Марат Баскин

Дядя Рэма, Милиционер Лёша и Я

У вечнасцi – нiчога не забыта

i рыса не падведзена нiдзе1. 

Людмила Хейдарова

 

 

Тётя Каппа с  дядей Рэмом были нашими соседями, забор к забору. Бабушка дружила с тётей  Каппой, а  я дружил с дядей Рэмом. Мы оба с ним любили птиц.

 —  У каждого еврея свой мишугаес, сумасшествие,  —  жаловалась  Каппа  бабушке.   —  Я понимаю твоего внука  — дитя! Все дети любят птичек! А у Рэмы это мишугаес! Он готов  кормить  птиц день и ночь. Не успею я принести домой буханку хлеба, она в момент раскрашивается  на мелкие крошки, и он несёт эти крошки во двор.  Хорошо, если ты любишь кормить птиц —  корми курей! Слава Богу, они у нас есть! Так нет! Он отгоняет курей и кормит всякую залетную птицу!

Работал Рэма грузчиком в райпотребсоюзе.  Работа тяжёлая: целый день надо было разгружать товары, которые привозили с области, потом перегружать товары в автолавки, чтобы отправить их по магазинам. А раз в неделю он ездил с шофером в Кричев, где прямо с вагонов надо было выгрузить  мешки с солью, которая прибывала по разнарядкам. Уходил он на работу рано и приходил поздно. Кормил птиц утром, до работы. Выходил во двор, скручивал самокрутку, потом садился  летом на завалинке, а зимой выносил табуретки для себя и меня. И, потихоньку куря, сыпал хлебные крошки. Птицы слетались почти со всего Краснополья. К этому времени я, тоже встав ни свет, ни заря, перелезал через  забор и садился рядом с дядей Рэмом. Мы сидели и смотрели на птиц. Нам всё было интересно: и их разнокалиберный клёкот, и необычная раскраска перьев, и смешное соперничество за крошку хлеба. Особенно радовало нас, если во двор залетала незнакомая птица.  Мы  внимательно наблюдали за ней, стараясь  запомнить её окраску, повадки. Потом  я шёл в библиотеку, просил книжки про птиц и пытался  опознать нашу незнакомку. Если это удавалось,  на следующее утро я рассказывал об этом дяде Рэму. Сидели мы где-то с полчаса: дяде Рэму надо было на работу, и  он уходил в дом позавтракать. У меня до школы оставалось ещё  время, и я продолжал кормить  птиц оставленным  хлебом. Надо сказать, что хлеб был свежий и очень вкусный, принесённый утром тётей Каппой, и я одну ладошку  с крошками бросал птицам, а другую —  отправлял себе в рот. Как смеялся дядя Рэма, когда я ему рассказал про хлеб и зрелища из учебника древней истории, я получал то же самое, кормя птиц. 

Когда дядя выходил во двор, с  холщовым мешочком, в котором тетя Каппа давала ему «митжих», как она называла еду для обеда, я сразу же возвращался через забор домой. Ибо, как только за Рэмом захлопывалась калитка, Каппа выбегала на двор и начинала разгонять птиц, размахивая веником, которым она подметала двор.  Так повторялось ежедневно, и птицы запомнили это и разлетались мгновенно, как только я забирался на забор: появления Каппы они не ждали.

Каппа работала в пекарне и, конечно, как все тамошние работники, потихоньку выносила хлеб во время ночной смены. И поэтому, скрепя сердца, прощала мужу эти дворовые посиделки: деньги на хлеб не тратятся!

Может быть, наша с дядей Рэмом кормёжка птиц продолжалась бы ещё очень долго,  но кто-то написал в милицию донос на хищение хлеба из пекарни, и милиция устроила  облаву.

В то утро я, как обычно, взобрался на забор и  увидел задумчиво сидящего дядю Рэму.  Миска, которую он держал в руках, была пуста,  хотя  обычно всегда полна хлебных крошек.

—  Сегодня почему-то ещё нет с работы Каппы, —  растерянно сказал он. —  Немножко было от вчерашнего хлеба, и всё.

Птицы, так же удивленные этим событием, то взлетали, то опускались на землю,  тревожно пересвистываясь друг с другом.

Не знаю, сколько времени мы так сидели, но неожиданно без стука открылась калитка, и во двор вошла тетя Каппа с  двумя милиционерами и нашим участковым. Тетя Каппа плакала и вытирала  платком глаза. Милиционеры, увидев нас, переглянулись, и один из них сказал, обращаясь к дяде Рэму:

—  Мы знаем, что вы каждое утро кормите хлебом птиц. Откуда вы берёте хлеб?

Дядя Рэма вздрогнул и уже собирался ответить чистую правду, но я почувствовал, что эта правда к добру не приведёт, и, опережая дядю Рэма, почти выкрикнул:

— Это я приношу хлеб! Бабушка мне даёт, потому что, когда я вырасту, то стану орнитологом!

Милиционеры никогда не слышали это слово и с удивлением посмотрели на меня.

—  Кем? — переспросил меня милиционер.

— Ор-ни-то-ло-гом, —  повторил я по слогам имя, которое мне придумала учительница зоологии, после того как я попросил помочь определить нам с дядей Рэмом птицу, про которую я не смог ничего найти в библиотеке.

—  А ты нам прасцей скажы2,  — попросил участковый.

—  Специалистом по птицам,  — пояснил я проще.

            —  И бабушка не жалеет тебе хлеб на это? – спросил тот милиционер, что выглядел главным.

— Не жалеет, — сказал я.

И тогда он повернулся к участковому:

— Лёшка, сходи-ка к его бабушке и спроси!

Я рванулся, чтобы пойти вместе с участковым, но главный милиционер меня остановил:

— А ты здесь побудь. Если соврал, засудим!

Время, пока мы ждали участкового, тянулось для меня очень долго. Сначала я вспомнил всю мою жизнь, потом стал думать, как я буду жить в тюрьме. Конечно, если бы я пошёл с Лёшкой и сам спросил бы у бабушки про хлеб, она бы подтвердила мои слова, но без меня она всплеснет руками и скажет правду. В этом я не сомневался. Бабушка никогда не врала. И всегда говорила, что это большой грех. А сегодня была суббота — шабэс! И грех был вдвойне. И я подумал, что всё-таки хорошо, что я не пошёл с Лёшкой и бабушка не согрешит. А я молодой  —  есть ещё время исправиться.  А бабушка старенькая.

Когда Лёшка открыл калитку, все повернулись к нему: и милиционеры, и тётя Каппа, и дядя Рэма. А я опустил глаза: я знал, что он скажет. Но он сказал совсем не то, что я ждал:

— I сапрауды дае хлопчыку хлеб! Хоча, каб ен вучоным стау3. — И, подмигнув мне, добавил: — Глядзiш, i у нас у мястэчку свой вучоны будзе! Бягi да хаты —  бульба ужо на стале!4

…Первое, что я спросил у бабушки, когда примчался домой, что она сказала Лёшке про хлеб?

— Вос ду зогст? Бройт?!  Что ты говоришь? Хлеб?! – удивилась бабушка.  — Он меня про хлеб не спрашивал. Он спросил, хорошие ли у нас соседи. И я сказала, гутэ мэншн, хорошие люди. И он пошёл.

Я ничего не сказал бабушке. Сел за стол и принялся за  картошку с  солёным огурцом.

…После этого случая, когда при мне говорят плохо о милиционерах, я всегда вспоминаю нашего участкового Лёшку.






1 В вечности ничего не забыто, и черта не подведена нигде (бел.).



2 Ты нам проще объясни (бел.).



3 И правда, даёт мальчику хлеб. Хочет, чтобы учёным он стал!  (бел.)



4 Глядишь, и у нас в местечке свой учёный будет!  Беги домой  — картошка уже на столе! (бел.)

 



К списку номеров журнала «ОСОБНЯК» | К содержанию номера