Яркая сильная личность в русской литературе

Несколько лет назад мне в руки попала книга «Всеобщая история литературы». Прекрасно оформленная и иллюстрированная, она сразу привлекла моё внимание. Просматривая её, я дошёл до последней главы: «Русская литература». Углубившись в чтение, поразился точности и ёмкости авторских строк. Многое, из того, что я знал и считал незыблемым, под влиянием прочитанного расширилось и приняло совершенно новые очертания и значения. Поинтересовался: кто же автор? Князь Дмитрий Петрович Святополк-Мирский. Доселе я ничего не знал об этом человеке. Но чем дальше читал, тем больше поражался мастерству и таланту автора. Не скрою, испытал наслаждение, которое раньше мне было не знакомо.

Литературный критик – это призвание. И таких единицы. Чтобы понять истинный смысл произведения, правильно расставить акценты, а затем преподнести читателю во всём блеске и неотразимости, надо обладать недюжинным талантом и мастерством. Литературный критик подобен гениальному ювелиру-огранщику, который днями и ночами думает о том, как сделать из грубого куска прозрачного твёрдого камня произведение искусства. Алмаз – безусловно прекрасен. Его цвет, блеск завораживают, сводят с ума. Но чем больше любуешься им, тем яснее осознаёшь, что чего-то недостаёт этому удивительному минералу. Так и мастер в начале работы с недоумением и растерянностью смотрит на камень. Он потерян и с робостью дотрагивается до него, но алмаз холоден и высокомерен. Но пройдёт время, и настанет день, когда все сомнения и тревоги улетят прочь. Азарт и вдохновение сменят смуту в душе мастера. Закрывшись в мастерской, он днями и ночами ваяет новое чудо. Но проходят дни, недели, месяцы, а мастер не может понять, увидеть истинное лицо камня. Он измучен, опустошён. Кажется, что все труды и старания напрасны. Но однажды ночью во сне, в тёмной комнате, на покрытом сукном столе, на подставке он увидит камень. Почти невидим и бесцветен в полумраке, тот вдруг вспыхнет тысячами огней, как только тонкий луч солнца, скользнув сквозь шторы, упадёт на него. Магический свет, озарив комнату волшебным сиянием, заискрится вокруг. Бриллиант совершенен, просто невозможно отвезти глаз.

Так и критик, взявшись за огранку литературного произведения, доводит его до идеала. То, что ускользнуло от взгляда рядового читателя, критик скрупулёзно рассматривает и, обработав, преподносит в совершенно новом виде. Прочитав гениальное произведение Д.П. Мирского, я стал страстным поклонником его таланта. Размышляя над его работой, вдруг осознал: если бы мне не встретилась эта книга, то вполне возможно, что я не узнал бы о ней. Меня возмутило, как несправедливо и подло поступили те, кто сознательно старался имя и труды автора предать забвению и уничтожить память о нём.

В детстве, как и все мои сверстники, я любил смотреть кино. Советские фильмы про гражданскую войну и революцию тогда были очень популярны. Красноармейцы, комиссары, рабочие и крестьяне были главными героями, а белогвардейские офицеры – это дворяне и буржуи, угнетатели трудового народа. Логика проста: бей ненавистных эксплуататоров и кровопийц. Но даже в этих лубковых образах белых офицеров я увидел людей с богатой внутренней культурой. Что-то неосознанное, вспыхнув в душе, осталось в памяти навсегда. Несколько лет назад было популярно слово "априори". Вполне возможно, что те детские впечатления из той же оперы. То неосознанное многие годы жило во мне, постепенно формируясь в определённые знания, которые со временем приняли вид стройной, осознанной теории.

Теперь, познакомившись с тенденциями в современной русской литературе, я узнаю, что героя (в высоком смысле слова) сменил антигерой или суррогат каких-то логических, теоретических построений-измышлений. «Маленький человек» со своими ничтожными проблемами и заботами заполонил всё вокруг. Он живёт в своём куцем заштопанном мире, среди таких же ущербных и закомплексованных соседей. Трудно сказать – любит он свою жизнь или не любит. Нравится она ему или нет? В большинстве – не любит и презирает, но деваться ему некуда. «Не мы такие, а жизнь такая», – отвечает герой фильма «Бумер» старухе-шаманке. Эта фраза рефреном незримо парит над современностью.

Не углубляясь в анализ конкретных произведении сразу перейду к главному. Викентий Викентьевич Вересаев в статье «Что нужно для того, чтобы быть писателем?» откровенно говорит: «Прежде и после всего нужен талант, и не о чем здесь беседовать, и не о чем читать лекций. Нельзя научиться стать писателем-художником, – нужно им родиться. Poetae non fiunt, sed nascuntur, – поэтами не делаются, поэтами рождаются.

Это, конечно, верно. Прежде всего нужен талант. Но талант сам по себе это только семя благородного, прекрасного растения. Чтобы пышно развиваться, чтобы дать яркие, благоухающие цветы, для него необходим целый ряд благоприятных условий.

В первую очередь нужны подходящие внешние условия. Если вы оглянетесь на блестящую русскую литературу XIX столетия, справедливо вызывающую удивление и восторг всего мира, то увидите, что вся она создана почти исключительно тонким верхним слоем русского народа, – дворянством и буржуазной интеллигенцией. Толща народная для нее почти ничего не дала. И понятно, почему. Безграмотный вятский мужик, безвыездно живший в глухой своей деревушке, темный фабричный ткач, забитый долгим, тяжелым и нездоровым трудом, могли обладать огромнейшим художественным талантом. Но как и в чем могли они его проявить? Не только все кругом, но и сами они даже не подозревали, что горящий в них талант есть великая жизненная ценность, а считали его чудачеством, баловством. И талант погибал, как семя, упавшее на сухую, затоптанную землю».

«Подходящие внешние условия», – в основном в этой статье речь пойдёт о них, ибо «Бытие – определяет сознание». Обратимся к работе Д.П. Мирского «История русской литературы». «Писательства», т. е. литературы в древней Руси не было, считает автор, а были только «книжники», которые в основном занимались чтением религиозных книг и их переписыванием. Это занятие было почтенным и поучительным. «Истинное свое выражение художественный и творческий гений древней Руси нашёл в архитектуре и живописи, – пишет Д.П. Мирский, – и тому, кто хочет определить подлинную ценность этой цивилизации, надо обратиться не к истории литературы, а к истории искусства».

«Новая русская литература начинается с создания постоянной традиции светской художественной литературы во второй половине XVIII века, – продолжает дальше свою мысль автор. – Отправной точкой всего дальнейшего литературного развития является усвоение правил французского классицизма четырьмя людьми, родившимися при Петре, и их более или менее успешные старания перенести эти правила и нормы на русскую литературную почву, создавая соответствующие им оригинальные произведения. Эти четыре человека – Кантемир, Тредиаковский, Ломоносов и Сумароков».

Эпоха Петра Первого дала толчок для развития литературы на Руси. Европейские стандарты вошли в обиход главным образом дворян. Простой русский народ был вне этой интеллектуальной жизни. Фактически, литература была достоянием и привилегией только аристократов. Крестьяне, да и городские жители низших сословий, в подавляющем большинстве были неграмотны. Естественно, вместе с правилами французского классицизма в Россию попали и литературные герои. Французские, немецкие, английские, испанские персонажи книг незаметно обживали русские просторы. Молодые дворяне под надзором гувернёров из Европы впитывали с младенчества те идеалы и образы прекрасных образцов европейской литературы и культуры, которые принесли с собой пришельцы с запада. Процесс пошёл. Закончился XVIII век, и на смену ему пришёл XIX. Золотой век русской литературы. Расцвет и благоухание дворянской культуры, аромат которой мы до сих пор ощущаем и не можем забыть.

Эта культура оказала благотворное влияние и на казахскую литературу. Именно в XIX веке начинается формирование письменной литературы у казахов, которые раньше использовали формы устного народного творчества. У истоков создания в Казахстане литературы как искусства были педагог-просветитель Ибрай Алтынсарин, учёный-путешественник Чокан Валиханов и поэт-философ Абай Кунанбаев, который, как А. С. Пушкин для русского народа, создал современный казахский литературный язык. Именно в творчестве Абая сфокусировались основные проблемы казахского общества второй половины XIX века. «Слова назидания» – вершина философско-этической мысли поэта – это систематизированный подход в изображении нравственного, морального облика человека степи, и в то же время в этом произведении даны ориентиры для формирования новой личности, её духовных и нравственных приоритетов. Показывая негативные, омерзительные черты национального характера своего народа, он тем самым даёт понять молодому поколению, как не следует поступать в жизни. Эта принципиальная позиция поэта во многом оказала влияние на формирование положительного героя в казахской литературе. Абай, если так можно выразиться, «западник». Многое в его творчестве, мировоззрении направленно на то, чтобы открыть для простого казаха богатство и очарование европейской культуры. Он так и говорил: «Знать русский язык – значит открыть глаза на мир». Поэт всеми силами своей страстной бескомпромиссной натуры стремится приобщить свой народ к живительному источнику под названием «Европейская культура». Невежество, косность, скудоумие и откровенное мракобесие в среде казахского народа возмущают, угнетают Абая; и в конце концов, окончательно разбивают ему сердце. На исходе своих лет он в бессилии задаёт себе вопрос: «Странно отношусь я к своему народу. Не пойму, питаю к нему неприязнь или люблю?

Если бы любил, то без малейшего сомнения одобрял бы его нравы и среди всех черт нашёл хоть одну, достойную похвалы. Моя любовь не давала бы погаснуть вере, будто мои соплеменники обладают качествами, присущими великому народу. Но нет у меня этой веры». («Слова назидания», слово девятое)

Пушкин и Лермонтов, Грибоедов и Тургенев украшают своими произведениями изящную словесность. Наступили новые времена. Невзирая на ужасы крепостного права, русская культура берёт новые высоты. В литературе – эпоха великих героев. Героев– бунтарей бросивших вызов серой действительности. Всех их объединяет одно:

Глядеть на жизнь, как на обряд

И вслед за чинною толпою

Идти, не разделяя с ней

Ни общих мнений, ни страстей.

   А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»

Онегин, Чацкий, Печорин и Базаров – крупные, монументальные, самодостаточные фигуры, яркие сильные личности. Они заметны издалека, сразу бросаются в глаза. Их невозможно не заметить. Они не позволят себя не заметить. Но они – изгои. Чужеродные, даже, можно сказать, враждебные на русской почве элементы. Непонятные для простого народа личности. Они и сами осознают это, томясь и страдая в чужой для них стране. А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, А. С. Грибоедов и И. С. Тургенев – яркие представители дворянства, её высшей аристократической части. Их воспитание и образование ничем не отличалось от других дворянских фамилий. Французский язык и европейская культура господствовали в их семьях и родовых гнездах. Народная культура воспринималась ими как фольклор, прекрасная иллюстрация к произведениям. Это был экзотический фон и декорации для спектаклей, разворачивавшихся в их творческом воображении. Герои их книг родом с запада. Только лоск и декорации русской жизни создают иллюзию близости их к русскому народу. «Страшно далеки они от народа», – напишет впоследствии вождь мирового пролетариата В. И. Ленин в статье «Памяти Герцена»; напишет про первых русских революционеров-декабристов, но с тем же правом эти слова можно отнести к писателям-аристократам, издали любовавшимся народным бытом, мудростью, нравственной красотой, но не пытавшимся встать с этим самым народом на одну доску.

С середины XIX века в России начинается компания по нагнетанию нездоровой истерии: во всём виноваты дворяне-помещики, которые заели страдалец-народ. И во главе этой компании, как ни странно, стояли литературные критики. Именно они положили начало катастрофическому движению к революции. Горстка неистовых, радикально настроенных адептов свободы, равенства, братства, в которой едва ли наберётся полдюжина, сумели сделать невозможное. С их лёгкой руки в стране произошли те колоссальные тектонические сдвиги, которые в конечном итоге смели всё на своём пути. Определив цели и задачи своей борьбы, революционеры-разночинцы разогнали паровоз, который на всех парах помчался к своей конечной остановке: станции под названием «Коммуна».

Конечно, я не утверждаю, что все дворяне были идеальны. Этого не могло быть. Но в целом, в русском обществе, как и в других странах Западной Европы, сформировалось нетерпимое, враждебное отношение к этому сословию. В литературе создаётся отрицательный образ дворянина. Его формируют Некрасов, Салтыков-Щедрин, Гончаров, да и у Чехова мелькают гнусные типажи в некоторых рассказах, а изобразительное искусство просто изобилует (если не сказать «кишит») картинами крепостнического гнёта: «Торг. Сцена из крепостного быта», «Бурлаки на Волге», «Чаепитие в Мытищах под Москвой» и др. Душа просто разрывается от жалости и негодования, когда глядишь на страдания простолюдинов и бесчинства ненавистных эксплуататоров. Рука невольно тянется к кистеню и дубине, чтобы отомстить за беды и несчастья народные.

Я не идеализирую крепостничество, но если посмотреть на современное состояние аграрного сектора в России, то невольно задумаешься: а может быть, помещики и не такое зло? Это ведь тот самый средний класс, который хотя бы пытался наладить хозяйство, а не экспериментировать, не задумываясь о последствиях и судьбах народа. И вот И. С. Тургенев создаёт своего Базарова – энергичного, деятельного человека. Но какова реакция! И правые, и левые просто заулюлюкали и подвергли обструкции и роман и автора. («Асмодей нашего времени»). Тургенев после такого так и не оправился до конца жизни. С авансцены русской литературы исчезли личности. Но свято место пусто не бывает. Как тараканы из щелей полезли маленькие человечки, и эпоха «Башмачкиных» восторжествовала. Потомки Акакия Акакиевича просто заполонили всё.

Ионыч, герой одноимённой повести А. П. Чехова тоже из когорты тех, кто не разделяет «общих мнений и страстей». Но это уже совсем другой типаж. Серый, закамуфлированный под таких же безликих обывателей провинциального городка, он, скорее, вызывает антипатию. О каких-то других чувствах к нему говорить просто не хочется. Хотя, безусловно, его жаль, чисто по-человечески.

После крестьянской реформы 1861 года дворянство медленно, но неумолимо теряет свои позиции, сходя со сцены русской жизни. «Пришёл вонючий «разночинец». Пришёл со своей ненавистью, пришёл со своей завистью, пришёл со своей грязью... И разрушил дворянскую культуру от Державина до Пушкина», – так жёстко и откровенно охарактеризовал эту эпоху оригинальный русский писатель и религиозный философ Василий Васильевич Розанов в книге «Опавшие листья». А в наши дни состояние современной русской литературы в условиях усложнившегося мира с участниками всероссийского молодёжного образовательного форума «Таврида» обсудил Андрей Венедиктович Воронцов, член союза писателей СССР, России, секретарь правления союза писателей России, доцент Литературного института им. Горького. Он объяснил участникам «Тавриды», почему современной русской литературе ни в коем случае нельзя приписывать статус великой: «Измельчаются смыслы той великой литературы, наследниками которой мы являемся. Новые герои, книги, не имеют никакого отношения к произведениям, прославившим русскую литературу. И сегодня современная русская литература ищет настоящего героя, для того, чтобы вновь получить статус великой».

Хотя, на мой взгляд, если ставить перед собой цель, чтобы вновь получить какой-то статус, то ничего не получится. Художник должен быть свободным от каких бы то ни было установок. Процесс созидания, творчества не может быть подчинён определённой группе лиц. Их политическим, конъюнктурным или иным притязаниям и амбициям. Художник – свободная, независимая личность, и только вдохновение или муза поэта могут довлеть над ним. Лишь в этом случае он может создать настоящий шедевр. Если его закутать во всевозможные «одёжки», то ничего путного не получится. Об этом чётко и ясно сказал А. П. Чехов в повести «Скучная история»: «Я не скажу, чтобы французские книжки были и талантливы, и умны, и благородны. И они не удовлетворяют меня. Но они не так скучны, как русские, и в них не редкость найти главный элемент творчества – чувство личной свободы, чего нет у русских авторов. Я не помню ни одной такой новинки, в которой автор с первой же страницы не постарался бы опутать себя всякими условностями и контрактами со своею совестью. Один боится говорить о голом теле, другой связал себя по рукам и по ногам психологическим анализом, третьему нужно «теплое отношение к человеку», четвертый нарочно целые страницы размазывает описаниями природы, чтобы не быть заподозренным в тенденциозности... Один хочет быть в своих произведениях непременно мещанином, другой непременно дворянином и т. д. Умышленность, осторожность, себе на уме, но нет ни свободы, ни мужества писать, как хочется, а стало быть, нет и творчества».

Разночинцы стояли на первой линии атаки. Они не скрывали скептическое, пренебрежительное, враждебное отношение к культуре и литературе дворянства. Фактически, они отрицали её, считая барской блажью и извращением. Для них в ней, казалось, нет ничего ценного. Их наполняло чувство уверенности и превосходства, что они-то создадут что-то более оригинальное и талантливое по сравнению с тем, что сотворили дворяне. Юношеский максимализм в них бил через край. Но времена изменились.

Создавать высокохудожественные произведения литературы, к сожалению, даётся не каждому. «В чём причина и почему талантливый писатель не может создать шедевр?» – спросите вы. В подходящих внешних условиях. Где вы живёте, в какой среде, кто вас окружает. Чем забита ваша голова и душа: поисками духовных истин, красоты или презренным добыванием «куска насущного» или борьбой за местом под солнцем?

Подошёл к концу XIX век. Культурная жизнь в России била ключом. Это многообразие и изобилие просто завораживало и поражало воображение. Наступил Серебряный век – удивительный и неповторимый мир, который трудно оценить. Чего только стоят новые направления и веяние в литературе, изобразительном искусстве. Русский авангард, который дал миру столько новых имён. Русский, цыганский романс переживали свой взлёт. Новые молодые композиторы создают шедевры, которые останутся на века. Театр, литература, музыка просто изобилуют новыми именами и талантами. И всё это последствия той самой дворянской культуры, если можно так выразиться, своеобразный афтершок.

МХАТ на творческом олимпе. Пьесы А.П. Чехова идут на ура. «Вишнёвый Сад» – вершина чеховской драматургии. В ней, как в зеркале, как в фокусе отобразились важнейшие проблемы эпохи. Из воспоминаний К. С. Станиславского: «Послушайте, я же нашел чудесное название для пьесы. Чудесное!» – объявил он, смотря на меня в упор. «Какое?» – заволновался я. «Вишневый сад», – и он закатился радостным смехом. Я не понял причины его радости и не нашел ничего особенного в названии. Однако, чтоб не огорчить Антона Павловича, пришлось сделать вид, что его открытие произвело на меня впечатление… Вместо объяснения Антон Павлович начал повторять на разные лады, со всевозможными интонациями и звуковой окраской: «Вишневый сад. Послушайте, это чудесное название! Вишневый сад. Вишневый!»… После этого свидания прошло несколько дней или неделя… Как-то во время спектакля он зашел ко мне в уборную и с торжественной улыбкой присел к моему столу. Чехов любил смотреть, как мы готовимся к спектаклю. Он так внимательно следил за нашим гримом, что по его лицу можно было угадывать, удачно или неудачно кладёшь на лицо краску. «Послушайте, не Вишневый, а Вишнёвый сад», – объявил он и закатился смехом. В первую минуту я даже не понял, о чем идет речь, но Антон Павлович продолжал смаковать название пьесы, напирая на нежный звук ё в слове «Вишнёвый», точно стараясь с его помощью обласкать прежнюю красивую, но теперь ненужную жизнь, которую он со слезами разрушал в своей пьесе. На этот раз я понял тонкость: «Вишневый сад» – это деловой, коммерческий сад, приносящий доход. Такой сад нужен и теперь. Но «Вишнёвый сад» дохода не приносит, он хранит в себе и в своей цветущей белизне поэзию былой барской жизни. Такой сад растет и цветет для прихоти, для глаз избалованных эстетов. Жаль уничтожать его, а надо, так как процесс экономического развития страны требует этого».

В этом тексте меня волнуют, раздражают, просто возмущают два вопроса: первый, почему прежняя красивая жизнь не нужна теперь, и второй, почему сад – олицетворение поэзии и чистоты – нужно уничтожить ради каких-то иллюзорных экономических выгод? При всём уважении к К.С. Станиславскому, почему надо уничтожать именно самое красивое и ценное? Неужели в России тех лет не было ничего другого, что стоило бы уничтожить? Прошло пару десятилетий, и мечты идиотов воплотились в реальность. Уничтожили, но не угомонились. Нестерпимый зуд не давал новым деятелям властного олимпа покоя.

Обратимся к пьесе. С первых же минут мы попадаем в атмосферу ожидания и тайных трепетных надежд. Господа приезжают в родное именье. У каждого персонажа к ним свои вопросы и (как это ни удивительно) – требования. Все ждут господ с нетерпением и в то же время уже мысленно готовят список претензий и даже откровенных нападок, подготовив обвинительный приговор виноватому по всем параметрам дворянству. Судилище начинается. «А судьи кто?» – невольно возникает вопрос. Лопахин Ермолай Алексеевич – купец. Ожидая хозяев имения, читал книгу и уснул. Признаётся горничной Дуняше: читал, а ничего не понял. Отец его, мужик-лавочник, учил сына не читать, а обсчитывать. Трофимов Пётр Сергеевич – студент. Наверное, забыл, когда поступил в университет, а когда закончит – одному богу известно. Послушаешь его, такой умный, всё знает. Только волшебной палочки не хватает, чтобы он всё благоустроил. Тихим сапом заморочил мозги Ане. Представляю его жизнь с этой глупышкой. Нищета, убожество, утраченные иллюзии (у Ани).

Гаев Леонид Андреевич – тонкая поэтическая натура с богатым воображением. Но все, кому не лень, норовят его «заткнуть» и намекнуть, что он бездельник, как будто сами труженики. Убогие личности, лишённые какой бы то ни было фантазии. А между прочим, гомо сапиенс и выделился из мира животных только благодаря наличию этого важнейшего качества. Нет воображения – нет искусства. Альберт Эйнштейн отметил: «Воображение важнее, чем знание. Знания ограничены, тогда как воображение охватывает целый мир, стимулируя прогресс, порождая эволюцию». Любовь Андреевна и Гаев создают ту неповторимую ауру, которая и притягивает всех к этому дому, к этому саду. Лопахин настойчиво твердит, что надо уничтожить сад, разбить на участки для дачников, говорит, что через пару десятков лет дачник так расплодится и заполонит всё вокруг. Его слова оказались пророческими. Но тут важен другой аспект. Ни Гаев, ни Любовь Андреевна ни под каким соусом не воспринимают вздорную идею Лопахина. Они не идут ни на какие компромиссы, ни на какие сделки со своей совестью. Что это? Тугодумие? Совершенное незнание жизни? А. П. Чехов – гений и смог чутко уловить и показать главный конфликт эпохи. Воспитание, весь строй мыслей и чувств дворян просто не воспринимают этого бреда. Их внутреннее эго, богатый эстетический мир просто взбунтовались против такой пошлости. Им знакомы такие понятия как «комильфо» и «моветон». Для них это не просто слова. С детства, с молоком матери они впитали в себя эти понятия, эту стратегию и тактику, которая, по большому счёту, и определяла их поступки и жизнь. Для мужиков же и им подобных – эти слова просто звук, подобный звону ударяющихся шаек в бане. И тут опять важно воображение! Гаев и Любовь Андреевна уже видят эти дачи, эти шесть соток, которые в будущем возведут в культ. (Обладая самой огромной территорией в мире, загонять людей в такие клетушки и ещё гордиться этим?.. То же самое кладбища – хаос и беспорядок, даже чёрт сломает там ногу. Смогут ли усопшие найти в таком месте покой?).

Но всё кончено. Дворян и буржуазную интеллигенцию разогнали и уничтожили. Под громкие фанфары по улицам российских городов бодро маршируют большевики со своими приспешниками. Кроме фанатиков и идеалистов, к ним примазалось много всякой всячины. Есть там и маргиналы. Конечно, они атеисты, но в глубине души они восхваляют господа, что ниспослал на землю такую благодать. Время пришло. Их время. Надо торопиться, а то упустишь свой кусок, смачный, жирный.

Булгаков Михаил Афанасьевич – последний паладин ушедшей эпохи. Он всем сердцем, всей душой старается противостоять этому безумию, но время не остановить. Железной поступью по стране идёт монстр, который в пыль и прах разрушает всё, что было дорого и составляло сущность писателя. Он стоит один среди этого хаоса и какофонии, с недоумение озираясь по сторонам. Мир, в котором он жил и который любил, исчез навсегда. Остались только руины, над которыми кружат стаи стервятников. Это хорошо показано в романе «Белая гвардия», по которому была написана пьеса «Дни Турбиных».

Шариков Полиграф Полиграфович из повести «Собачье сердце» нагло заявляет: «Господа в Париже». Это не пустая фраза. Она имеет глубокий смысл. Да. Господа уехали. Уехали в Париж. Туда, где чувствовали себя в родной культурной среде, где было комфортно и безопасно.

Отгремели бури революционных лет. Мир и покой воцарился в стране. Швондеры и Шариковы с рвением взялись за свои дела. Главным, они считали уплотнение. Что нужно человеку для жизни: кухня два на три, спаленка 18 квадратов и санузел. Этот идеал параноидальных безумцев стал на долгие годы стандартом для жителей 1/6 части Земли. М.А. Булгаков неспроста заострил внимание на этом вопросе. Швондер и Шариков с рвением фанатиков планомерно и методично наседают на профессора Преображенского Ф.Ф., стараясь поочерёдно отнять у него столовую, смотровую и т. д. То есть те самые необходимые для творческого процесса условия. Они антиподы личности. Их идеал – серая аморфная безликая масса, криль с интеллектом амёбы. Ведь в такой среде не заметно их ужасающее убожество и примитивизм. Это очень важно. Я уже упоминал, в пьесе А П. Чехова "Вишнёвый сад" главная интрига разворачивается именно вокруг этого принципиального вопроса. Вишнёвый сад, в понимании Гаева и Любови Андреевны, ассоциируется с гармонично развитой личностью. А что нужно для формирования и развития такого индивидуума? Жизненное пространство, где душа и аура человека могла свободно развиваться на просторе и в окружении красивой природы, архитектуры, образованных, чутких и добропорядочных людей, которые благожелательно и трепетно относятся к новому члену общества. Это и есть дворянские усадьбы. Их создавали не для прихоти и баловства сибаритов-эстетов. Их строили для того, чтобы вырастить и воспитать умных, талантливых и гармоничных людей, способных создать что-то существенное (в основном в области искусства). Поэтому и Любовь Андреевна, и Леонид Андреевич Гаев не идут ни на какие уступки малограмотному мужику Лопахину. Они интуитивно понимают, что за благими намерениями этого купца-хапуги скрывается опасность, грозящая существованию дворянства, её культуре и самосознанию. Их опасения оказались не напрасными. Все последующие исторические события подтвердили верность таких подозрений. Мужицкий мир под звон фанфар и бодрых песен-маршей с грохотом разгромил остатки дворянской культуры, и эта цивилизация канула в вечность. В связи с этим на память приходят слова из песни в исполнении Жанны Бичевской:

Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили.

Словно аспиды мы басурманской крови.

Даже места нам нет в ошалевшей от горя России,

И Господь нас не слышит – зови не зови.

Это песня-реквием по ушедшей в небытие удивительной неповторимой эпохе и людях, которые её создали.

Интересны метаморфозы со значением слова «мужик». Если раньше оно обозначало человека невежественного, грубого, некультурного, можно даже сказать, имело несколько ругательное значение, то теперь оно олицетворение чуть ли не идеала мужчины-рыцаря. Но, как бы его ни приукрашивали, н прихорашивали, первоначальный смысл берёт всегда вверх.

Швондеры и Шариковы, расфасовав по клетушкам неприхотливых жителей страны, (невольно на ум приходит образ из сказки «Дикий помещик» М.Е. Салтыкова-Щедрина: «...летел отроившийся рой мужиков...») решили, что совершили социальную справедливость. Появились «убогие герои Зощенко», которые до наших дней задают тон в русской литературе. Этот коммунальный мир на долгие годы воцарился в стране. Коммунальная идея, коммунальная мечта, коммунальная любовь захлестнули СССР. Спустя полвека в песне «Баллада о детстве» В.С. Высоцкий с горечью написал о своих детских воспоминаниях: «...система коридорная, На тридцать восемь комнаток всего одна уборная, Здесь зуб на зуб не попадал, Не грела телогреечка, Здесь я доподлинно узнал, Почём она, копеечка».

Страшно представить: коридор, а в конце туалет. Зима, стужа. Семь утра, все спешат на работу. Стоят в очереди в сортир. Густая, напряжённая атмосфера, готовая в любую минуту разразиться скандалом.

Вот судите: в каких условиях жили поэты и писатели Золотого века и наши современники. Вывод напрашивается сам собой: комфорт в быту, доброжелательная, творческая атмосфера вокруг – это не прихоть и излишества – это те необходимые условия, которые и формируют ту среду, где художник может создавать и творить подлинные произведения искусства. А герой живёт и воспитывается тоже в среде. И как бы мы ни хотели, как бы ни изобретали велосипед, из коммунальной квартиры может выйти только один тип – порождение этого же коммунального мира.

Какую пищу для размышлений даёт нам современная эпоха? Есть ли проблеск в конце туннеля? Время лечит. Возможно пройдёт определённый срок, и новые гении заблистают в русской литературе. Но на пустом месте ничего не взойдёт. Надо прилагать колоссальные усилия, чтобы нация смогла выдвинуть из своей среды достойных.

XX век оказал неизгладимое влияние на судьбы человечества. И Россия не исключение. И это влияние имело чаще трагические, катастрофические последствия для судеб её народов. Отголоски тех печальных событии ощущаются и теперь. Русский народ, как и другие народы Российской империи, как могли боролись за свои интересы и права. Но антагонизм между разными слоями общества приобрёл такой накал, что всё закончилось революцией и гражданской войной. Взаимная ненависть и ожесточение достигли такого масштаба, что на долгие годы раскололи нацию пополам. И у каждой части народа остался свой взгляд на прошлое. Естественно, для культуры России это не принесло ничего хорошего.

Может, кто-нибудь скажет, что герои классической русской литературы уже набили оскомину, и нужно что-нибудь иное. Не буду спорить. В этой статье я хотел по-новому взглянуть на знакомые вещи, что-то переосмыслить. Ведь, чтобы двинуться вперёд, надо хорошо разглядеть, что осталось позади. Чтобы уяснить глубину героев русской литературы пушкинской эпохи, нужно по возможности погрузиться в ту атмосферу, понять характер людей, почувствовать окружающую обстановку. Одной из черт, которые заслуживают внимания, нужно выделить салоны в аристократических кругах русского общества. На первый взгляд нам кажется, что это выдумки жирующих бар, которые от делать нечего заполняют свой бессмысленный досуг всевозможными чудачествами. Но это только для непосвящённых может показаться так. Л.Н. Толстой в романе «Война и мир» с энтузиазмом критикует эти заведения. Но он сам вырос в этой среде. Она дала ему тот изысканный вкус и стиль, который он навряд ли бы приобрёл в среде мужиков или мещан. (Вспомним «Нравы Растеряевой улицы» Глеба Успенского)

Богемная среда играет не последнюю роль в жизни художника. Где, как не здесь, он может погрузиться в атмосферу феерии и карнавала, испытывая чувство катарсиса, которое и пробуждает творческое вдохновение. Некоторые жанры поэзии, живописи вообще не возможны вне такой среды. Возьмите историю изобразительного искусства Франции – импрессионисты выросли из шумной, бедной и прекрасной среды Латинского квартала в Париже. Вот и судите, насколько обеднела русская культура после всяких чисток, унесших богему, аристократические салоны, дворянские гнёзда и даже разночинские чаепития под «Марсельезу».

Что отличает героев книг Золотого века от современных? Во-первых, цельность натуры. Они не раздваиваются, не маскируются, не мимикрируют под окружающую обстановку. Открыто идут на конфронтацию с обществом, которое считают несправедливым. Чувства и мысли их логически переходят в дела. Конфликт идеала и жестокой действительности порождает интригу. В пьесе А. Н. Островского «Бесприданница» главная героиня Лариса Огудалова верна своим принципам и идеалам до конца. Её мать принимает у себя дома лучших людей города, стараясь создать атмосферу дворянских салонов. На это уходит немало средств из их скромного бюджета. Но она идёт на эти жертвы. «Для чего?» – спросите вы. Зачем эти неоправданные траты? То же самое творит и Любовь Андреевна из «Вишнёвого сада». К чему вся эта карусель? Обыватели с упоением осуждают такое нескромное поведение. Но в этом скрыт особый резон. И Любовь Андреевна, и Харита Игнатьевна стремятся создать в своём доме особую атмосферу, способствующую раскрытию внутреннего потенциала человека, его скрытых, неосознанных талантов и лучших качеств души, пытаются возможными им способами раскрепостить личность. Ведь закомплексованный человек не в силах создать истинных произведений искусства. Любовь Андреевна, глядя на окружающих, в сердцах говорит: «Вам не пьесы смотреть, а почаще смотреть на самих себя. Как вы все серо живёте, как много говорите ненужного». Вся внутренняя философия культуры дворянства выражена короткой фразой из стихотворения А.С. Пушкина «Памятник»: «Чувства добрые я лирой пробуждал». Да, лира – это средство, с помощью которого можно пробудить в человеке его лучшие качества, заложенные природой. Не стяжательством, не воровством, не подхалимством, не подлостью и прочими ...имствами, а именно лирой. Стремление к высокой любви героини пьесы Островского разбивается о ничтожные приземлённые инстинкты «лучших» людей этого захудалого городишки. Словно стайка кобельков, они крутятся вокруг Ларисы Дмитриевны в надежде урвать свой кусок. Ничтожества. Это лишний раз подтверждает то, что чем ниже стоит человек в табеле о рангах, тем труднее ему усвоить нормы морально-этического кодекса дворянства. Островский предвосхитил пьесы Чехова и показал трагедию дворянских фамилий.

Дворяне высоко подняли планку во всех сферах общественной, культурной жизни страны. И дотянуться до неё, а тем более перескочить через неё дано было не всем. Многие сословия, да и целые народы империи так и остались вне этой интеллектуальной и культурной сферы. Савелий Яковлевич Сендерович, профессор Корнельского университета (штат Нью-Йорк, город Итака) в статье «Вишнёвый сад – последняя шутка А.П. Чехова» (опубликована в журнале «Вопросы литературы», 2007 год, № 1) приводит интересные факты: «Первой заботой Чехова был характер Лопахина. Лопахин писался в надежде, что он будет сыгран Станиславским. Подлинная значимость этого обстоятельства куда больше, чем это когда-либо представлялось. «Купца должен играть только Конст<антин> Серг<еевич>. Ведь это не купец в пошлом смысле этого слова, надо сие понимать» (к О. Книппер 28.10.1903). Чехов имел в виду хорошо известное обстоятельство русской культурной традиции XIX века, что слово «купец», как и все, что связано с торговлей, звучало вульгарно для образованного русского. Характерные реакции образованного русского общества на купца как явление находились в диапазоне между презрительной насмешкой и брезгливостью. Ясно, что Чехов хотел порвать с таким стереотипом. Ясно также, в каком направлении он хотел отойти от стереотипа: Станиславский обладал привлекательной, тонкой, интеллигентной внешностью. Неоднократные наставления Чехова в связи с пониманием характера Лопахина вскоре начинают сопровождаться нотами отчаяния. Почему Чехов был так озабочен Лопахиным? Да потому что для него Лопахин – герой пьесы. Вот как отчетливо и отчаянно звучит его призыв: «Ведь роль Лопахина центральная. Если она не удастся, то, значит, и пьеса вся провалится» (к О. Книппер, 30. 10 1903)».

Если к купцам – людям состоятельным и солидным так относились, то что говорить о прочих низших сословиях? Это были просто статистические единицы, какой-то неодушевлённый планктон. А. П. Чехов – выходец из семьи лавочника, уже на исходе своей жизни предпринял робкую попытку реабилитировать своё сословие в глазах образованной части русского общества, но дворянский мир был непоколебим. Он небрежно отбросил эти жалкие потуги великого писателя, и просто рассмеялся ему в лицо! Станиславский, настоящая фамилия Алексеев, купеческий сын, не стал играть купца Лопахина, предпочёл дворянина Гаева. Вот вам и парадоксы русской жизни! Выступив ходатаем, своеобразным ходоком от мира, Антон Павлович наивно надеялся пробудить в сознании дворян и их единомышленников снисхождение и великодушие. Но аристократы слишком хорошо знали этот тип человеческой натуры, чтобы поддаться обману. И традиция в постановке пьесы «Вишнёвый сад», заложенная Станиславским, осталась в русской и мировой драматургии.

Личная драма Чехова переплетается со сложнейшими коллизиями в жизни русского общества в канун революции 1917 года. Большевики одним ударом разрубили этот гордиев узел и решили, что больше проблем нет. Конечно, в понимании миллионов малограмотных граждан бывшей империи, которые только что закончили ликбез, проблем не было. Для них открывались новые заманчивые перспективы. Новоявленные самородки, только что оторвавшиеся от сохи, устремились в города в поисках сермяжной правды. Появились всякие Ляписы-Трубецкие со своими «Гаврилиадами». Так зародилась новая литература и новые герои, которые уже не имели ничего общего с литературой и культурой дворянства.

Сложнейшая структура русского общества, построенная в течение XVIII – XIX веков, хоть и строилась на эксплуатации одних классов другими, дала конкретные результаты. Эта система позволила определённой части общества в короткий исторический срок наверстать упущенное и выдвинуть из своей среды плеяду высокообразованных, талантливых людей, которые смогли двинуть страну далеко вперёд. А миллионы простых граждан империи находились в забытье и невежестве. Это было несправедливо. Революция, как ураган, снесла все препоны и заграждения и открыла народу дорогу в новую жизнь. Но под обломками старого режима осталось то, что уже никогда не восстановить.

Подытоживая вышесказанное, хотел бы обратиться к одиозной фигуре героя романа И.А. Гончарова «Обломов». Вроде ясно: Илья Ильич – конченый, потерянный тип, ничтожество, которое бесславно завершает эпоху дворянства. Но, просматривая критические статьи по этой теме, заметил тенденцию – чем дальше от времени создания романа, тем интонация и понимание этой личности меняются. Медленно, но неумолимо приходит осознание того, что мы потеряли со смертью Ильи Ильича. «Золотое сердце» – так в романе охарактеризовал своего друга Обломова Штольц. Да, именно, золотое сердце, большое, доброе, как у Любови Андреевны, которое всё поймёт, не осудит, не обругает, и не подвергнет хуле и откровенному глумлению. Где это сердце? В мире ограниченных, убогих людей: циников, эгоистов, стяжателей и нахалов вы не найдёте его. Оно осталось там, далеко, где возможно и был потерянный рай.

Какую пищу для ума и сердца даёт нам современность? Какие тенденции, какие идеи и чувства витают в умах и сердцах наших современников? В интернете познакомился с творчеством талантливого поэта, музыканта и просто обаятельного юноши Васи Обломова. Настоящая его фамилия Гончаров Василий. Возможно, и ему близки мысли и чувства героя романа знаменитого однофамильца, и в своём творчестве он опирается на истины, почерпнутые у классика. Но, в отличие от своего литературного прототипа, Василий выбрал более активную жизненную позицию, и вот как он смотрит на важнейшие проблемы страны. Пусть он идёт от противного, но главное, намечены ориентиры. Положительный герой рождается в муках. Из хаоса и безобразного появится новое и прекрасное. Любезно представляю вашему вниманию его произведение «Национальная идея»:

– Порубал Иван Царевич змея, пробудил царевну ото сна,

а национальная идея между тем осталась неясна.

Сжег в печи лохмотья жабьей кожи, выкрав их, пока жена спала.

Акция сработала, но тоже ясности особой не внесла.

А проблем добавилось к тому же – был эффект совсем не тот, что ждал:

обстановка в доме стала хуже, и возник классический скандал.

Проломил Иван дыру в заборе и ушел на подвиги с мечом.

Срезал все дубы у Лукоморья, на одном сундук нашел, причем.

Разломал Иван сундук на части – даже не мечом, а головой.

Думал, в сундуке найдется счастье, а нашелся заяц – как живой.

И сказал Иван, мол, эта шутка – не смешная, как плевок в лицо.

Зайца разрубил, а в зайце – утка. Утку разломал – а там яйцо.

И уже предчувствуя победу, взял Иван минутный перекур.

И разбил яйцо – как били деды золотые яйца личных кур.

И в ошметках скорлупы и слизи, медленно стекавшей по стволу,

наш Иван Царевич, взгляд приблизив, обнаружил ржавую иглу.

И рефлекс, отточенный веками, снова в этом случае не спит:

Бац! – сломал иглу двумя руками (заработав гепатит и СПИД).

И убил Бессмертного Кощея, и дворец Кощея сжег дотла.

А национальная идея так же непонятна, как была.

А домой вернулся – там всё то же: мусор, грязь, поломанный забор,

запах жженой лягушачьей кожи и в глазах жены немой укор.

Плюнул на пол, выбил дверь ногою и ушел геройствовать в ночи.

Пободался с Бабою Ягою – на лопате сжег ее в печи.

Сжег избу куриную в нагрузку, а затем, отчаян и жесток,

запихал с размаху прямо в гузку Соловью-разбойнику свисток.

А затем вскричал Иван с тоскою: господи, ну господи, ну шо?

Шо бы нам сломать еще такое, чтобы разом стало хорошо?

Где же эта штука? Кто я? Где я? А ведь скоро сказочке конец!

Тут национальная идея стала проясняться наконец.

Даже сам Господь расправил руку, гордо обводя родимый край:

«Верно мыслишь! Есть в России штука, поломать ее – и будет рай!»

В общем, цель, задача и работа – и в быту, и в сказках, и в кино

– это взять и поломать чего-то. Но чего – понять нам не дано.

Что бы нам такое поломать бы? Но ломаем – и понятно: зря.

Вот сожгли помещичьи усадьбы. Вот убили веру и царя,

кулака, эсера и кадета, нэпмана, затем большевика.

Если кто-то не поломан где-то – значит не дошла еще рука.

Всех переломали, вроде чисто. Счастье наступило? Вот же хер!

Ладно, поломали коммунистов. Поломали весь СССР.

Если в годы прежнего застоя мы сносили храмы с площадей,

то теперь, полив святой водою, разломали статуи вождей.

Следом поломали демократов, снова укрепили вертикаль.

Что ни поломаешь – все утрата. Что ни поломаешь – будет жаль.

Бьемся, бьемся, вкладываем душу, искренне ломаем, как никто!

Только каждый раз, чего порушим, всё опять окажется не то!

Ждем мы, что возвысится культура, возродятся фабрики, кино,

и в музей вернется жабья шкура, что спалили мы давным-давно.

Пропадут коррупция и пробки, медицина встанет в полный рост...

Но никто не слышит голос робкий, а ответ необычайно прост:

чтоб Иван Царевич вышел принцем и от бед избавился на раз,

поломать-то нужно главный принцип: принцип все ломать, что видит глаз.