Двадцатый век. Россия. Что за бред? Стихотворения

***

Двадцатый век. Россия. Что за бред?

Сюжет невероятного романа,

Шальное сочиненье графомана,

Где не наложен ни на что запрет.

От океана и до океана

Империя, которой равной нет,

Вдруг распадётся и из мглы дурмана

Преображённой явится на свет.

Россия и двуглавой, и двуликой,

Растоптанной, великой, безъязыкой,

Отмеченной судьбою мировой

Встаёт до звёзд и валится хмельной,

И над её последним забулдыгой

Какой-то гений светится живой.

***

Россия – сутки в поездах.

Простор – вопрос вопросов.

Спор в коридоре, храп впотьмах,

жилище на колёсах.

Спор о житье-бытье в купе

и в тесноте на полках

о власти, будущем, судьбе,

житейских кривотолках.

Свобода, исповедь… Вагон

Какие слышит речи!

Здесь откровенности закон

С гарантией невстречи.

Народ вскипает на волне

прекрасных, бесполезных

идей – нет ни в одной стране

длинней дорог железных.

Успех и горе, смех и грех…

Сошлись, спасаясь в беге,

по паре тварей – этих, тех,

как в ноевом ковчеге.

Набит Россией весь вагон,

а те, что прочих выше, –

ну, нечто вроде vip-персон –

те, верно, там, на крыше…

В ТЕ ГОДЫ

Как на площади Восстания – высотка,

сталинская красотка:

шпиль до неба!

Как на этаже двадцатом

свадьба, а на десятом

развод

с кулаками и матом

Как на восьмом рожают

на седьмом умирают

как на втором обмывают медали

под звон бутылок

как в подвале –

пуля в затылок!

***

Ну, как вы там в раю? В неведении, что ли,

Что существует ад и вопли вечной боли?

А под землёй вулкан – не видно сквозь асфальт?

В большие города с неоновым фасадом

Вползают смертники, а с майским райским садом

Соседствует Содом и Бухенвальд!

Не внемлет слух, не различает око

Хотя бы одного среди рабов пророка!

***

Пусть по заслугам поэтам награда

или премия, но порой

на полке книги из первого ряда

перекочёвывают во второй,

или навек покидают полку,

когда от них поубавилось толку.

Переменчивая библиотека –

литературное зеркало века.

ФЕСТИВАЛЬ

Поэты читают стихи друг другу

у моря в Дворце красоты.

В саду противно кричат павлины,

как озабоченные коты…

Поэты вручают друг другу премии,

потом гурьбою идут на фуршет…

Есть южное море, есть ветер времени,

небо есть,

а читателей нет…

***

Айседора Дункан и Марина Влади,

Вы спасение ради… увы… се ля ви…

У Сергея стакан, игла у Володи,

неформат европейской любви.

Потому, что Россия со счастьем в разводе,

В разладе, не в моде – зови, не зови…

Но бессмертье Серёжи, бессмертье Володи –

В беспределе русской любви!

СЕРДЦЕ ДРУГА

Памяти поэта

Рудольфа Ольшевского

Бронзовый, юркий, глазастый,

с солнцем одесским в зубах,

ах, по столице молдавской

Рудик ходил на руках!

Он – колесом по бульвару,

на анекдоты мастак,

с голым талантом на пару

этот весёлый босяк.

С голым талантом и солью

причерноморской волны,

с горькой мальчишеской болью

неизлечимой войны.

Жизнь нечаянной дрожью

в сердце простого юнца

высекла искру божью

и превратила в певца.

Время поспело иное.

Рудик по лестнице лет –

вверх, а болит больное

сердце твоё, поэт.

С какой тоской безответной

тебя от молдавской земли

однажды высотные ветры

за океан занесли?

Чужая бессильна милость:

чужим чудесам вопреки,

сердце остановилось

на середине строки.

Знаю, останется с нами,

будет живым всё равно –

к вам он придёт стихами,

а мне без него – темно…