Сольвейг города. Штрихи к портрету Олеси Рудягиной

Сначала я на фейсбуке, ругаемом снобами и людьми, всё ещё пишущими свои творческие опусы ручкой на бумажке, заметила и полюбила прежде незнакомые мне стихи, а не человека. С первого прочтения становилось ясно: это подлинная лирика – жанр, который так восхищает меня у поэтов, которые обладают органичным даром претворения как повседневной суеты-маеты, так и высоких мгновений жизни в поэзию, как описал этот процесс великий А.А. Фет:

 
Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И тёмный бред души и трав неясный запах…

Стихи Олеси Рудягиной метафорически преображают любой взятый объект, любую тему, лирического героя-героиню, то детально приближая их к читателю, то намеренно отдаляя, то размывая, то резко очерчивая.

 
Но мой гостеприимный город
увы, не Лисс, не Зурбаган:
бурлит базар, как будто вспорот
людьми набитый впрок карман…

Процесс чтения стихов Рудягиной – животворящая радость открытия в сокрытом. Вот этот «карман» – он для неё образ знаковый, встречается не раз в её стихах: «семечки воронья просыпались из прорехи в кармане Бога на снежное поле…» И «снежное поле» – это «русское поле», для неё – глубокий символ. «Русское поле» – название литературно-художественного и публицистического журнала в белоснежной обложке, учредителем и главным редактором которого она является. В одном из интервью поэтесса сказала: «Поле – многозначное слово, с помощью которого можно рассказать и о хлебе, и о пространстве, и о материи, и о битве, и о влиянии, и об игре. И о многом-многом другом».

Но и Молдова – Родина, которую Рудягина любит и воспевает со свойственной ей страстной искренностью, как часть другой Родины – великой России:

 
Родина! Холмы, виноградники,
аисты, возвращающие весну…
Будни твои, смуты и праздники,
как материнский характер приму.
Но в венах течёт, никуда ведь не деться,
отцовская ярая жаркая кровь –
Русская речь!
И реченькой детства заветной –
вовек неизбывна любовь.

Гораздо позже я узнала, что Олеся Рудягина – автор шести поэтических книг, член Союзов писателей России и Молдовы, магистр филологии, а в 2014 году удостоена почётного звания «Maestru al Literaturii» Республики Молдова. Её стихи, проза и публицистика печатались в периодике республики и зарубежья: журнале СП Молдовы «Кодры», «Литературной газете» (и в её приложении «Евразийская муза»), коллективных сборниках и альманахах, в журналах «Московский вестник», «Дети Ра», «Юность», «Новая юность», «День и Ночь», «Москва» (Россия), «Новая Немига литературная» (Беларусь), «Балтика» (Эстония), альманахах «Братина» (Москва), «Как слово наше отзовётся» (Беларусь), «Оклик» (Сан-Франциско), «Новые сны о Грузии» (Тбилиси, Международный культурно-просветительский союз «Русский клуб»), антологиях «Современное русское зарубежье» (Москва, «Серебряные нити»), «Поэзия – женского рода» (2013, литературный проект «Русский автобан»), «Кишинёв в литературе», («Chisinaul in literatura», Antologie/Chisinau), сборниках русской короткой прозы Молдовы «Белый Арап», «Пролетая над...», «Поиск любви» и др.

Олеся Рудягина возглавляет Ассоциацию русских писателей в Молдове, за книгу «Дуэт в подземном переходе» она удостоена Пушкинской премии Посольства РФ в Республике Молдова и Конгресса русских общин РМ. Международным советом российских соотечественников она награждена «Почётным знаком» за вклад в укрепление сотрудничества с Россией, очень много делает на этой ниве, за что получила специальный приз Международного литературного конкурса «Русская премия» «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации». Это отдельная часть её жизни и деятельности, которая восхищает меня не меньше, чем её поэзия. Но я всё-таки хочу рассказать – о поэзии.

Лирика Олеси Рудягиной полна нежности к миру и людям, любви. Хотя лирические стихи пишут многие, на самом деле это редкий дар. Его весьма удачно определила Лидия Гинсбург: «Специфика лирики в том, что человек присутствует в ней не только как автор, не только как объект изображения, но и как его субъект, включённый в эстетическую структуру произведения в качестве действенного её элемента». Быть одновременно и объектом-героем и субъектом-творцом – это не каждому дано, в основном у нас «лирическими поэтами» называют тех, кто красиво поэзописует печальные картинки. Безусловно, главный материал для лириков – природа и любовные чувства. Рудягина видит это так: «Кровь её стынет в тяжёлых / стреноженных / винах, / плоть растащили поэты / – в кормушки для строчек» («Пала Империя Осень…»). Это так: у настоящего поэта и радость, и любовь, и трагедия – всё уходит в стихи. Однако поэтический «корм» не каждому идёт впрок. А у Олеси, как у хорошей хозяйки, ни крошечки добра не пропадает:

 
Глянь-ка: винограда старый куст
омывает новый день слезами
светлыми – сладки они на вкус
(жизнь сладка, пока пребудет с нами!)

Первый сборник Рудягиной назывался «Вознесение на Землю» – очень точно, на мой взгляд, в этом суть её поэзии – вознесение земного (быта, мирских стремлений и радостей) к небесам, и Земля – как часть небес:

 
Вот ещё один год впереди,
и тугие соки плещут в лозах, –
ледяной вселенной посреди,
стихокрылая, парит Земля над прозой!

Олеся Рудягина родилась в творческой семье, с шести лет начала заниматься музыкой, окончила Молдавскую государственную консерваторию по классу фортепиано – и музыкой наполнены её стихи. Музыкальная архитектоника в её текстах кажется зыбкой – вот-вот рухнет; однако нет, текст просто живёт и движется в звучании, переливаясь музыкальными оттенками:

 
А в доме уговаривали ель
повременить с периодом распада,
разлуки, отреченья, иглопада, –
Гирлянды снов, бенгальские цветы,
хлопушки, детский смех,
 на Библии гаданье –
всё в ход пошло!
И это колдовство,
январское наивное камланье –
зимы моей шаманский
добрый бубен
мир оторвал вдруг от сиротских
буден,
вернув сердцам надежду на родство.

Стихи Рудягиной насыщены разнообразными культурными ассоциациями и коннотациями. Порой у авторов культурный багаж оказывается тяжелее данного Богом таланта (если он вообще есть): в стихотворении упоминание о культовом персонаже есть, аллюзии с его биографией, жизнью и смертью есть, и строчки зарифмованы аккуратно, и размер соблюдён, а поэзии – нет. Культурно и высокопарно о культурных объектах – нет ничего скучнее и мертвее! А Рудягиной всё по плечу, её спасает и выносит вверх неимоверная, искрящаяся высоким током искренность:

 
Я – Олесь! Я люблю Украину.
Я убит здесь, где мёртвой петлёй
ненависть
захлестнула людину.
Я – твой голос, Украйна. Я – твой…

Некоторые критики называют Рудягину ужасным словом «урбанист». В этом определении, подразумевающем апофеоз индустрии и техники, нет ни капли того, что относится к поэзии Олеси. Урбанисты это импрессионизм и мелкобуржуазное декаденство, а стихи Рудягиной – скорее трогательные «городские романсы» (ведь недаром на многие из них написана музыка), ассоциирующиеся с небольшим, цветущим, изобильным южным местечком, полным солнечного и виноградного света. «Кишинёв – город маленький», – говорят о своём городе коренные жители. Это и в самом деле так. Однако «городская лирика» О. Рудягиной с невероятной силой вырывается далеко за ограниченные пределы земного бытования:

 
Все улицы впадают в Храм,
исполнены ветвей томленьем –
предчувствием листвы, веленьем:
мир хижинам, Земле, сердцам!
И мимо чьих-то душных снов
всё Млечная струится речка,
и свет в ладонях, Кишинёв,
несу я к милому крылечку…
 
(«Центр вселенной»)

Одно из её стихотворений называется «Сольвейг города» – так точно о себе не всякий понимает!

Затем пришло время встретиться с Олесей лично. Если честно, я немного опасаюсь знакомства в реале с авторами, чьи произведения успела полюбить заранее. Сколько уже было разочарований! Да я и сама, наверное, кого-то постоянно разочаровываю – настолько внешний мой образ не совпадает с внутренним. Для поэта это большая проблема, а иногда и трагедия. Читатели и поклонники полагают, что «осененные свыше» – полубоги, он плачет или смеётся над строками стихотворения или романа и думает: уж если творчество – только отблеск души, какой же мощной магией очарования, воздействия должен обладать сам творец?! Почитатели благоговейно спешат «соприкоснуться, обжечься, припасть» к судьбе своего кумира – и разочаровываются. Многие из «творцов» намеренно культивируют в повседневной жизни «обычность поведения», мимикрируют – кто из скромности, кто в силу защитной реакции. Но Олеся при близком знакомстве очаровала меня ещё больше: от неё исходила мощная положительная энергетика, захватывающая в своё поле и близких, и дальних, увлекающая, заряжающая радостным оптимизмом, искренней любовью. Её творческий вечер в ЦДЛ в рамках клуба Ирины Ковалёвой и Ивана Белокрылова превратился в великолепный моно-спектакль: она представляла записи молдавских народных мелодий, пела собственную «Дойну по-русски», артистично читала свои стихи, комментировала видеосюжеты Молдавского  телевидения, на котором работает 28 лет, захватывающе рассказывала о своих родителях, о себе, о друзьях и соратниках…

Так началась наша дружба, даже более чем просто дружба – я неспроста называю её сестрой. Мы сёстры по прерывистому, неровному, горячему дыханию, по той неиссякаемой любви к людям и жизни, которая помогает нам не оторваться от этого мира и не улететь в небо, по процентному сочетанию, если так можно выразиться, Марии и Марфы в характере и духе.

И сёстры по свету – тому, о котором она написала: «Душа удерживает свет, которого на свете нет».

 
* * *                                                             
                                                        Папе
 
На рассвете мой город во власти
насмешливых птиц,
и промерзшее небо бредит опять снегопадом,
Перепалкой азартной нарядных сорок
и синиц
вторгся год високосный в ограду застывшего
сада.
Эти ветви забыли, что в мире бывает тепло,
им, наверно, весна в самом сказочном сне
не приснится,
И поэтому здесь так мучительно мне, так светло
подставлять белым хлопьям ладони, улыбку,
ресницы.
 
Оплывают гирлянды цветных новогодних
огней,
как нелепы сейчас их фальшивые, тусклые
блики,
и в стерильной безлюдности долгих летящих
аллей
различимы деревьев уснувших прозрачные
лики.
Я почти не дышу, я совсем уподобилась им –
силуэтом заснеженным, тихим нездешним смиреньем.
Но хоть верь, хоть не верь, (ах, в Москву все дороги,
что – Рим!)
нам придется оттаять и – захлебнуться –
цветеньем!

 
* * *
 
                            Памяти Светланы Смирновой
 
Открылось какое- то третье дыханье,
целую январь в пересохшие губы:
ночное камланье –
                        святое писанье,
и ангелов слышатся пенье и трубы
                         мне вместо метели…
Стихают стихами
                        мечты и утраты,
                                      и прошлого лица,
волчицей плутает ночь между домами,
но мой лишь порог ей назавтра приснится!
И будет она к окнам розовым жаться,
хвостом заметая следы лихолетий,
и будет, и будет века продолжаться
жизнь дома бессонного –
                              творчество, дети…
 

* * *
 
Вместо срубленных деревьев – бутики, автостоянки…
Город мой, мой бледнолицый
вероломный детства вор,
ты меняешь расторопно злато лет моих на склянки
ресторанов, баров, банков,
прошлое швырнув в костёр.
 
Вместо срубленных деревьев
в небесах зияют дыры,
в них, должно быть, гнёзда память – об утраченном навек –
вьёт. И новые квартиры обживут страна и листья,
голоса людей любимых, чьи следы заносит снег…
 
Незабвенные! Простите! Я ведь чуяла, я знала…
Но сберечь в моей ли власти – то, чем сердце дорожит?!
Если время обложило,
если жизнь в тупик загнала?..
 
Тень цепляется за ноги
и бежит меня, бежит....

СМЯТЕНИЕ

 
Мамамамамама не засыпай
тонкими пальцами горькими не холодей
вешней снегурочкой облаком робким не тай
где твой харрактер железная воля где
 
это мчит слышишь свиридовская метель
это Пер Гюнт запряг вороного коня
это отчаянья грех страха смертного лютый эль
колокол бьёт зеркала тролль хоронят меня меня
 
Вот тебе тёплые со снегирями носки
их вязали тамбовские бабушки продавали в Москве
от разлуки на веки печали убойной тоски
видишь алые ягоды по белой белой канве
 
ах пойдём погуляем пойдём на руках понесу
только б дальше уйти от пространства где выхода нет
помнишь снилась тебе я всё в шубке чёрной в лесу
да на саночках с горки к болезни одна из примет
 
это мчит слышишь свиридовская метель
это Пер Гюнт запряг вороного коня
это отчаянья грех страха смертного лютый эль
колокол бьёт Рождество вечность нового дня