Cеятели и пророки на Земле Обетованной. Отрывки

Парижские  банкиры.  Париж, июнь 1895 года

«Что ж, господа, мы вас избавим от самих себя! Мы уедем. Куда? Ну, на первых порах, быть может, это не столь уж и важно… Главное – это создание реального убежища для евреев пусть хоть на клочке земли, но чтобы это была  наша земля, наш дом, где мы смогли бы спокойно проживать, никому не мешая, и достойно, да, достойно, – “со своими крючковатыми еврейскими носами”! Государство евреев! Гениально, просто, невероятно и осуществимо!

И может быть, мир тогда наконец успокоится на наш счет, когда ненавистные всем евреи уедут!  Мы в начале пути!  В самом начале. Сознание отказывается  оценить всю меру предстоящей деятельности.  

Итак – Государство евреев! Звучит действительно почти невероятно! Но существовали же в древности и испытывали периоды расцвета государства Давида и Соломона и их потомков…

Сначала отправятся отчаявшиеся. Они должны будут  подготовить условия жизни для тех, кто приедет за ними: средний класс; интеллигенция, ученые, учителя, врачи. Вначале поедут чернорабочие – из России, Румынии. Им выпадет самая тяжелая, «грязная» работа.  Таков был план. Строительство городов, зданий; осушка болот – продумано все, вплоть до помещений для рабочих, семичасового рабочего дня и флага нового государства – на белом фоне  семь золотых звезд! Труд обязателен для всех граждан в государстве – это главное.  Планирование экономического развития. Частный и обобществленный секторы. Строительство гидротехнических сооружений, гидроэлектростанций! Школы, университеты, боль-ницы, театры!

Наш девиз:  “Человек, ты брат мой!”»    

После нескольких страниц  чтения Герцль заметил, что внимание его слушателя ослабело. Он сложил листы, не дочитав до конца. Гирш не возражал. Помолчал, глядя в сторону, затем, вздохнув, ответствовал:

– Все это прекрасно звучит, молодой человек. Прекрасно. Но фантастично. От этого пахнет, извините, утопией. А под утопию деловые люди не дадут вам гроша ломаного. Да. Идеи ваши блестящи, и даже больше скажу: подкупает ваша искренность, вера… Прекрасно, да.  Я непременно подумаю над вашими… доводами.  Желаю вам удачи, да, удачи в дальнейшем, и да поможет вам наш еврейский Бог!

Герцль ответил  словами Пинскера:

– Помогите себе сами, и Бог вам поможет.

– Да, да, –  закивал барон, вставая. 

Аудиенция была окончена. Результат ее был пока неясен. Взяв гостя под руку, провожая к двери, он еще добавил вполголоса, доверительно:

– Вы, наверно, собираетесь обратиться и к другим бога-тым людям. Ручаюсь, что господин Ротшильд вам ассигнует пятьсот  франков.

Пришлось проглотить и эту издевательскую фразу.

(…) Дни малых дел.  Да, идея возвращения  рождалась отнюдь не только в умах политиков.  Процесс шел  снизу, стихийно, неудержимо. Начиналась эпоха: «Кум вэ асэ» – «Встань и действуй!»

И уже  шли пешком через пустыню, как некогда во времена Моисеевы, – евреи  Йемена, из потерянного колена, на историческую родину. Некоторые ученые считают, что йеменцы – это особая раса, происхождение которой является загадкой древности. И еще – что это наиболее одаренная ветвь еврейского народа, со способностями к музыке, большими задатками к развитию мышления. Ни много, ни мало, но есть сведения, что путешествие это, полное утрат и лишений, заняло двадцать шесть лет! Они вышли из Йемена богатыми людьми, с караваном из двадцати верблюдов, которые везли мешки с кофе. Среди них были ткачи и портные, каменщики и плотники, все эти ремесла были презираемы арабами. Они несли с собой украшения из золота и серебра. И  прибыли  в Палестину, не раз по пути подвергшись нападениям разбойников, ограбленные, но выжившие, – всего лишь с двумя ящиками, в одном из которых была рухлядь, а в другом – священные книги.  

И уже приплыл  к берегам Эрец-Исраэль на паруснике из Алжира с многочисленной семьей Авраам Шлуш. Беда ожидала их, увы, уже по прибытии. Когда близ Яффо переправляли людей и поклажу на лодках, то случилось несчастье, одна из лодок перевернулась, и в волнах погибло восемнадцать человек! Среди них было двое детей, Йосеф и Элияху. Много  лет спустя внук Авраама Шлуша по имени Йосеф Элияху станет одним из основателей прекрасного города среди песчаных дюн у моря. Это  Тель-Авив, город весны.

Больше всего приезжало переселенцев из России и Румынии. Усилилось это движение особенно после прокатившихся по югу России погромов. Именно тогда, в преддверии первой алии, студенты Харьковского университета организовали движение: БИЛУ –  по начальным буквам воззвания на иврите: «Бейт Яаков леха у нилеха!» – «Дом Яакова, мы пускаемся в путь!»

(…) Запись третья. Пятого августа 1882 года закончилось наше путешествие, ранним утром мы прибыли в порт Яффо.   Судно наше бросило якорь недалеко от берега, потому что в Яффо нет гавани. Несмотря на ранний  час, на берег высыпала  целая толпа народу, они что-то кричали, махали руками, смеялись.

Проверка документов и все такое. Суета. Потом переправа, Это все заняло целый день, и высадились мы со всем нашим скарбом километрах в двух от города, на пустынном берегу, когда уже начинало вечереть, и только тут пришло время нам ощутить полностью, что цель наша, казавшаяся нам сколь великой, столь же и далекой, достигнута, под ногами у нас – это должно было казаться нам чудом – Земля Обетованная! Зрители все разошлись по своим домам. Нас окружали тишина и песчаные дюны.  Это была  уже другая новизна, и мы, молча, озирались в некоторой растерянности.

…Кстати, сам город, древняя Иоппия, с моря очень красив своеобразной, диковатой красотой. Он громоздится над равнинным берегом наподобие грузноватого холма с налезающими, нагроможденными одно на другое, так издали казалось, строениями, каменными стенами. 

…Как-то незаметно  быстро  все вокруг окутала тьма, и наступила ночь, первая наша ночь на Святой Земле. Ребята поставили палатки, мы кое-как поужинали в полной темноте, не разжигая костра. Разговоры были редкими и, начавшись, обрывались. Мы пока избегали делиться впечатлениями. Каждый переживал и вживался в новую реальность сам наедине с собою.

После ужина мы с Элизабет сидели на берегу, слушая шум  моря.

Первозданная тишина  время от времени нарушалась резкими криками, гиканьем, где-то вдали мелькали зажженные факелы, это были арабы на своих скакунах.

Элизабет уснула на моем плече. Жена моя тяжело больна. Болезнь обнаружилась не так давно. С тех пор, как она узнала о возможном  исходе своей болезни, мечта оказаться на древней родине, так она говорила, полностью овладела ею. Она бредила этим, она занималась, отыскав где-то учебный курс, изучением древнееврейского и даже арабского языка. Я считал и сейчас считаю, что все происходящее с нами, эмоциональный, вызванный этим всплеск, быть может, пойдет ей на пользу… Я, мужчина с сильными руками и нормальным здоровьем, сидя сейчас, здесь, на пустынном берегу, впервые со всей четкостью осознал свою ответственность за ее судьбу, связанную с моей. Это было какое-то возрождающееся в этих диких местах первобытное чувство мужского превосходства. Мы этой ночью чувствовали себя так, словно одни были во всем мире, одни на пустой земле, первые люди, созданные Богом, мужчина и женщина.

Что до меня  самого, то позади у меня, похоже, сожжены были корабли. Мне не хотелось думать сейчас об этом. Там, на большой, далекой  земле, остались у меня бывшая жена и сын; вся прошлая жизнь, мои занятия, дом, все имущество. Ветер странствий, неявно и приглушенно, уже давно звучал у меня в душе.   Может быть, частично это объясняется влиянием звезд: по гороскопу я Близнец.

(…)  После застолья, искренних приветствий и добрых пожеланий со стороны хозяев, рабби Иехуда вызвался любезно нас проводить к месту, всем здесь известному. Это настоящее еврейское местечко, постоялый двор «Хан», где мы могли запастись всем необходимым для дальнейшего пути… Нас мгновенно окружили люди, целая толпа. Еврейский язык, из которого я кое-что начал уже на слух  воспринимать, мешался с дурно произносимыми английскими словами.  В толпе смеялись, кричали, подзывали проходящих, чтобы поглазеть на нас, словно на заморских обезьян. Давали всяческие советы. Владелец продуктовой лавки, толстый пожилой еврей в полосатом халате и турецкой феске, узнав о наших планах, произнес грустно, покачав головой:

–  Или вы не смогли найти в городе места  себе для могил?

Нас предупреждали об опасностях передвижения: на путников нередко нападали арабы, требуя мзду за проезд, не хуже их разбойничали турецкие солдаты на сторожевых постах. Нас провожали с напутствием и молитвой: «Убереги их, Всевышний, от разбойников и злодеев и приведи их в Святую Землю!»

У нас не было верблюдов. Нанять их стоило немалых денег, а мы еще не знали, какими ресурсами располагает наша небольшая, но жизнерадостная община…

Впрочем, наши русские спутники действительно были полны  энтузиазма. Ну да, они приехали из неласковой страны, где в последние годы, как рассказал мне Петр, прокатились жестокие еврейские погромы, – на историческую родину, в землю, где, как   многие ожидали, действительно текли молоко и мед. Что ж, если это и не так, если земля эта  на самом деле заболочена и пустынна, –  мы оживим ее!  

«И возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет, как нарцисс!»

Эти слова пророка Исайи вдохновенно произнесла моя жена, когда мы остановились на привал в преддверии ночи и развели костер, набрав колючек – ими покрыт был первый холм на пути к Иерусалиму, которого  мы достигли к ночи, и кто-то сказал:   

– Вот он, наш первый холм в Сионе, –  он произнес  на иврите, – Ришон ле-Цион.

(…)  1885. Этот год для нас стал переломным.

Иерусалим внезапно появился перед нами в разрыве коричневых холмов, расчерченных горизонтальными уступами – террасами, остатками древнего земледелия. Дорога вела неуклонно вверх, и у нас заложило уши.  Мы так долго ждали этого момента и еще в Америке готовились к нему, что  появление в закатном воздухе сумрачного силуэта серых каменных стен с возвышающимися над ними башнями и мечетями отчего-то не вызвал у нас ответного чувства трепета и изумления. Мы молча глядели.

Нашему решению приехать в Иерусалим предшествовал очередной приступ болезни Элизабет, который едва не свел ее в могилу. Мы решились на отъезд из Ришона. Нас провожала вся колония.

(…) Первым впечатлением от центра мира было действительно столпотворение, смешение языков и религий. Главенствующее положение арабов ощущалось явно. Арабский говор, арабские рынки, мечети, женщины в длинных, до земли, платьях, с головами, повязанными  большими, белыми или черными платками. Евреи с пейсами в длинных кафтанах и черных чулках с остроносыми туфлями кишат всюду, иные носят меховые шапки и цветные пальто, подбитые мехом. Они говорят и на иврите, но больше на идише, или на какой-то смеси иврита с испанским и на арабском часто тоже, особенно на рынках.

…Элизабет бурно интересовало здесь все. Похоже, что она   очутилась в месте своих стремлений и давней мечты. Она, насколько позволяли ей силы, бродила, опираясь на мою руку, по бесконечным лабиринтам кривых, узких, каменных улочек-мешков.

На холмах, окружающих город, островки застроек терялись среди пустырей. По склонам разбросаны были кое-где селенья бедуинов. Около них, сливающиеся с пейзажем, паслись стада овец и коз. Внимание наше привлекло строившееся на пустыре примерно в километре от Русского Подворья еще одно довольно просторное здание, его окружала каменная стена, тоже еще не полностью завершенная. На воротах перед зданием в виде сложенной из камней арки с часами вверху мы увидели выбитую в камне  надпись латинскими буквами: «Talitha kumi».

Звучание показалось нам загадочным. Однако никто из наших американских знакомых не смог объяснить Элизабет, к какому языку или наречию принадлежат написанные латинскими буквами слова.

(…)  Аарон молчал.  Долог, запутан и извилист был путь евреев через пустыню.

Принято считать, что Моисей намеренно водил евреев столько лет, чтобы выросло новое поколение, не помнящее рабства египетского.

«Если Я прямым путем приведу их в Ханаан, займется каждый из них полем своим и виноградником своим и совершенно забросят Учение Мое. Надо, чтобы сначала дух Истины Господней глубоко внедрился в души их…»

Не раз за время изнурительного и полного всяческих лишений пути люди протестовали в весьма резкой форме против своего вождя.  У них была  еще свобода мысли  и  слова.

Вот что говорит Моисею Замврий, начальник Симеонова колена, по сведениям Иосифа Флавия, располагавшего, как уж было сказано, источниками, для нас навек утраченными. Замврий говорит это прилюдно, на собрании:

«Ты, Моисей, следуй тем законам, относительно которых ты так усердствуешь и к которым ты приучил народ, потому что если бы было не так, ты давно бы получил достойное возмездие и понял бы, что евреи не так наивны. Во мне, однако, ты не увидишь последователя твоих тиранических предписаний. Отняв у нас всякую усладу и самостоятельность жизни, каковые качества являются уделом свободных, не признающих над собой постороннего владычества людей, ты до сих пор всяческими средствами навязывал нам под видом законов полное порабощение Богу, а себе оставлял всю власть. Таким образом, ты для евреев хуже египтян, потому что постоянно готов наказывать всякого, кто бы поступил не по твоим законам, а по собственному усмотрению…»

Да, в начале путешествия были еще люди, не боявшиеся не только думать, но и произносить такое. Но за долгое путешествие в их душах поселился, подавив остальные мысли и чувства, страх. Выросло ли новое поколение евреев за время долгих странствий исхода – свободным? Или они сделались еще на тысячелетия рабами нового  учения?

Ибо сказано о Моисее:  Primus in orbe deus…  «Он первым на земле богов создал страх».

Да. Что до Замврия, то он вскоре после того выступления против пророка был убит вместе со своей женой, когда сидели в своей палатке, ударом копья. Так говорится в Торе.

«Каковы особенности этого человека?» – спрашивали о Моисее из народа, называвшего себя моавитянами, населявшего эту землю, права на которую Господь дал евреям.

Им отвечали старейшины другого народа, называвшего себя  мидянами: «Неотразимая сила слова – главная особенность этого человека».

(…) Смерть  Моисея. И вот к Моисею пришла Смерть. И задрожала земля, и закачались столпы небесные, ибо энергия и сила этого человека были огромны, и он сам об этом знал и говорил так: «Во  мне силы  больше, чем во всем мире»!

Как же встретил весть о близкой смерти этот титан, что управлял судьбой целого народа и отдельных людей в нем, этот смертный, созданный из плоти и крови, этот грешивший в жизни человек, подобно всем другим смертным, причастный к гибели многих людей из своего народа, причастный к гибели своего брата Аарона и его сыновей?

Может быть, он не верил в свою собственную смерть? Во всяком случае, Моисей совершенно не был к ней готов; он не был готов к встрече лицом к лицу с Творцом, с которым беседовал запросто по нескольку раз на дню.

Вот как он встретил известие и воспринял зарок Божий: «Ты через Иордан не перейдешь!» – возроптал и сетовал и просил Всемогущего отменить, хотя бы отложить исполнение приговора, говоря так: «…сколько труда я положил и сколько скорби испытал!»  И еще даже так: «Это ли плата  мне  за сорокалетнюю работу?!» Так ли велики были грехи и вины его, что нога его не могла ступить на Землю Обетованную?!  Справедливо ли это?!

И  стоял он на высокой горе у порога этой земли, земли праотцев Авраама, Ицхака, Иакова, и не было никого рядом, и приоткрылась кладезь его души, как огнедышащая гора Синай с ослабевающим внутренним огнем, ведь он все-таки был простой смертный. И перед ним расстилалась эта желанная земля, и он спрашивал себя: «Неужели это сотворил я, я один?!» 

Долго противился в мыслях и молитвах неизбежному, и день и ночь недвижен сидел в одиночестве на горе, и никто не смел тревожить патриарха.

А потом вышел к людям новый Моисей, которого они не знали, смиренный, смирившийся, с непокрытой головой и грустью в очах, и, поклонившись на все четыре стороны, обратился к ним, говоря так:

– Израильтяне!  Много огорчал я вас законами и постановлениями и ныне прошу – простите меня! Прошу вас только, когда войдете в Землю Обетованную, – он сглотнул комок, застрявший в горле, но не смог удержать одинокую слезу, которая сползла через щеку до самого подбородка, –  поминайте меня, поминайте кости мои, говорите: «Горе бен-Амраму!  Горе тому, кто подобно коню мчался впереди нас, а кости его остались лежать в пустыне!»

И люди отвечали ему, плача:

– Учитель и господин наш, мы прощаем тебя!

И он сложил руки на груди и еще сказал: 

– Глядите! Вот конец созданного из плоти и крови!

На горе Нево в земле Моавитской, против Бет-Пэора, место погребения его, но никто, ни один смертный не нашел этого места до сегодняшнего дня.

«Когда стоят на горе, то могила  видна в долине, а когда сойдут в долину, то могила видна на горе…»

Из Эпилога.  (…) Наряду с бережно охраняемыми уголками,  воспроизводящими седую старину, в Иерусалиме тоже появляются свои небоскребы. Один из них, в центре города на улице  Короля Георга, так и называется: «Городская башня». В этом месте иерусалимцы любят назначать встречи. Даже не у самой башни, которая высится, чуть отступя от улицы, а  около небольшого сооружения перед башней. Это сложенная из грубо обтесанных камней, старинного вида арка, к ней ведут каменные ступени.  Когда-то здесь стояла точно такая же арка,  в ней были ворота, а за воротами – сад и здание монастырской школы. На  верху арки и сейчас – большие круглые часы с римскими цифрами, а под часами, как прежде, завораживает таинственностью звучания  древняя надпись: «Талифа, куми» – «Спящая, проснись»*.  

    * Буквальный перевод этой фразы на арамейском языке: «Девица, встань», это изречение из Нового Завета, Евангелие от Луки, о воскрешении дочери Иаира.