Инна Иохвидович

Кнопка. Радуйся! Великий сказочник и его последовательница. Рассказы


КНОПКА

 

За поминальным столом в китайском ресторанчике людей было немного, и дюжины не наберётся. Да, правда и то, что не все те, кто были на кладбище, поехали на поминки. Из соседей покойной  осталась лишь лучшая подруга последних лет.- немка, родом из Сибири, Эрна.

Это она стала свидетелем смерти близкой, их часто даже  за сестёр принимали, подруги. Сейчас она сидела,  молча. Казалось, что она слушает рассказчиков, повествующих  о жизни её единственной Ани. Но,  их она на  самом деле не слышала. Перед глазами всё стояла худенькая пожилая женщина со смышлёными, словно у маленькой любознательной девочки, глазами. Вспоминалось ей,   что покойная никогда не ругала родных за их нечастые появления у неё. Не то, что другие старики, брошенные детьми, живущие в их «доме для пожилых» . Аня оправдывала своих детей, говоря по обыкновению: «Да жаль их, сердечных! С утра до вечера работа! Света белого не видят! Куда им ещё ко мне ходить?! Спасибо звонят! Только в отпуске им и отдохнуть получается!»

Анна, как и многие переселенцы, немцы из России, больше тридцати лет прожила в Германии. «На чужой сторонке», как говорила она сама, но тут  себя и утешала: «на земле своих предков». По-немецки говорила она бегло, на своём родном, с детства языке. В Германии устроилась она в небольшую пекарню, где и проработала до ухода на пенсию.

Дети её все получили специальности, женились да замуж выходили, рождались внуки.  Жизнь шла своим чередом. По выходе на пенсию схоронила она своего мужа,  да и переехала в однокомнатную квартиру «дома для пожилых». «Дёшево и сердито!» -  радостно сказала она детям. Этот дом её прельстил не только тем, что его жильцам помогал социальный работник со всеми «бумагами». А  в Германии  их немыслимое количество, как и законов с параграфами! Но самым главным для Ани  оказалось то, что дом обсуживала такая мощная социально-медицинская служба как «Йоханнитер»!  Это евангелическая служба помощи в природных и социальных катаклизмах занималась ко всему и  помощью старикам и людям, с «ограниченными возможностями», т.е. инвалидам. Выражалось это в том, что в квартире устанавливался небольшой прибор, на котором было три кружочка, три, как их называли сами жильцы – «кнопки»! Жёлтая,  зелёная и красная, как на светофоре! Когда жилец нажимал на красную, всегда светящуюся, «кнопку», то немедленно с ним связывался  диспетчер «Йоханнитера» и должен был в связи с состоянием больного решить в какую из клиник  везти! «Спасателями» называли их  жильцы дома. Не только в комнате, но и в кухне  всегда была заветная красная «кнопочка»! Вот Аня, как считала Эрна, помешалась на «кнопке»! Она считала «её», ни много, ни мало, залогом своей независимости! Ведь никого из детей или взрослых внуков не надо было тревожить, привлекать их внимание для вызова «неотложки»! Аня всегда спокойная, независимо-бодрая  находилась в добром настроении, благорасположенная ко всем.

-Независимость – дорогого стоит! – всегда возражала она Эрне   когда та ворчала, что из малой пенсии приходилось ещё  ежемесячно «Йоханнитеру переводить сто шестьдесят евро

— Аня, да ты на этой кнопке свихнулась, не иначе! Если уж такие благотворители, то и  делали бы добрые дела, если и не бесплатно, то хотя бы и  не так дорого - недовольно ворчала подруга.

-Ишь,  ты! – смеялась сухонькая Аня, - это тебе не СССР. Это капитализм!

Их двери были  рядышком, и часто вечерние часы они проводили вместе, чаёвничая.

            Не только с подругой,  но и в разговорах  со всеми остальными соседями, не могла Аня нарадоваться «кнопке»! И заразила этой своей радостью многих, даже и тех, кто не очень-то доверял «кнопке», но все  как бы «зауважали»  светившийся красным в темноте ночи кружок.

-Эрна! Пусть берут эти 160 евро, лишь бы не пришлось их вызывать! Лучше деньгами откупимся от Неё!

Старики были суеверны, и никогда не называли прямо: «Смерть – Смертью!»

            Как-то во время очередного праздника, оккупировали  небольшую Анину комнату соседи. Кто-то и пошутил, что тут собралась «секта поклонников  красной кнопки»! Дружный смех пожилых людей будто подтвердил правоту  этой шутки.   

            В тот роковой вечер сидели подруги по обыкновению  за чаем, как вдруг у Ани перекосился рот?!

Эрна кинулась к красной кнопке, нажала её, и в комнату ворвался властный мужской голос. Запинаясь, практически заикаясь, Эрна начала говорить, что подруге, назвала имя и фамилию – плохо! Очень плохо,  перепугавшись ,  она не  могла толком объяснить, что же с Аней. А раздражённый сотрудник «Йоханнитера» требовал детальных  разъяснений! «Sehr schlecht!“ –«Очень плохо» его не устраивало. От волнения у Эрны с детства  разговаривавшей по- немецки, вдруг словно бы весь словарный запас окончился?! И она могла говорить только по-русски, и больше ни на каком другом языке?!  Разгневанный сотрудник на том конце провода закричал, что они выезжают только в случаях полной беспомощности пациента, в острых  случаях! Эрна, зацепившись за это слово прохрипела : „Острый, очень острый“ Мужчина, ругаясь, бросил трубку…

Глядя на лежавшую без сознания Аню, Эрна плача  набрала телефон полиции, чтобы те вызвали «скорую помощь».

            «Йоханнитер» и «Неотложка» приехали одновременно, но …поздно….

            Всё это и не отпускало  Эрну, сидевшую за поминальным столом,  в китайском ресторанчике.  Внезапно  ей, проработавшей все года жизни в ФРГ, уборщицей в женской католической гимназии припомнился текст из «Тараса Бульбы». Ведь на своей  родине, в Омске, она проработала учительницей русской литературы. Слова Тараса, обращённые к предателю сыну: «Ну что сынку? Помогли тебе твои ляхи?!»

Эрна пробормотала: «Ну, что Аня, помогла тебе твоя кнопка?!»

Никто   не услышал её, риторического, без ответа, вопроса…

 


РАДУЙСЯ!

 

            Растерянная  сидела Маша на скамейке в скверике,  нежное апрельское солнце  светило на  её разметавшиеся волосы.

            Закурила, чтоб хоть как-то сосредоточиться на необычной новости, только что сообщённой ей знакомой врачихой гинекологом.

            Но, вдруг вспомнила, что сегодня же, большой праздник, Благовещение! Как говорила когда-то покойная бабушка, что в этот день грешно работой заниматься, что даже «птичка небесная в этот день гнезда не вьёт»! Что в этот день тысячелетия назад архангел Гавриил принёс весть, благую весть Деве Марии, что  благодатна она, и что благословен плод чрева её! А ей, тридцатипятилетней Марии, давно уж не девственнице, гинеколог, у которой она наблюдалась много лет,  поведала, что ( неожиданно для них обеих)  в чреве её созревает плод?! А ведь до этого обе они считали, что у Маши, то ли ранний климакс наступил, то ли какая-то дисфункция яичников.

И как, и что с этим, созревавшим во тьме её чрева, плодом, быть?! Что делать?!

            Больше десяти лет назад, сразу после окончания ВУЗа случился у Маши выкидыш. А после того больше никогда и ничего не напоминало ей, что основная функция женщины отнюдь не занятие сексом или химеры любви, а репродукция, воспроизводство…

-И что ж теперь?!  Старая я уже для пелёнок, распашонок, подгузников..  Да и вытяну ли одна? Сашке, дружку-любовнику это точно не нужно. О малыше думать мне одной, рассчитывать в этом не на кого. Надежда Яковлевна Мандельштам  писала, что «детей в этой стране иметь нельзя»! Но это ж явно от того, что сама была  б е з д е т н о й!

Маша не замечала, что говорит она, хоть и шёпотом, но  сама с собою?!

— А Елена Ивановна (гинеколог) сказала: «Радуйся?!» Сначала даже удивилась: «Чему? Тут впору горевать, идти на аборт! Как это не тошно и не противно!

            Она почувствовала, наворачиваются слёзы, а мысли, вернее вопросы возникали  сами по себе:  Ведь  и сама не знаю, для чего, для кого живу?!  В чём смысл моего существования?! И есть ли он, вообще?

В любви к Женьке видела когда-то смысл.А он, бросил, оставил, забыл! Это я так и не смогла забыть его. Он и сейчас «жив» во мне…

А что смогу дать этому ребёнку? Мальчику ли, девочке ли?! Если сама не знаю и не понимаю многого?1 Если даже прочту ещё гору книг, как и до этого, и думу долгую, длиною в жизнь думать буду, что узнаю? Что пойму?

«Радуйся!», слово необычное Елена Ивановна сказала! Кстати, с тех пор как Женька меня бросил, я никогда и не радовалась?! Неужели радость ещё возможна, неужели может прийти через младенца?!

            Вся в думах своих, Маша и не заметила, как подошла к ней в своих развевающихся  разноцветных юбках молодая цыганка, точно уж,  моложе её самой. И  произнесла те же,  вновь поразившие слова: «Радуйся! Скоро у тебя родится ребёнок! Она, дочь  твоя будет тебе не только дочерью, но и верной подругой!»  Маша отдала ей всю наличку  своего тощего корректорского бумажника.

            Поднявшись со скамейки, она выбросила в урну потухшую сигарету, свою «родную, единственно успокаивающую, сигарету, в одночасье ставшую запретной. Бездумно пошла пешком через старое кладбище, мимо ещё дореволюционной церкви  Усекновения главы Иоанна Предтечи, чудом не уничтоженную,  когда-то, во время  «пятилетки безбожия», как другие церкви в их городе,   благодаря тому, что была кладбищенской!

Из распахнутых дверей её неслось в весеннюю солнечность:  «Радуйся Мария, благодати полная! Господь с тобой, благословенная ты между жёнами, и благословен плод чрева твоего…»

И у Марии  само вырвалось: «Аминь!» 

 


ВЕЛИКИЙ СКАЗОЧНИК И ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНИЦА.

 

 

                                                        «Ах, мой милый Августин,

                                                          Всё прошло, всё…»

 

                                                            Слова из песенки

 

 

            Сегодня ей исполнилось семьдесят! Срок жизни человека по Библии. В семьдесят скончался псалмопевец  Давид, в семьдесят же  умер и он, её любимый Сказочник – Ханс Христиан Андерсен!

            Она смотрела на его старинное фото, купленное лет двадцать назад,  на блошином рынке. Не только сегодня в безрадостно юбилейный день, а всегда оно притягивало её. И всегда  она садилась за непотребно белый письменный стол, купленный в «Икее» (компания будто бы торговали мебелью для больниц и госпиталей) и  подолгу смотрела на его лицо. И обычным было  это,  какое-то родственное чувство странной связи между ними ?! При том, что со временем не улетучивалось оно, а крепло. Она догадывалась,  в чём дело. Множество «НЕ» связывало их! Не казистость, не уклюжесть,  не обычность, или по-современному не стандартность,( даже во временных рамках совершенно разных сообществ) не способность к учёбе, в конце концов – не красивость, не только внешности , но и самого образа жизни!

Детство ,правда, было разным, у него после смерти отца-башмачника, когда мать пошла в прачки, непроходимая бедность. У неё обошлось без этого.

Но оба с детства нервные, эмоциональные, болезненно восприимчивые. Еврейство его миновало, в отличие от неё. Но учился он в школе, где не было физических наказаний, то ли  в «еврейской», то ли в «благотворительной», куда  принимали и евреев. То есть и он с детства был м е ч е  н ы м !!!.

И, им,, обоим, уже взрослым в ночных кошмарах виделась школа. Хансу Христиану являлся  строгий ректор, издевавшийся над ним. Для него школа так и осталась самой мрачной порой. А ей либо урок математики и она у доски, готовая сжевать мел, либо классный руководитель, неведомо, за что ненавидевший её. Она называла школу: «Тюрьмой народов!»

            И у неё, как и у него был хороший от природы голос, внятная красивая дикция. Это качество дано было  им, вроде компенсации. Но, если у Андерсена голос пропал в театре, когда он на второстепенных ролях напрягал голосовые связки, то она свой довела до хрипоты «запойным» курением. Ведь когда-то давно она нуждалась в общении, а сигарета была средством коммуникации…

            Любви, как её понимали окружающие, ни у неё, ни у него не было. Зато была  Мечта о Ней. И сама эта мечта была больше людской «любви»! Так что не правильно был назван фильм об Андерсене «Жизнь без любви». Это ж надо было придумать такое о человеке, что травинку малую, и ту, любил?!.

            Похожесть  сквозила даже в мелочах ?! Если у Андерсена в руках  всегда был носовой платок, об это свидетельствовали его современники, жители датской столицы. То у неё в руках бумажные салфетки - “Tempo“, так называли  в Германии, по известной марке салфеток. Ведь у неё, из-за синдрома «сухих глаз» из покрасневших глаз лились слёзы, и нос тоже постоянно был на «мокром месте»!

            И его день рождения, второго апреля, она всегда отмечала рюмкой водки в привычном и совсем не тягостном одиночестве. Люди бы только мешали ей писать сказки…

Она писала «Сказки для всех», и для детей и для взрослых. Вот так, в разных временах, в разных жизненных обстоятельствах сосуществовали их души – сказочников, в этом она была уверена, как и в том, что солнце ежедневно восходит на востоке …

            Она, в отличие от него,  писать начала поздно, лет под тридцать. Из-за,  н е в о з м о ж н о с т и,  «сердцу высказать себя»! Из-за того, что некому было «поведать о печали своей»! Одна, одна, вне компаний, неформальных сообществ, всем не своя, чужая! 

 Но сказки, как и Андерсен стала сочинять поздно, лет через двадцать пять от начала своего писания «в стол».

            Да и нынче к семидесятилетию на её счету был один лишь диск со сказками. Она и этому была рада.

            С тех пор, как стало ей ведомо, о том, как  пришёл к своему концу великий сказочник, она  сама начала опасаться  спать у края кровати или дивана.

Ведь Ханс Христиан упал с кровати и расшибся! И три длинных года он промучился...

            . Андерсен,  был  одинок, но человек,   всемирно известный  и отнюдь не бедный, он провёл,  годы, умирая, на собственной вилле.

            Она же не имела права на падение! Тоже одинокая, жила она в современной каморке, в комнате, что была одновременно спальней, столовой и кухней.   Получая  «пособие по старости» да имея немецкое удостоверение «тяжело больного инвалида»! В своём  упорном противостоянии навалившимся болезням она сама себе определила «программы минимум и максимум»! Максимум заключался в том, чтобы не умереть слепой, ( а она продолжала слепнуть),  и на своих ногах! Чтоб не слечь и не быть никому в тягость!

            Потому, каждое утро, вставая она,  благодарила Господа,  за то, что дал дожить ей до этого дня, и за то, что  защитил от травмы, не дал разбиться, как Хансу  Христиану!

К тому же она тоже пыталась   достигнуть Андерсеневского результата.  Написать, как и он, сто пятьдесят пять сказок! Он, мужественный продолжал писать и в постели! Когда он скончался, то в постели его нашли почти дописанную новую сказку?! Это его мужество воодушевляло и её..

Часто она пела песенку из сказки про «Свинопаса»! Эта песня была то ли сказанием, то ли легендой,  про некого Августина, жившего во времена чумы в Европе. Вот он, вроде как сочинил её. Про то, что «всё проходит, что и чума пройдёт, и всё-всё…» Когда-то давно она прочла, что в 70-х годах восемнадцатого века в России в Москве, на Спасской башне Кремля  тоже была мелодия Августина, совпавшая с чумными годами…

Но сегодня, в свой юбилей, возможно и последний, она пела эту песню на свой лад: «Ах, любимый Андерсен, всё пройдёт, всё пройдёт!»  Неслышно пела, внутренним своим голосом, почти «про себя»! Словно кто-то мог услышать её?!

И удивлялась себе, некой своей глубинной успокоенности от немудрёной песенки, что усмиряла душевное  смятение , не меньше, чем любимая книга Экклезиаста  из Библии, что первой поведала ей,  что «всё проходит»!   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 


К списку номеров журнала «НОВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ» | К содержанию номера