Прилетела чайка

          И эта невыносимая кромка берега,

         которая внутри...

Самолёт теряет каждую минуту около трехсот метров, и с высоты восемьсот это дает мне около трех минут до момента соприкосновения с... Я понимаю, что на девяносто девять процентов уже мертв. Практически, даже на сто. Самолет маленький – «Сессна», двигатель – один, да и тот заглох. Носовая часть и стекло кабины забрызганы кровью, а впереди виднеется застрявшая под капотом голова чайки. Больше тридцати миль до берега. Умереть из-за чайки... И только бы она не узнала, господи. Только бы – не узнала... 

– И пойми, ничего особенного между нами не было, – я посмотрел на нее не то чтобы строго, но... чуть исподлобья.

Она просто кивнула головой и...

– Слезы и все такое – пожалуйста, давай обойдемся без этого, думаю, ты и сама понимаешь... – я говорил все более раздражённо.

– Д-да... – она кивнула еще раз и отвернулась, потому что глаза тут же наполнились слезами.

– Ну, тогда... прощай...

– И – все?

– Можно пожелать друг другу удачи, – я пожал плечами.

– Удачи... – повторяет она, словно эхо.

– И сказать, что очень жаль.

– Жаль...

– В общем, я пошел...

– Ага. Только... Завтра нечетный день – помнишь?

– Да. И что из того?

– Кому мне теперь звонить? Ну, завтра... – она смотрит в сторону, но все равно, как будто – в самые печенки, в самую душу. И перестает дышать...

Я беру ее за плечи:

– Дыши, глупая, дыши глубже, ну... – мне в самом деле нечего ей ответить, потому что...

– Я дышу, да... Ты, кажется, что-то сказал сейчас? Что-то странное...

– Не странное, не странное. Мы же с тобой уже...

– Сколько у нас еще времени?

– Минут пять. От силы...

– Давай помолчим.

– Давай... Только вот, я не понимаю...

– Что?

– Да как же мне звонить – завтра? Нечетный день... В четный – ты, а в нечетный – я. Ведь так? А теперь... А остальное я и правда поняла... Вот все-все – поняла...

Дождь со снегом – самое то для субботнего утра. Только я глянул в окно, и сон вылетел из головы напрочь. Это меня еще бабушка в детстве научила – если плохой сон приснится, сразу, как проснешься, посмотри в окно, и – нет его, забыл...

...Про что он был-то? Ну, да... Это я с моей Светкой расставался. Нет, мы – расставались, мы – с ней... Только вот – с какой из них, а? Обе – мои. Вспомнить бы лицо... Кто из них мне приснился? Светка, которая там, в кухне сейчас, или просто – Светка? Кажется, про четные-нечетные дни что-то... Значит, просто Светка, просто – Светка... И ведь – не зря, не зря он часто так повторяться стал, да и сам я уже знаю, чего перед собой-то... И она – знает. Просто неизбежность какая-то. Тупик. Только вот, кто первый заговорит, кто первый? Вроде бы я – мужчина, мне и рубить этот узел, но это значит, я ее – бросаю. Не могу я так... Больно все равно будет – очень. Так хоть пусть она брошенной себя не чувствует. Хотя бы...

...Все это вполне могло бы произойти. И дождь со снегом, и сон этот скверный, и разговор этот тяжелый и дурацкий, если бы... не произошло – уже. Уже двести двенадцать дней тому назад. И каждый из них был Днем Разделенной Любви. Это она так придумала – наоборот. Выдумщица она – бывшая моя Светка... У нее все всегда было наоборот. А почему, собственно, было? И есть. Только меня с ней нет. Уже. А ее – со мной. Нас вместе...

Так вот... У нее свой взгляд, особенный. Что любовь, она одна на двоих, и они живут в ней и дышат в ней – вместе, вдвоем, как в облаке. И она, стало быть, неразделенная, одна-единственная и неделимая. А разделенная, как раз наоборот...

Ее последняя, обращенная ко мне фраза:

– Каждый день без тебя – это День Разделенной Любви... Но я не стану тебя...

– Свет! Ты где?

– Я здесь, в кухне, погоди...

Через минуту она входит, в руках крохотный поднос, на нем чашка кофе. Сама – без всего. Красивая, ухоженная, сорокадвухлетняя женщина – моя жена, моя Светка.

– Захотелось тебя побаловать... – она присела на край кровати. – Я угадала? Ну, скажи...

– А ты не знаешь? – одной рукой я беру у нее чашку, а другая в это время уже... И я вижу, как ее глаза темнеют и взгляд обращается вовнутрь, в себя.

– Не могу... не могу... привыкнуть к твоим... рукам... Андрюша...

Последняя отчетливая мысль перед тем, как ее волосы касаются моего лица, – еще один день без...

– Знаешь, ты кто? Ты чайка моя, вот ты кто...

– Ну, да. Я же летаю...

– Нет, то есть да, и поэтому – тоже. Но когда ты летаешь, ты просто чайка, а когда, как сейчас, ты моя чайка... Ты – моя – чайка...

– Я всегда твоя чайка. И когда лечу – тоже. Ты рядом, в правом кресле. Я даже с тобой разговариваю, даже иногда стихи читаю – тебе. Про чайку, про тебя...

– Какие стихи? Андрюшенька, пожалуйста, ты никогда мне не рассказывал... Я не знала даже, что... А что за стихи, чьи? Твои?

– Нет. Их поэт написал, а я не поэт. Я, как чайка, умею только летать...

– Летать – это не только... Послушай, почитай мне, а? Ну...

– Ладно. Только учти, что читаю я плохо, потому что только тебе и только там, в воздухе. И потом, понимаешь, они грустные, очень. И запомнил я их только потому, что и там тоже – чайка...

– Это неважно, пусть грустные, любые, читай же, ну...

– Знаешь что... Нет, не буду. Какой из меня чтец. Погоди, лучше я найду в сети... Сейчас, сейчас... Ага, вот они. Вот – читай... – я повернул к ней ноутбук.

Она читала, а я смотрел на нее, и когда она подняла на меня глаза...

Потому, что все – банально. Очень. Нам не по двадцать и даже не по тридцать. Семья у нее, семья у меня. Дети... На нас двоих аж целых трое. И дома у каждого – все в порядке. А ломать всегда легче, чем строить. Да вы и сами знаете... Тупик. А про то, что у тебя в организме происходит, когда ты видишь эти глаза, слышишь этот голос, целуешь эти губы... И когда все в тебе кричит, шепчет, молит: вот – твое и навсегда, бери, ну...

– Андрей, здорово. Не помешал? Скажи, ты не смог бы завтра вместо меня слетать, «Сессну» перегнать на завод? Продление ресурса двигателя. Заодно удовольствие получишь от настоящего полета, а то ты все на «Боингах», на реактивных. Забыл уж, как без компьютера летать... А мне, понимаешь, надо тещу на новую квартиру перевезти, жена попросила... Ага. Ну, спасибо тебе, за мной не пропадет. Увидимся, будь...

... Через двадцать минут после взлета:

– Танго-Лима-Браво, добрый день, Пулково-контроль...

– Пулково-контроль, добрый день. Танго-Лима-Браво...

– Танго-Лима-Браво, сообщите количество горючего на борту...

– Сто тридцать литров. Танго-Лима-Браво...

– Танго-Лима-Браво, имеете допуск к полетам над морем?

– Допуск имею. Повторяю, допуск имею, но самолет для полетов над морем не оснащен. Средств спасения на борту нет. Танго-Лима-Браво...

– Понял. Пулково-контроль...

Еще через три минуты:

– Танго-Лима-Браво, ответьте. Пулково-контроль...

– Ответил. Танго-Лима-Браво...

– Танго-Лима-Браво, примерно в восьмидесяти-девяноста километрах к западу от вас терпит бедствие частная яхта. На борту семь человек, есть женщины. От них получен сигнал «мейдей». Повторяю, получен «мейдей»... В том районе сильное течение. Вы к ним ближе всех. Приказывать не имею права, самолет сухопутный, но вы ближе всех. Пока спасательный вертолет долетит, их унесет, и найти будет гораздо труднее, если вообще... А вы бы покружили над ними до прибытия спасателей, чтобы навести сразу... В пределах часа, не больше. Погода в районе бедствия – нижняя кромка 1000-1200, горизонтальная видимость без ограничений. Ваше решение? Пулково-контроль...

– Пулково-контроль, давайте курс, слетаю. Танго-Лима-Браво.

– Танго-Лима-Браво, ваше решение подтверждаю, спасибо. Курс... Эшелон... Контроль вторичный, подход доложите. Удачи...

Когда Андрей сказал, что нам лучше расстаться, я умерла в первый раз. Конечно, и ему было больно, но он старался говорить таким холодным, отстраненным тоном, казаться таким – чужим... У нас в самом деле не было выхода, это не могло продолжаться бесконечно. Мы оба уже поняли, что – тупик... Потому что страшно причинить боль. Не себе, нет, не себе, а... И я стала с этим – жить. Потом мне на работу позвонил Леша, его друг, который рассказал... Я и не помню толком – что, потому что умерла во второй раз.

Самолет нашли. Пустой. Андрея искали еще долго, целых две недели. А потом – перестали искать. И он – умер. На похороны я не пошла, потому что – все равно... Хоронили память о нем, а не его. Гроб-то ведь – пустой. И еще...

...С тех пор я вглядываюсь в лица. Везде, на улице, на работе, в метро, в электричке – повсюду. Вслушиваюсь в новости и сообщения о происшествиях. И – жду. Потому, что ведь – не нашли. А значит, есть надежда. Хотя и у нее иногда опускаются руки. Тогда я вновь читаю те самые стихи – снова и снова, и вера возвращается. Но эта невыносимая кромка берега, которая – внутри...

На следующий год мы поехали в отпуск – всей семьей. Был уже самый конец лета – на Балтике в это время не слишком людно, почти – осень. Утром, в день отъезда, я спохватилась, что забыла бросить в море монетку – вы знаете эту примету. И отправилась на берег, и подошла к самой воде. И увидела – чайку. Она важно расхаживала по песку у самой кромки воды и делала вид, что не обращает на меня никакого внимания.

...Вдруг стало так легко, словно...

– Привет, – сказала я. – Давай поговорим?

Ей было очень грустно, этой чайке. Но она посмотрела на меня, склонив голову набок, и – взлетела...

И уже – не было выбора.

И я...

...Светка вскрикнула, больно ткнула меня локтем, и мы – проснулись.

– Что? – спросил я. – Приснился страшный сон?

Прижал к себе ее горячее и напряженное тело и почувствовал, как она расслабляется под моими руками.

– Ох, Андрюша, – она посмотрела на меня, – Какой-то кошмар приснился, даже не верится...

– Забудь. Посмотри в окно, и сразу забудешь, меня еще бабушка так учила.

– Погоди, погоди... – она уставилась в потолок, потом вскочила, отбросив мою руку вместе с одеялом и кинулась к столу. Открыла крышку ноутбука и забегала пальцами по клавиатуре.

– Очередная история приснилась, да?

Она не отвечала, продолжая печатать, а потом, закончив, откинулась на спинку стула, громко выдохнула и сказала:

– Да, но дело не в этом. Сюжеты снятся иногда, это – обычно. Но сегодня... Ты ведь знаешь, я уже почти год не пишу стихов. Они ушли, и все. И не возвращаются. А только эти истории...

– Ничего себе – только эти. Да эти твои истории редакторы и издательства с руками оторвать готовы.

– Да нет, Андрюша, я не об этом, дело не в историях, просто они – это другое. Понимаешь, мне сегодня приснились – стихи. Впервые за очень долгое время. Был там какой-то сюжет тоже, но его я не помню. А стихи эти... Ну, вот я и бросилась их записывать, пока не забыла, – она потянулась.

– Ну, что, поваляемся еще, или как? – Светка бросила на меня прищуренный взгляд. – Мишка с Гришкой в школе...

– Нет, Светуля, нет, чайка моя. Мне уже через... три часа вылетать. Представляешь, в кои веки раз выпала удача на «Сессне» полетать. А то все «Боинги» да «Боинги»... Я уже забыл, когда последний раз летал по-нормальному, без компьютера и кнопки нажимать...

– На «Сессне»? – Светка наморщила лоб, как будто пытаясь вспомнить. – А это не опасно?

– Да нет. Просто перегоню ее на завод, и все. Тут и лететь-то всего ничего, час туда и час оттуда. После обеда вернусь. Жди.

– Ладно. Тогда я пойду кофе по-быстрому, пока ты в душе...

– Ага...

Она исчезла, а я нашарил шлепанцы, встал и подошел к столу с открытым ноутбуком. И вот то, что она написала, а я – прочел:

                    Прилетела чайка*

Прилетела чайка, сказала, что бога нет. 

Соберу камней, оборву исхудалый куст.

Не затем ли осень – чтоб тысячи зимних лет

У груди баюкать жемчужную эту грусть.

Я запомню осень такою, какая есть –

С паровозным дымом и черною злой слезой.

То не свист и клекот – несется благая весть,

Наша боль – не вечна, не бойся, иди за мной.

Из разбитой тыквы течет желтоватый свет,

Спрятан ветер в синие перья, в рубец межи.

Тормоши, балагурь, витийствуй, певец, поэт.

Прилетела чайка, сказала, что надо – жить...