себе технология сегодняшнего дня… тавтология… сего дня… ну, ты понял… Я же читал в журналах про электронный мозг! Только те мозги на производстве установлены!.. На всяких там комплексах. А я чем хуже? Я тоже комплекс… творческой деятельности… и мне необходима постоянная информационная подпитка… Ты поможешь не только мне, но всему благодарному человечеству! – подпустил начинающий писатель пафоса.

– Хьюманити перетопчется, – мрачно ответил Эдик.

– Я не перетопчусь! – заорал Денис. – Я, понимаешь?! У меня затыки! Мыслительный коллапс! Я даже халтурить уже не могу! Ни хрена потому что не сочиняется! Даже жвачку для пенсионерок сочинить – никак! Вилы!.. Надеялся на роман – а этот хер моржовый как по рукам дал… Два слова поставить рядом не сумею! А у меня за съемную квартиру долг второй месяц! Кормлю хозяйку завтраками!.. Еще раз просрочу – поеду домой! Несолоно хлебавши! Ты знаешь, что такое – молодой, блин, писатель, на четвертом десятке?! Нет?! Так я тебе скажу: это дерьмо!..

– Факен шит, – пробормотал Эдик, – что ж ты так орешь? – неожиданно перешел он на русский сносный.

– Достало все, завал у меня полный, а лучший друг помочь не хочет, – утихомириваясь, буркнул Денис. – Я все продумал, Эдик! Я без претензий, если что не получится – но как оно может не получиться?! Ты же мастер! Ты же крутой!           

– Брейн-атака, – сказал Эдик деловито в ответ на беззастенчивую лесть друга. – Хау ту инсталл нет фор ю?

– Подумай, Эдичек, подумай! А я готов, я на все готов! – залепетал Денис, устраиваясь поудобнее…

 

…Спустя полгода начинающего писателя Дениса Горелова было не узнать.

«Новое поколение выбирает знание – новое поколение выбирает нон-фикшн!» – убеждал билл-борд возле выставочного центра, где как раз завершалась книжная ярмарка, гвоздем которой был наш герой. Самым убедительным в плакате было умно-ироничное лицо Горелова над корешком его же книги об Олеше – хита культурного сезона.

«Молодой автор» канул в Лету с тех пор, как (три месяца назад) вышел документальный роман «Юрий Олеша», имевший ошеломительный успех. Между первым и вторым вариантом рукописи, как говаривали в пору юности Олеши в казачьих краях, пуля не пролетела.

– Казалось, только что, – вещал в телеинтервью ведущему каналу редактор серии биографических романов, – Денис Горелов принес… г-м-м… не очень удачную рукопись… я послал… пополнять и расширять фактографическую базу книги… собирать архивные данные… думал, что переработанного романа ждать не ранее, чем через полгода, но… спустя неделю Горелов принес мне прекрасный роман! Просто превосходный! Наверное, он пошутил, предъявил сначала какие-нибудь черновики… Теперь несомненно, что Горелов – один из лучших писателей поколения сорокалетних…

За эту фразу ухватились критики, и всякое уважающее себя издание, не обязательно литературное, поставило в полосу материал о первом романе Горелова. Даже газета оккультистов «Власть Тьмы» поместила аж на разворот исследование, каким образом за неделю мог написаться огромный том. Газета утверждала, со ссылкой на потомственных спиритов и магов, что Денис Горелов – медиум экстра-класса, способный «вынуть» блок информации непосредственно из информационной матрицы Земли. Френолог-физиономист Пабло Ламбозини подливал масла в огонь, выискивая в фотографическом изображении Горелова признаки активного взаимодействия с потусторонним миром. По всему выходило, заливался френолог, что Горелов, что тот Конан Дойл, тоже «свой» в оном мире – и, следовательно, роман об Олеше диктовал ему сам покойный писатель!..

Но Денису Горелову мало показалось «Юрия Олеши». Желанный, вымечтанный «настоящий роман Дениса Горелова» «Отец и одиночка» состоялся в считанные недели, и издательство жадно схватило его на волне успеха первой книги. «Отец и одиночка» бодро таял на прилавках весенними сугробами – а перспективный писатель поколения сорокалетних хвалился в интервью, что пишет одновременно два следующих романа – «Двойня и Стрелец» и «Трио Гнедых». На одном из культурных каналов Денису Горелову доверили вести литературное ток-шоу. Сценарий каждой передачи Горелов, вопреки установленным правилам, писал сам. Так же, как и сценарии двух реалити-шоу. И сценарий нового авторского кино. С сериалами Горелов надменно расстался, стоило ему войти в обойму «ведущих деятелей литературы». 

И это далеко не полный список престижных занятий Дениса Горелова, вёдших его к неподдельной и несмолкающей Славе!.. Таблоид «Мы и вы» хвалился колонкой Дениса Горелова, выходящей раз в три дня и посвящаемой всему, что в мире случилось интересного. Ибо Горелов обнаружил в себе недюжинный талант политолога. Другой таблоид он буквально засыпал аналитическими, насквозь политизированными статьями – а те с руками отрывали тексты, крякали, нахваливали да просили ещё (не забывая, конечно же, выписать тройной гонорар). Горелов писал ещё. С квартирной хозяйкой он расплатился, оставив ей «чаевых» больше, чем месячная плата, вступил в ипотеку с прицелом на самый центр Москвы и пентхаус в поднебесье, а пока достраивался пентхаус, снял такое жилье неподалеку от Садового, что прямо завидки брали!..

Горелов вёл два блога – официальный дневник своего творчества, неофициальный дневник своей жизни – и твиттер, направленный непосредственно первым лицам страны.

Горелова приглашали читать лекции и проводить мастер-классы даровитому студенчеству, и он с удовольствием (которого не мог еще скрывать, как ни тренировался) принимал приглашения, а на встречах немилосердно важничал и умного ничего не провозглашал. Потому что студенты, как сговорившись, задавали все время один и тот же вопрос (Горелов подозревал в них «засланных казачков», но не понимал, от кого засланцы, и прикидывался дурачком): «Как вам удается делать столько дел синхронно и качественно?».

– Я умею планировать свою работу! – важно отвечал Горелов.  

Или:

– Я правильно организую режим дня!

Или:

– Занимаюсь дыхательной гимнастикой по системе йогов, которая мгновенно «освобождает» мозг от предыдущих мыслей и перенастраивает интеллект под ближайшую задачу. Это просто: надо дышать глубоко через нос по счету… Показываю… не получается? Ну, конечно, нужен стаж духовных практик…

Студентам получалось скормить туфту. Но взрослые опытные люди, конкуренты и товарищи, что хуже конкурентов, тоже – знал Горелов совершенно точно! – озаботились узнать, в чём секрет поразительной энергии, приведшей его к такому успеху. Хотя знать им это вовсе было незачем… А «они», собаки, многоликие (воистину, имя им – легион!), обступали Горелова, как филистимляне Самсона… и появление коварной Далилы было не за горами…

Она явилась – как зимний день: с вытравленными волосами и во всём белом! – в прямом эфире ток-шоу «Кастальский ключ». Ведя передачу, она Денису задавала все время один и тот же вопрос:

– Скажите, пожалуйста, вот вы работаете на телевидении, пишете два романа, сценарий, организуете и ведете дискуссии о литературе… Как работают ваши ежедневные батарейки?

– От Солнца! – любезно отвечал Горелов. Он исчерпал весь лимит шутливых ответов, ставящих любопытных на место – и про «подзарядку» в ходе самого творческого процесса, и про найм команды именитых писателей и политологов, имена которых слишком известны… «но они мне их подарили, хе-хе!» – и «спросите у мамы с папой, почему я такой активный, адрес дать? Правда, папа скончался давно…». Ведущая же домогалась, Горелов уж запутался, чего больше – ответа либо его самого. Она так строила глазки… так облизывала ротик… и так системой молниеносных знаков выжимала из сидящих в телестудии вариации её же козырного вопроса…

«Пора кончать!» – двусмысленно подумал Горелов. – «Запись!».

Тут и случилось.

Его лицо внезапно приняло сонное выражение, разом остановившись. Словно все клетки кожи и мускулов были схвачены сильнейшим морозом. Потом медленно разомкнулся рот. И чужой, не гореловский, голос прошептал из его уст с бархатными модуляциями: «Заходи! Только для взрослых! Мы работаем – вы отдыхаете!».

На монтаже запись, конечно, порезали, найдя более-менее уместную точку после черного юмора Горелова о папе. В трансляции передача с Гореловым выглядела нормально. А ведущая потом с ужасом нашёптывала подружкам, будто увидела в застывших глазах Горелова медленно всплывшую – как на экране компьютера, когда «поймаешь» спамовое окно – картинку с грудастой обнажённой девкой. И отказывалась под разными предлогами бывать в местах, куда считалось хорошим тоном приглашать Горелова, так что всем стало очевидно, что она побаивается знаменитого писателя, – но это не принималось всерьёз. Ибо ведущая пользовалась репутацией народной блондинки страны, и выдать её за Софью Ковалевскую никому бы не удалось (хотя знаменитая профессорша тоже была скорее светловолосой)…

Один странный случай не мог бы испортить звёздной карьеры писателя Горелова.

Правда, вскоре случился другой казус. В блоге, который Горелов милостиво вёл для Интернет-издания «Время Ч(итать)!», обнаружилось, что до половины текст написан прекрасным литературным языком, русскими буквами по белому фону, а с середины проявляется графическая белиберда – пляшущие человечки, только хуже. Главное, эта абракадабра никак не исчезает – ни при копировании, ни при переводе страницы в другие форматы, ни в новом браузере… Иными словами, что хотел Денис сказать про политический кризис на арабском Востоке, заинтриговало, но осталось неизвестным.

Двумя днями позже в личном блоге и твиттере Горелова возникли такие же значки. Да еще и аватар – довольно удачное фото Горелова – приобрёл мультипликационные очертания, так, что на нем был изображен уже не юноша средних лет со взором горящим и мудрым, а прикольный и злой шарж на этого самого юношу. Спустя еще два дня испорченный аватар исчез со страницы Горелова – а другой не появился. Блоггеру пришлось расписаться в своём поражении перед компьютерной проблемой.

Потом ещё – шила в мешке не утаишь! – Горелов опозорился перед школьниками, учениками одного крутого и вязкого столичного лицея. К этим золотым мальчикам и девочкам на кривой козе не подъедешь. Горелов и не собирался подъезжать. Он зачитал им свой новый рассказ, уверяя, что ваяет прозу малой формы каждое утро вместо завтрака, и это бесценная тренировка для литератора – и приготовился отвечать на опросы привычным набором намёков и интриг.

Но ребята спросили странное:

– Денис Геннадьевич, а вы – настоящий или гамер? Или вы сами гама?

– Запрошенная страница не существует! – безапелляционно ответил Горелов, не волнуясь и не испугавшись. Только шквал хохота и шлепок планшетом по затылку спросившего: «Понял, Дрюн?! Он сам сознался! С тебя текила!» – привели Горелова в чувство. Точнее, в полубесчувственное состояние, ибо он понял – произошло непоправимое! Этот промах ему уже не замаскировать…

Нет, он пытался, вывесил в своём блоге обстоятельный лирический рассказ, что, мол, заговорил с молодым поколением на его айтишном языке, посетовал, что молодое поколение живыми людьми интересуется меньше, чем железками… Но кое-что в его статусе уже было надломлено – не восстановить.

Денис Горелов впал в схиму добровольного затворничества. Перестал совать нос куда бы то ни было в людные места. Нанял домработницу, чтобы ходила по магазинам и стряпала – раньше питался исключительно в кабаках, порождая лишнюю загадку: «Когда же он всё успевает?!». И только посылал в издания свои колонки. А блог и твиттер прикрыл, сказав, что они ему надоели – вчерашний день.

Изоляция на первых порах помогла. Вернулся доброжелательный, ровный, без истерии интерес не к персоне, а к творчеству Горелова. А «Двойня и Стрелец» меж тем уже была закончена, за ней и «Трио Гнедых» летело к финальной точке на всех парах… Их дуплетом приняло солидное и надменное издательство…

…и назначило презентацию, размашистее которой литературный свет ещё не видывал. Не пойти на неё Горелов не мог. Вернее, мог, но это было бы крайне недальновидно… Но как быть с?.. Горелов решил положиться на судьбу. Последним аргументом послужил смешной, по сути, факт: он проголодался. Домработница решительно уволилась позавчера, не доготовив обеда, как Горелов ни набавлял ей заработную плату, сказав, что не может работать на человека, который всё время заговаривается! Горелов долго убеждал её, что его чудачества не опасны для окружающих – но тут изо рта у него вылетела фраза: «Сказки для Золушек сбываются! Распродажа обуви! Сказочные скидки!!!» – и полоумная баба так вцепилась в кухонный резак, что Горелов плюнул и вышел. Запершись в кабинете, для её спокойствия, он криком попросил её прислать кого угодно другого вместо себя! «Я себе не враг и людям тоже!» – проорала в ответ пугливая домработница, вслед за чем гулко бахнула входная дверь.

– Хорошо, что у этой дуры нет твиттера, – обречённо сказал Горелов сам себе – и тут же забился в конвульсиях. Так всегда бывало, когда шли всплывающие окна с какой-нибудь дрянью рекламной… Как от них отделаться, Горелов не знал. Голод не способствовал мыслительному процессу, а в холодильнике после побега домработницы осталось одно сырьё, и ещё не хватало знаменитому писателю в момент творческого кризиса самому себе жарить бифштексы!..

Позвонив Эдику, он в очередной раз прослушал электронную песнь печали: «Абонент временно недоступен…». Это «временно» длилось уже второй месяц. Горелов подозревал, что Эдик доступен по прежнему адресу, в подвалах своей корпорации – ибо представить себе Эдика Лейсле меняющим работу было невозможно! – а сотовый «отрубил» в один из приступов мизантропии. В другое время он побежал бы к другу, как к возлюбленной… нет… как в пустыне к оазису… как к спасению… почему «как»?.. Но сейчас Горелов угодил в собственную ловушку. Только выйди из дома – увидят, узнают, сопроводят, рассекретят, обсмеют, опозорят… И прощай, карьера великого писателя и выдающегося публициста!..

 

…Горелов, облачённый в неброский, но оч-чень благородный костюм, при галстуке и официальном выражении лица, сидел на главном месте – в центре выставочного зала, на подиуме, как и было договорено, чтобы он был всем виден, и вместе с тем никому не доступен для прямого контакта. Горелов сослался на нездоровье и усталость («Знаем, знаем про твоё нездоровье!» – кричали глаза лучшей пиар-менеджера издательства, организующей презентацию, в то время, как её лицо хранило скорбно-понимающее выражение, а голова торжественно и сочувственно кивала). Горелов попросил, чтобы ему дали слово лишь в крайнем случае, и всячески оградили от контактов с прессой, критиками, читателями… и вообще! Пиар-менеджер согласилась. Она продумала, надо отдать ей должное, как изолировать автора. Автограф-сессию заменил специально выпущенный буклет, вложенный в каждую книгу, продаваемую на презентации – лицо Горелова, роспись Горелова, веер обложек книг Горелова – и удороживший эти книги вдвое. Концепция же вечера состояла в том, что писатель уже всё сказал в своём эпохальном труде – и теперь имеет право помолчать, восстановиться, набраться сил… Поэтому говорить о нём будут другие.

«Других» пиар-менеджер подобрала на славу. Редакторы толстых журналов, критики, культурные обозреватели, мастера слова, кисти, рояля (рояль предусматривался)… Слушая хвалебные речи о себе, Горелов почти поверил, что неприятности у него – мелкие. Всё наладится!..

Но перед фуршетом, столы которого угадывались в смежном помещении и дразнили собравшихся пряными запахами, необходимо было, чтобы Денис Горелов произнёс «алаверды!» всем, кто его так превозносил. Горелов ждал фуршета, как манны небесной. Во-первых, жрать хотелось до обморока, во-вторых, он надеялся, что сможет отказаться там от застольной беседы под предлогом полного рта, и ему, как великому, простят эту мелкую неприличность. В-третьих, фуршетные столы всегда распадаются на группы, проверено…

Фуршет близился, грея душу Горелова. Но…

Пиар-менеджер, подбирая подол пышной винтажной юбки, вскарабкалась к нему по ступеням и выкатила страшные глаза:

– Денис! Я всё понимаю! Я сделала для тебя, что могла! Теперь твоя очередь! Денис, ты не можешь промолчать весь вечер!.. Не мо-жешь! И директор наш удивляется, и все говорят, что ты зазнался… оно тебе надо?..

Горелов сделал успокаивающий жест. Кивнул. Прислушался к своему нутру. Нутро урчало, истекая голодным соком. В голове царила приятная пустота. Никаких мыслей – ни чужих, ни своих – в информационном поле Горелова не угадывалось. Кроме вялой и прохладной мысли: «Авось, пронесёт!».

И он рывком поднялся с места. Пиар-менеджер, захлебнувшись восторгом, оборотилась к залу и воздела руку:

– Господа! Герой вечера хочет сказать ответную речь!..

– Спасибо! – твёрдо проговорил Горелов, глядя в зал и отстранённо слушая себя. Всё казалось тихо… – Спасибо вам всем! Тем, кто делал мою книгу, тем, кто помог ей увидеть свет, тем, кто организовал этот вечер, тем, кто пришел на этот вечер! Без вас не знаю, что бы я делал! Вам всем за вашу доброту и любовь к чтению – сказочные скидки! Такого ещё не бывало! Кредит под двенадцать процентов годовых!.. Полей цветочек! Накорми ягнёнка! Твоя любимая поляна ждёт тебя!..

Горелов в отчаянии поднял левую руку и захлопнул ею рот – точно люк – крышкой. Бесполезно! Рука его не обладала тяжестью крышки люка. Слова, пустые, ненужные, заёмные слова – плата за невероятную эрудицию и потрясающую скорость письма – заполонили его и полезли наружу, словно изгаляясь. Рот кривился, выталкивая посторонние рекламные слоганы («Твой личный автопарк – за полчаса! Автокредит на ваших условиях!»).

Сжать зубы, прикусить язык Горелову мешала нечеловеческая сила.

В зале творилась суматоха класса А. Часть зрителей – молодая и легкомысленная – хихикала. Часть – в основном авторитетные филологические зубры и орлы – скандализованно жалась к стенам, перешёптываясь – Горелов не хотел бы слышать, о чём они перешёптывались!.. Часть же самых оторвяг уже проникла в соседнюю комнату и наворачивала фуршетные закуски. Пользуясь тем, что пиар-менеджер с несчастным, вмиг «встрёпанным» видом бегала по залу и о чём-то умоляла телевизионщиков и прессу – ломая руки и буквально бухаясь на колени. Директор издательства торопливо надевал пальто, одновременно продвигаясь к двери зала и что-то рявкая в мобильный телефон. На пути ему попалась злополучная организаторша церемонии. Директор вызверился в её сторону с такой экспрессией, что ближайшее, да и дальнее будущее дамочки мог бы предсказать даже не Павел Глоба… Босс выскользнул из зала. А пиар-менеджер осталась расхлебывать кашу.

Горелов поднял – с усилием, точно заевший механизм – правую руку. Большой, указательный и средний палец на ней торчали «ухватом». Этим ухватом он остервенело тыкал себе в лицо – целясь в глаза и нос – но всё время промахивался. От очередного слишком сильного рывка он опрокинулся на спину… Лёжа и безостановочно болтая, Горелов продолжал те же бесполезные манипуляции. А потом три пальца сжались в щепоть, словно охватив карандаш – невидимый.

Этот жест заметил официант, уносивший блюда с фуршетного стола. Горелов правой рукой отчаянно водил в воздухе, будто писал. Глаза его умоляюще уставились на парня в бабочке.

– Эй, псих, тебе что – бумагу? – удивился официант.

Горелов торопливо закивал.

Когда ему доставили карандаш и клочок конверта, Горелов начертал два слова: «Эдик Лейсле», подождал, пока пройдет музыка с танцем из его глотки, – и добавил название компании, где Эдик работал. Немногочисленные созерцатели «припадка» сумели сложить два и два. Но пока вызвонили корпорацию, пока нашли по внутренней связи Эдика, пока он примчался… прошло больше часа.

…Эдик склонился над распростёртым телом. Параноидальное возбуждение Горелова прошло, поток бессмысленной речи иссяк. Денис лежал, закатив глаза, и лишь веки его с промежутком строго в три секунды подрагивали. Больше ничего в фигуре знаменитого писателя не шевелилось. Словно жизнь оставила его.

– Вау, как его глючит! – озабоченно сказал Эдик, присаживаясь на корточки и вынимая из замурзанной наплечной сумки не менее замурзанный ноутбук. – Что за глюкоза!.. Егор эт олл!

Колдуя над ноутбуком, Эдик через роутер связался с компьютером-Гореловым.

– Да, брателло, это я тебе глюкодром инстоллед… Гамовер! Глиста кэтч!

– Что вы говорите? – сунулась к Эдику заплаканная зебровидная пиар-менеджер, невольно оказавшаяся стрелочником.

– Глист у него, – неохотно пояснил Эдик.

– Он… он болен? Опасно?

– Фор ю – нет. Вирь у френда, – и, видя, что его категорически не понимают, Эдик снизошёл до расшифровки: – Вирус. Нужен фулл апгрейд! Айм а доктор… то есть глюкогон.

 

Жаргон компьютерщиков:   

Висельник – системный программист

Гроб – корпус компьютера

Гамер – заядлый игрок (компьютерный); гама – игра; гамовер – конец игры

Глючить – работать со сбоями; глюкоза – программа, где сплошной глюк; глюкодром – сбойное аппаратное обеспечение; глюкогон – человек, исправляющий программные ошибки

Егор – русское прочтение слова «error» – проблема, авария

Глист – интернет-червь, вирус

Вирь – компьютерный вирус.

 

 

Чпок  и  Василиса

Рассказ

 

            – Это… А почём двухместный номер? Самый дешёвый? – спросил первый.

            – В смысле, сколько стоит? – уточнил второй.

            Администраторша с гримаской профессиональной значимости покосилась на них из-за стойки. То, что она увидела, заставило её повернуться всем телом к странным визитёрам. Один высоченный, изрисованный во все голые руки и полуобнажённую – под сетчатой маечкой – грудь татуировками на флористические мотивы. Другой низенький, стоящий как-то боком, словно прячущий некий изъян телосложения под свободной лазоревой рубахой в жёлтых райских птицах.

            – Самый недорогой номер – полторы тысячи, – стараясь не показывать своего удивления, ответила дежурный портье ровным голосом.

            – Фью! – изрёк первый. – Это на сколько же?

            – В смысле, на какой срок? – уточнил второй.

            – На сутки, разумеется. Расчётный час – двенадцать часов дня, – тщетно стараясь быть невозмутимой, объяснила администратор.

            – Да нам столько не надо! – спонтанно заржал первый.

            – В смысле, мы раньше уйдём, – уточнил второй. – Это… а если по часам?

            – Почасовая оплата возможна, но один час стоит тысячу рублей, – приговорила администратор. Лица у обоих вытянулись.

            – Это… – встрепенулся первый после паузы. – А если не двухместный? Нам и одноместного хватит, а, Василиса? – и толкнул приятеля локтем в бок – то бишь, при их разнице ростов, дружеский толчок пришёлся «Василисе» в плечо.

            – Конечно, Чпок! – с энтузиазмом отозвался «Василиса» и возвратил толчок. Он пришёлся Чпоку в бедро.

            Брезгливость сухо сжала накрашенный рот администраторши.

            – Сожалею, но в нашей гостинице выдавать одноместные номера парам не практикуется.

            – Во попали, Чпок!.. – проныла «Василиса». – Блин, полтора косаря!..

            – Ну, ладно, Василиса, деваться некуда – назвался груздем, лечись дальше! – оптимистично заявил Чпок, вынимая откуда-то из подмышки маленькую, на диво засаленную сумочку-унисекс. Из неё, в свою очередь, появились на свет две лоснящиеся купюры – зелёная и сиреневая. – Нам тогда до утра! Выгоднее будет, – и он зачем-то подмигнул портье, которую от этого передёрнуло.

            – Хотя нам надо-то – два часа! – жизнерадостно сказал Василиса. Обмен любовными тычками повторился под примечательный диалог:

            – Ох и х…во будет, а, Чпок!

            – Чего это – плохо, Василис?

            – Я не говорю – плохо. Я говорю – х…во!

            Оба заржали. И Чпок торжественно выложил перед дежурной требуемую сумму.

            Деньги она, стараясь прихватывать кончиками ногтей, будто пинцетом, отложила в сторонку и сдержанно попросила:

            – Паспорта, пожалуйста!

            – Это… а если без? – сказал первый.

            – В смысле, по одному паспорту можно? – уточнил второй.

            – Вы что, без паспорта? – удивилась администратор.

            – Нет, я стесняюся! – торжественно объявил Чпок, и оба опять зареготали. Василиса сквозь смех добавил: – А я – нет!

            – Вообще-то это не принято… – начала администратор

            – Мы доплатим! – торопливо заявил Чпок и полез опять в тощую утробу своей клеёнчатой сумочки – видимо, кошелька. Василиса в это время извлёк из нагрудного кармана расписной рубашки паспорт в ярко-красной обложке, положил его на стойку – и в глаза портье ударил луч света, отбитый от печатки с плоским камешком, украшающей мизинец Василисы.

            – Не надо доплачивать, я вас зарегистрирую по одному паспорту! – поспешно сказала она и протянула посетителям анкету. Номер был сдан Глазычеву Василию Петровичу 1983 года рождения, постоянно зарегистрированному в Верхнеуральске – за тысячу километров от места прописки понесло колоритных друзей, надо же…

            – Номер шестьсот восемь, шестой этаж, – предупредила портье, протягивая друзьям ключ и следя, чтобы Чпок не задел её руку своими потными пальцами.

            Василиса шёл к лифту странной вихляющейся походкой. Чпок с радостным любопытством озирался по сторонам и комментировал убранство холла:

            – Приколись, Василиса, какие картинки гламурные! – радовался он на творения художника-абстракциониста, развешанные по местам потертостей и трещин на стенах. – Уй-я, а у них ещё киоск сувенирный! И зубные щётки продают!.. И мыло! У тебя есть мыло, Василиса?..

            – А как же! – отвечал тот, кособоко вплывая в лифт.

            – Спасибо, спокойной ночи! – любезно пожелал Чпок администратору, обернувшись с порога лифта.

            – Вам того же! – с тяжеловатой иронией ответила она, провожая мрачным взглядом закрывающиеся дверцы. Потом взялась за телефонную трубку.

            – Петя! – сдавленно шептала ночной портье в микрофон, прикрываясь ладонью. – Ты бы приехал со своими ребятками, а? Сил нет! Тут эти явились… ну, гомосеки… такие, знаешь, наглые! И не стесняются! Номер на сутки сняли, а сказали, что им нужно всего два часа, паспорта не хотели давать… Приезжай! Повоспитывать их надо!

            – Ну, Жанночка, ты бы ещё в три ночи позвонила! – ломался в трубке сытый молодой басок. – Ребятки спят уже, да и я кемарю…

            – Петь, да они вот только пришли! – в отчаянии выкрикнула Жанночка, нагнетая шёпот до привизга.

            – Ну и нехай гребутся, только в путь, если им так нравится, а я спать хочу. Не с тобой же! – отнекивался Петя. – Или чего – пристают?

            – Да не пристают они, они друг с другом лапаются, глядеть тошно!..

            – Жанна, я не пойму, – в Петином баске вдруг пробудились иронические нотки, – тебе-то что с того, что какие-то двое – пидоры?

            – В наше время, Петечка, – аж приосанившись в положении сидя, ответствовала Жанночка, – в наше время гендерного дисбаланса, то есть преобладания женского населения над мужским, всякий педераст есть кровное оскорбление всякой нормальной женщины, мечтающей о семье и здоровых детях!

            – Ну, ты, мать, даёшь! – совсем проснулся Петя. – Выдала, как на митинге! Может, вступишь к нам в Союз, речуги будешь толкать на площадях?..

            – Петя, мы это потом обсудим, я сейчас тебя очень прошу – приезжай! Мало ли, что они тут вытворят! Мне в гостинице скандалы не нужны! И чтоб сказали, будто мы пидоров пускаем – потом ведь замучают разные извращенцы…

            – Ну, ладно, жди, – начальственно обронил Петя, позволивший себя уговорить. – Покликаю ребяток, может, кто ещё дееспособен! – и загоготал.

            – Спасибо, Петенька, жду! – обрадовалась портье.

            – Жанна, – задушевно вдруг произнёс собеседник, – а ты честно скажи – ты на пидоров взъелась с тех пор, как от тебя Витька сбежал за неделю до свадьбы, или вообще?..

            – Как тебе не стыдно, Петя! – надулась Жанна. – Я просто за порядок в обществе!

            – Нет, всё-таки надо тебя к нашему делу привлечь… – на прощание посулил Петя. И стороны повесили трубки.

            Спустя полчаса возле гостиницы взвизгнули тормоза. Жанночка, подскочив с места, выглянула в окошко из-за своей стойки. Из подъехавшей «девятки» цвета «баклажан» выгружались трое молодых людей – в чёрных футболках, армейских берцах и с бритыми головами. Жанна разулыбалась.

            Троица вошла в пустой полуночный холл гостиницы. Идущий впереди крутил на руке солидную цепь – не иначе, от лодочного причала. У двух других что-то оттягивало карманы. Под неоновыми лампами стало видно, что головы бриты неодинаково – вожак блестел совершенством биллиардного шара, а его спутники уже обросли щетинкой молодых поросят. 

            – Привет, Жанночка, – с ленцой поздоровался первый. – Ну, где эти осквернители русского народа?

            – В номере шестьсот восемь, шестой этаж, – готовно и злорадно выдала Жанна, заблестев глазами. – Петечка, а потом, закончите, заходите ко мне, я вас чайком напою.

            – Жанна, чаёк разумнее гонять завтра, – веско сказал Петя. – Когда этой пидарасни здесь уже не будет. Мы же их не ликвидировать собираемся, а так… разъяснить кое-что… Например, что в нашем прекрасном русском городе таким, как они, не место… А если они хай подымут? Не надо нам художественного свиста.

            Троица прошествовала в лифт, он клацнул дверями.

            На шестом этаже двое, как видели в кинофильмах, встали по краям двери с жестянкой «608», а Петя, на правах вожака, постучал в дверь. За дверью возились, кажется, смеялись. Раздался стук – и всё затихло.

            – Кто? – спросили из-за двери.

            – Уборка номера, – сообщил Петя.

            – Какая уборка в час ночи? – возмутилась дверь.

            – Открывай, пидор! – отбросил экивоки Петя.

            Дверь клацнула и распахнулась. Длинный Чпок, голый по пояс, встал на пороге, ослепив борцов за чистоту нравственности великолепием сине-сиреневых цветов.

            – Чего-то я не понял, кто тут… – начал он.

            – Счас поймёшь, – обещал Петя, двигаясь корпусом вперёд. Он, видно, хотел плечом толкнуть Чпока, ногой одновременно заехав ему ниже брючного ремня…

            …Петя лежал на ковролиновом покрытии в узком коридоре гостиничного номера. Перед его глазами вращалась, как аттракцион, круглая потолочная лампа – матовый плафон с рисунком. Чуть не на оттопыренное ухо Пети наступила нога в несерьёзном сандалии, кто-то сорвал с его кисти намотанную цепь – едва не с кожей. В гостиничном коридоре запищали соратники Пети: «Эй, ты че… Да пус…». Несколько звучных плюхов оборвали писки.

            – Чпок, тащи этого в номер, поговорим с ним, – скомандовал из коридора Василиса.

            Петю неуважительно протащили по ковру и бросили посреди комнаты. Вихляющаяся Василиса привела в номер двоих «щетинистых». Руки у Коли были стянуты спереди цепью Пети, Эдик висел, вывернутый, в лапищах типа в яркой рубашке.

            Такого фиаско Союз борьбы за народную нравственность не испытывал давно. Точнее, никогда.

            – Вы чё, ребята, рамсы попутали, – попытался возражать Петя. – Сейчас за нами приедут, вам кабздец будет! – но из положения плашмя угрозы звучали несерьёзно.

            – Кто за тобой приедет, чмо ты плюшевое, – почти добродушно ответил Чпок, сноровисто обшаривая карманы Пети и забирая сотовый телефон. Петя дёрнулся. – Отдам, когда будешь уходить, – успокоил Чпок.

            – Ну, вы, пидоры, распоясались вообще! – возмутился Петя.

            – Так, – сказал Василиса, запуская поочерёдно с пинка своих пленников в одно и то же кресло. Он прогулялся в коридор, и дверь номера захлопнулась. – А теперь отвечай за базар. Мы кто? – не слышу!

            – Сами знаете, кто, – угрюмо буркнул Петя.

            – Мы-то знаем. А всё-таки? Ты про нас слово какое-то сказал… – произнося это, Василиса нагибался всё ниже к Петиному лицу, гипнотизируя его взглядом. – Плохое слово… Ты повтори, может, я не так расслышал?..

            – Ну, а чё! – с отчаянием заговорил Петя с пола. – Оделись, как попугаи, обнимаетесь принародно, номер на двоих снимаете в гостинице – на два часа!.. Чё про вас подумать? Ясно – пидоры!..

            Чпок остановил занесённую над лицом Пети ногу Василисы.

            – Да ладно, Василиса, они уже всё поняли!..

            – Поняли! Ой, поняли! – хором заголосил дуэт с кресла.

            – Нет, Чпок, они ещё не всё поняли… – задумчиво сказал Василиса. – Давай им, что ли, растолкуем…

            Петя сжался, когда Чпок потянулся себе за спину. Ему уже мерещился направленный прямо на него гранатомёт. Однако в руке Чпока возникла та же непрезентабельная сумочка, которая так возмутила бдительную Жанну (каковой Петя про себя поклялся поутру ноги вырвать, спички вставить). А из неё явился на свет Божий документ – тоже засаленный, однако Чпок развернул его с гордостью и поднёс к испуганным глазам Пети.

            – Читай, долдон!

            Три строки, написанные чётким «писарским» почерком, Петя читал долго. Перечитывал. Возвёл на Чпока страдальческий взгляд:

            – Чего, прямо оттуда?..

            – Да. Из спецназа, – скупо сказал Василиса.

            – Нам отпуск дали за отличие, – разоткровенничался более дружелюбный Чпок. – К тому же Василису в бедро ранило. Думаешь, чего он вихляется, как профурсетка на подиуме? То-то и оно… В Москву едет на операцию. А у меня, вроде, отпуск, но я его сопровождаю. Мы ж друзья – как друга не сопроводить, а, пацаны? – обратился он к Коле и Эдику, которые только что перестали дрожать. От невинного вопроса они снова затряслись, не зная, что ответить.

            – Твои же друзья тебя сопровождают? Вот и я Василису сопровождаю. Между двумя поездами застряли в вашем замечательном городе. Билет взяли на четыре утра. Гуляли-гуляли по вашему Мухосранску – устали, замерзли, у Василиски нога разболелась, – решили гостиницу снять. А тут вы… отдыхать, козлята, не даёте. Чего вы до нас домотались?

            – Ага! – сопротивлялся Петя из последних сил. – А чего у вас клички-то?

            – А у тебя нету клички? – полюбопытствовал Чпок.

            – Есть. Болт, – признался Петя. – Ну так Болт, а не… Петиха! А ты – Василиса!.. Как тебя понимать-то?

            – Так ты, выходит, дурак, раз ничего не понимаешь? – догадался Василиса. Петя поостерёгся возражать.

            – А что, нормальная кличка – от имени, он же Василий! – засмеялся Чпок. – Мы прикалывались так.

            – Ага. Особенно когда ты – Чпок, а он – Василиса! – обиженно сказал Петя. – Оборжёшься!

            – А у Толи погоняло такое, потому что он снайпер в нашей части самый классный, – заявил Василиса.      – Ещё в первую чеченскую: прицелится, бывало, в духа – чпок, и нету духа!..

            Троица почувствовала себя неуютно.

            – Да не ссыте, мы без оружия сейчас, – благодушно заметил Чпок.

            – А прикид? – не сдавался поверженный на лопатки Петя. – Прикид у вас… деб… ну, это… чудной, короче… как у Бори Моисеева!..

            – Ты бы в камуфляже походил десять лет – и мамин халат на себя напялил бы, как за здрасте! – обиделся Василиса. – Лишь бы не хаки!

            – Да в таких рубашках только эти ходят!.. – несло Петю.

            – Кто? – полюбопытствовал Василиса, снова наклоняясь.

            – Ну… с кем мы вас перепутали…

            – А вы бы головой думали, а не головкой – не перепутали бы. Мало ли, у кого какой прикид. Ты вот в армейских берцах ходишь – ты в армии служил?

            Петя отвернулся.

            – Не слышу! – рявкнул Василиса.

            – Нет…

            – Плоскостопие нашли? – съязвил Чпок.

            – Нет… Да так получилось…

            – Его отец квартиру продал, взятку военкому дал, Петьку и комиссовали! – наябедничал Эдик с кресла. Петя на полу сделал вид, что умер.

            Василиса обратил на двоих мелких тяжёлый взор.

            – А вы, орлы дистрофичные, служили?

            – А нам по шестнадцать! – ответил Эдик.

            – Но мы, как призовут, пойдём! – сообразил Коля.

            – Хорошее дело, – одобрил Василиса. – Через два года приеду, проверю! Я вас запомнил обоих. Лично спрошу на призывном пункте, в какую часть определили двух мудозвонов – как тебя зовут? А тебя?..

            – Эдика и Колю!..

            Те кивали, точно китайские болванчики.

            – А теперь, – тоном шпрехшталмейстера, объявляющего коронный номер, провозгласил Василиса, – оба отсюда вон с крейсерской скоростью!

            Происшедшая в момент совместного подъёма из кресла лёгкая заминка не задержала Эдика и Колю. Через две секунды топот их замер на первых этажах гостиницы – лифтом пацаны пренебрегли.

            Петя начал было приподниматься с пола.

            – А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, – ласково проговорил Василиса…

            …Взволнованная Жанна, поднявшись на шестой этаж после того, как мимо неё ракетами промчались двое ревнителей народной нравственности и убежали в город, забыв свою пожившую «девятку», подслушивала под дверью шестьсот восьмого номера. То, что она слышала внутри, ей не нравилось. Но войти она боялась. Вызывать «крышу» гостиницы – тоже: неизвестно ведь, кто кого побьёт!..

            – …дело, значит, себе нашёл? Борешься, значит? Ах, за порядок в обществе? Это, типа, если кто не такой, как ты, его – к ногтю?.. Бить, пока не поумнеет? А я тебе вот что скажу: я бы с таким, как ты, на одном гектаре не присел! Хуже – я бы таких, как ты, лично убивал на стадии зачатия! Я бы ваших родителей стерилизовал! Которые взятки дают, лишь бы сыночки в армию не угодили! Я бы всё сделал, чтобы такие, как ты, не размножались! Ты, считаешь, вправе решать, кто хороший, кто плохой? Ах, не ты? твой «союз»? Я бы твой союз направил в «горячую точку» месяца на два… И там бы на вас посмотрел, уродцы! Пошли, Чпок! Душно в номере… говном несёт… да и до поезда полчаса…

К списку номеров журнала «БЕЛЫЙ ВОРОН» | К содержанию номера