Парус алый, парус белый. Стихотворения

ДАВАЙ ГОВОРИТЬ О ГОРОДЕ

 

Давай говорить о городе,

который нас ждёт и любит,

там глупые птицы – голуби,

там разные птицы – люди.

Давай говорить об улицах,

что счёт свой ведут от моря,

а море – оно волнуется

и пирсы седые моет.

Давай вспоминать о двориках –

обители капитанов,

о пристани всех затворников

в тени вековых платанов.

Ах, жить бы с тоскою вечною

под их кружевною сенью,

встречаться у моря вечером,

и в церкви – по воскресеньям,

и под молодыми липами

надежды растить и холить…

Вот только для жизни выпала

война да время лихое.

Но в этом смертельном холоде,

где стало кровавым солнце,

мы вспомним о вечном городе,

и этим с тобой спасёмся.

 

 

***

 

Удивительно тёплый ноябрь

этой осенью щедро отмерен,

не досказана сказка, но я

в продолженье – по-прежнему – верю.

Оттого что дожди в дневнике

всё идут и идут между строчек,

карандаш неподвластен руке,

и сбоит неразборчивый почерк.

Каллиграфия ранней поры

проливными дождями размыта,

и оборванных строчек костры

гасит время – безжалостный мытарь.

А казалось – любую – бери,

созидай свой мирок под часами,

до утра погаси фонари,

и туман назови парусами.

Ничего, что не видно ни зги,

всё туманное станет прозрачным,

а наскучат туманы – зажги

одинокий фонарик маячный.

Изменяя и сущность, и суть,

намывается свет по крупицам.

Не его ли в стихи принесут

по весне перелётные птицы?

Где-то там, за оконным стеклом

прорастёт стихотворная завязь.

Скажешь: сколько воды утекло,

а стихи, как ни странно – остались.

 

 

ПАРУС АЛЫЙ, ПАРУС БЕЛЫЙ…

 

Парус алый, парус белый…

Мне волна морская пела,

пела-пела, напевала,

за собою зазывала.

К берегам далёким южным,

в царство раковин жемчужных,

в край коралловых атоллов,

кольца хрупкие которых

розовеют на рассвете,

а над ними южный ветер,

Южный Крест и южный Парус…

южной ночи звёздный гарус…

Море пенилось, кипело,

а волна всё пела, пела,

пела-пела, напевала…

В тех краях я не бывала.

Где-то ждёт далёкий берег,

на песчаных дюнах белых

ветер тонкий шлейф оставил,

след терялся,

таял,

таял.

Рядом россыпи ненужных

створок раковин жемчужных,

перламутр, под слоем пыли:

чьи-то сброшенные крылья.

Былью станет сказка чья-то.

А моя – хоть простовата,

сказкой пусть и остаётся,

трудно для себя поётся.

Парус алый,

парус белый,

мне волна морская пела.

Пела, пела, напевала,

я за нею уплывала…

 

 

***

 

Нам бы жить у моря Красного,

где вода – синее синего,

вот была бы жизнь прекрасная,

кругосветно-апельсинная.

А потом у моря Жёлтого,

где гнездится цапля белая,

раскрывая зонтик шёлковый,

созерцать малину спелую.

Если выпало в империях

задыхаться от отчаянья,

знай, поди, к какому берегу

нам по осени причаливать.

Вот и тянет к морю Чёрному,

есть оладьи с ежевикою,

завести кота учёного

и русалку луноликую.

Мчатся золушки за принцами,

им успеть бы до полуночи,

ну а нам пора в провинцию –

право-слово – хватит умничать.

Заварю-ка кофе чёрного

и чего там… с ежевикою,

для тебя – кота учёного,

я – русалка луноликая…

 

 

СИНИЕ СТИХИ

 

Летний вечер у дверей,

словно ангел – тих и светел,

далеко – за семь морей –

улетел бродяга-ветер.

Дремлет стая синих гор,

чуть прикрывшись облаками,

синий звёздный кот лакает

Млечного Пути простор.

В нём душа моя плывёт

и серебряною птицей

в море синее глядится,

и не верит звёздный кот,

что огромная луна

тоже стала тёмно-синей…

А душа пером гусиным

за конторкой – у окна –

пишет синие стихи,

тешит синие чернила.

Сколько б слов ни обронила,

будут все стихи тихи.

Будет таять до зари

вечер летний,

синий вечер.

Кофе в чашку, шаль на плечи…

Дышит осень у двери. 

 

 

МОРЕ ОСТАВЛЯЕТ БЕРЕГА

 

Море оставляет берега,

и надежды им не оставляет.

Тихо лягут белые снега

там, где ветер в парусах гуляет,

и ломает волны на плечах

чёрный обнажившийся брекватер…

Может быть, безмолвия печать

отодвинет судный час расплаты.

Крылья на изломанных камнях

сушат длинноносые бакланы,

и свечою на ветру маяк

в предрассветных теплится туманах.

Бьёт прибой волну о волнорез,

и свивает донные барханы…

но вороний грай летит окрест

там, где стаи чаячьи порхали.

И всё дальше море от земли,

лишь солёный ветер полон влаги,

и на дальнем рейде корабли

треплет как игрушки из бумаги,

и опять пускается в бега,

и мольбам о помощи не внемлет.

Море оставляет берега.

Или боги оставляют Землю…

 

 

***

 

Я раздумывала нехотя:

ехать на море, не ехать ли?

Воздух утренний дрожал,

что тут думать – поезжай.

От волнений приснопамятных

есть одно спасенье – маятник.

Ходит по морю волна,

и смываются – сполна

все сюжеты вечной повести, –

чьи-то радости и горести, –

всё уносится волной.

Дышит море за спиной.

Остывает долго,

медленно.

Я изнаночными петлями

повесть новую свяжу,

и изнанку покажу…

Вдруг и вправду станет легче нам?

Где-то плачет птица певчая,

птицу иволгой зовут…

Справа бак, а слева ют.

Ну не мне тебе рассказывать,

как причины в узел связывать,

чтобы следствие – извне.

По кочующей волне

носит снасти корабельные,

где-то рядом колыбельную

отпевают – не поют,

слева бак – а справа ют,

слева грешник – справа праведник…

Ходит-бродит вечный маятник,

называется – волна.

Всё забудется сполна,

только лишь дойдёт до дна…

 

 

 

НАС ПОМНЯТ СТАРЫЕ ДВОРЫ

 

Нас помнят старые дворы…

Ты верь.

А главное – надейся.

Все параллельные миры

пересекаются в Одессе.

Все параллельные миры

пересекаются однажды,

меняя правила игры,

как курсы кораблей бумажных.

Меняя бренные тела,

как будто съёмные квартиры,

и неотложные дела

и ложные ориентиры.

Меняя местность и места,

галёрку в цирке – на арену,

лишь остаётся пустота

незыблемой и неизменной.

Для новых жизненных путей,

для перевоплощений новых

меняемся,

а к пустоте

привыкли, собственно, давно мы.

И снова в путь.

И снова в бой.

В былых боях поднаторевши,

всю жизнь сражаешься с собой,

беспомощным и постаревшим.

А может, всё ж передохнём,

чтобы совсем не передохнуть?

Перестираем всё бельё

и на ветру оставим сохнуть.

Чердачное окно открыв,

увидим кран, платан, качели,

все параллельные миры

и точку их пересечений.

 

 

МОРЯЧКА

 

Смотрю, как девочка смешная

сидит на берегу морском,

и отчего – сама не знаю,

подкатывает к горлу ком.

Такая близкая…

Чужая.

Из-под ладошки-козырька

глядит, как будто провожает

надолго в море моряка.

Семь футов пожелав под килем,

рукою тонкою взмахнёт.

Глаза у девочки такие…

Туманность.

Море.

Синий лёд.

Смотрю, как девочка-морячка,

сидит на камне у воды,

и суетятся волны-прачки,

стирают слёз её следы.

И ни следов, ни слёз не жалко…

И я тебя вот так ждала,

когда была твоей русалкой,

твоей возлюбленной была.

Молилась, стоя у причала,

пила туман густой, как дым…

Тебя мне море возвращало

седым, усталым, но… живым.

Здесь всё (почти) осталось прежним:

прибрежный камень, мол, причал,

и смотрит девочка с надеждой,

и вьётся чайка у плеча.

Над жёлтым камнем встрепенётся

девичья тонкая рука.

Глаза – два синих маяка.

Он обязательно вернётся…

 

 

ТЕЛЬНЯШКА

 

Вере Зубаревой

 

Не платье, не рубашку,

не тысячу причуд,

обычную тельняшку

прислать тебе хочу.

В ней белые страницы,

а между синих строк,

гуляет и резвится

одесский ветерок.

В ней бело-синей рябью

играет детский сон,

и якорь – лапка крабья,

и надпись: Ланжеронъ.

Там утренним уловом

доволен стар и млад,

на улице Свердлова

троллейбусы шумят.

Асфальт расчерчен мелом…

Через десятки лет

летит строкою белой

акациевый цвет.

Маршрут туда-обратно

на память заучу,

на улице Канатной

следы твои ищу.

Соцветия-подвески,

сирень и виноград…

У двориков одесских

особый аромат.

Чуть пристальней вглядеться –

и, словно паруса,

плывут, плывут из детства

родные голоса.

Весёлые ромашки

качает ветерок…

Строка к строке – тельняшка,

Одесса – между строк.

 

 

ДЕВОЧКА И МОРЕ

 

Девочка на солнечном берегу,

раковина судеб в ладонях детских,

слышится в дыхании моря гул,

улочек и двориков гул одесских.

За плечами город – мечта моя,

корабли в порту якоря бросают…

Девочка и море.

И где-то я

по песчаной кромке иду босая…

Девочка и море.

Июньский день

светом рассыпается в рыжих прядях,

и круги расходятся по воде,

и ладошки детские волны гладят.

Девочка и море – сюжет простой,

солнце луч косой на причал бросает,

и уходит в плаванье за мечтой

синяя шаланда под парусами.

Девочка и море – туман и свет.

Горняя слеза в золотом окладе.

На песке теряется чей-то след,

и ладошку детскую волны гладят.

Раковина судеб поёт в руках,

синяя шаланда вот-вот отчалит.

Девочка и море.

И облака.

И дыханье города – за плечами.