Ушел в отрыв. Историографический рассказ

Ученый секретарь нашего Научного совета Кацкин вынул из ящика стола пухлую папку, едва завязанную черными тесемками, и бухнул ее передо мной.

— Вот, - сказал он. - Прочти, вникни и нацарапай заключение.

— Я нацарапаю. А все-таки, что это ? - спросил я.

— Это? Это, брат, исторический роман. Про белых. Точнее – про Врангеля, про врангелевский Крым. У нас такое писать пока не рисковали. Пишем о красных, сам знаешь. А может, пора и про белых написать?

-Тогда это по соседнему отделу. Гражданская война - за ними.

Кацкин положил руку на папку:

— Она у них была. Сам зав. отделом Михей Никифорович читал. Знаешь его? Из горкома партии спущен. Идеологический дот. Огонь ведет на поражение. Я был на обсуждении. Автор - Марк Аленин - ленинградец, интеллигент, человек совсем непробивной, волнующийся. Никифорыч сразу его взял круто:

— Товарищ Аленин, я вам прямо скажу: вы написали вредную книгу.

У того руки затряслись. Запинаясь, спрашивает:

— Как вредную? Почему?!

Знаешь, что Никифорыч ответил? Такое не каждый день услышишь.

— То, что вы написали вредную книгу - это еще полбеды. А вся беда в том, что вы не понимаете, почему вы написали вредную книгу!

— Но в отделе науки ЦК, - возразил Аленин, - сказали, что книгу посмотрели...

Никифорыч насторожился:

— И что же вам ответили ?

— Жду. Пока ответа нет.

Тот выставил указательный палец в сторону Аленина и назидательно произнес:

— А вот это и был вам ответ!

Бедяга-автор бормочет:

— Напишу секретарю...

Никифорыч ухмыльнулся:

— Нет, брат. Пока до бога дойдешь, архангелы тебе все ребра переломают!

— Да, - сказал я, выслушав рассказ Кацкина, - от такой беседы можно и грохнуться.

— Аленин чуть и не грохнулся... Но через пару дней мне из издательства позвонил главный редактор. Книжку они хотят издать. Просят посмотреть в нашем отделе и более объективно. Шеф, академик Минк, велел тебе передать. Так что углубляйся в рукопись.

Как и договорились, Аленин пришел к нам в отдел через 10 дней. Заметно волновался. Я поднял большой палец вверх:

— Новинка! Масса неизвестного фактического материала, материал отлично композиционно построен, диалоги живые. Надо печатать! Так и напишем.

Аленин напрягся:

— А с точки зрения идеологии?

Я усмехнулся:

— И «макарон» в книге – в меру.

— Каких таких макарон !?

Я объяснил ему, что на издательском жаргоне «макароны» - это цитаты из классиков марксизма-ленинизма или современных «вождей», которые (надо или не надо) вставляются авторами в текст. Без них рукописи могут не пройти по цензурно-издательским коридорам.

Аленин посмеялся, потом долго благодарил меня. Когда он уходил, я заметил, что глаза его увлажнились.

— Поверьте, - сказал он, - фронт прошел от и до, но не помню, чтобы слеза прошибала. А тут... Восемь лет мытарюсь...

Рукопись книги М. Аленина «Белые» приняло издательство «Эрудит». Его главный редактор Чугуняк был моим знакомцем. Парень неплохой, но частенько бывавший в сильном подпитии. Как-то я зашел к нему.

— Ну, как аленинские «Белые»? Идут?

— Идут, куда ж им деваться...

Чугуняк покашлял и сказал:

— Особенно после этих ваших панегириков.

— Какие-такие панегирики? Ты, я вижу, никак краткокурсный костыль не решаешься бросить. Контрреволюция была? Была. Хватит ее табуировать! Все равно историография вот-вот сбросит эти старые табу. Издавайте Аленина побыстрее, ручаюсь за большой тираж!

Чугуняк поднялся из-за стола, подошел к премной комнате, закрыл дверь.

— Ты вот что... Ты не кипятись. Вам в институте не все известно...

Он поднял руку и показал на потолок.

— А там, знаешь... В общем, так. Наш издательский цензурщик, ты его знаешь - рыжий такой - твоего Аленина на себя не взял. Отправил корректуру в Главный комитет. А у них один Ломанов десяток ваших никифорычей стоит. Там корректуру месяц крутили-вертели и тоже не решились подписать. Знаешь, куда заслали?

— В ЦК, куда еще?

— Ан нет. В Контору Глубокого Бурения! У них там специальное бюро по идеологии имеется.

— Ну тут без руки Никифорыча не обошлось.

— Не в нем дело. Думаю, на Аленине наверняка будет поставлен жирный крест. Но смотри: все, что я тебе сказал - строго между нами.

Я все же нарушил запрет Чугуняка. При встрече сказал Аленину:

— Знаете, под какой крышей Вы с Вашей книгой теперь находитесь? Товарищи из госбезопасности ею заитересовались!

Он долго молчал. Потом сказал:

— У профессионалов-велосипедистов есть хороший термин: «уйти в отрыв». Он мне очень нравится. И я частенько стараюсь «уходить в отрыв». Уйду и сейчас. Поеду домой, в Ленинград.

И он уехал. Не помню теперь, сколько прошло времени, может полгода, может больше. Историография потихонечку двигалась вперед. Стали появляться книжки и статьи о кадетах, эсерах, меньшевиках и др. Аленин ничего не давал о себе знать. И вдруг однажды, совсем поздно вечером, мне домой по телефону позвонил Чугуняк.

— Завтра прямо с утра зайди, - произнес он. - Можешь с бутылью. Удивишься невероятно!

Когда на другой день я вошел в кабинет к Чугуняку, он сразу и молча протянул мне бланк с надписью «Комитет государственной безопасности». Ниже было напечатано что-то еще, но я, волнуясь, заметил только слово «идеологическое».

— Ну, что, ты был прав? крест на книжке Аленина? - спросил я.

— Читай, читай!

Это был официальный отзыв специального бюро КГБ, занимающегося идеологическими вопросами (в литературе, театре, кино и т.д.). В нем отмечалась полезность, даже необходимость книг, тематически подобных книге Марка Аленина. В отзыве отмечалось, что давно пора объективно показать советскому читателю правдивую историю гражданской войны, историю как красных, так и их противников. Бюро рекомендовало издать книгу М. Аленина без дальнейших задержек - отмечалось в заключении отзыва. Подписал начальник бюро, полковник А. Будко.

— Ну? - сказал я Чугуняку, - что скажешь теперь?

— Д-а-а... Вот тебе и Контора Глубокого Бурения! И кто бы мог подумать! Неисповедимы пути Господни. Сегодня же вызываю Аленина. В корректуре есть три поправки. Пусть исправит, и книгу запускаем в производство.

Книга Аленина имела большой читательский успех. Он позвонил мне из Ленинграда и сказал:

— Берите отпуск на недельку-другую и уходите в отрыв. Побродим с Вами по Ленинграду и пригороду, я Вам покажу замечательные места.

Я принял приглашение. Он жил в большой квартире с женой, дочерью и внучкой. Жена - Александра Григорьевна, которую Аленин называл Шурой (мне тоже позволено обращаться к ней запросто), была, что называется, «женщиной в теле». И я, грешным делом, подумал, что Аленин знает толк не только в литературе, но и в «прекрасной половине» человечества. Дочь Лена (лет 30), как теперь любят говорить, позиционировала себя художницей, но без какого-либо успеха, в чем усматривала «серость» публики. Ее дочь - Яночка - училась в 3-м классе, на ее лице уже проступала печать значительности - результат шуриного воспитания. Нетрудно было заметить, что прочного мира в семье нет, а «матерью-командиршей» в ней, безусловно, является Шура.

К моменту моего приезда «раскол» в семье шел по линии «уезжать-не уезжать». По стране уже вовсю гуляла горбачевско-ельцинская «перестройка». Сотни тысяч людей рванулись в пространство, открытое упавшим «железным занавесом». У Алениных знамя с надписью «Уезжать! И немедленно!» высоко держала Шура. Нельзя сказать, чтобы она была ярым антисовечиком. Но она считала, что в «этой стране» могут процветать или, по крайнй мере, «прилично жить» только начальники или люди, близко находившиеся к ним. Все же остальные должны стоять в изматывающих очередях, терпеливо дожидаясь «положенного». В этом была некоторая правда, хотя к Шуре она как раз не имела постоянного отношения. Всюду, в любом учреждении или на приемах к самым крупным начальникам, она без малейшего стеснения и уверенным тоном представлялась «женой широко известного писателя Марка Аленина», и ее требования или просьбы, как правило, выполнялись без проволочек. И все равно она жаждала уехать в «цивилизованную страну». Аленину, который всячески пытался сопротивляться отъезду, зло твердила:

-Ты вспомни, вспомни, сколько ОНИ здесь у тебя как писателя нервов измотали и сколько крови выпили. Все эти ваши месткомы, парткомы, горкомы, литы, главлиты...

Любая попытка спорить с ней или как-то усовестить ее заканчивалась «тактикой», которую она, видимо, испытала за годы супружества с мягким, добродушным и уступчивым Алениным. «Тактика» была проста: она основывалась на шуриных железных нервах. Она никогда не кричала, даже не поднимала голоса. Если ей казалось, что какое-то высказывание или какой-то поступок (даже мелкий) противоречит ее мнению, она обычно садилась перед телевизором, суровела смуглым лицом, глаза ее становились рыжими, чуть вытягивалась нижняя губа, и она замолкала. Надолго. Могла молчать день, два, сколько считала нужным. Вот как раз этого бетонного молчания разговорчивый миролюбивый Аленин долго не состоянии был выдержать. И довольно быстро капитулировал. Шура всегда побеждала.

Победила Шура (с помощью дочери Лены и внучки Яночки) и в мучительном вопросе об отъезде. Ее победа прямо-таки разрушила Аленина. Как-то раз мы гуляли с ним по берегу Финского залива (там у Алениных был небольшой домик), и он говорил мне:

— Ну как я могу ехать туда? Я российский человек от рождения. Я учился здесь, работал, воевал, ранен. Тут у меня родные, друзья, товарищи. Я пишу на русском языке. Без работы я ничто. Помру. А там? Что я там?

— Марк Владимирович! - говорил я ему, - не уезжайте! Я Вам расскажу маленькую историю. Смешную. Недавно был у меня зарубежный профессор истории. Он плохо говорит по-русски. Я спросил его мнение, надо ли уезжать в другие страны. Знаете, что он мне ответил: «Сидите лучше на своей жопе!»

Вот и послушайте совета умного человека. Какая-никакая ж..., а своя!

Он засмеялся, но сразу же помрачнел...

Через месяц Аленин с семьей уехали. С полгода от него ничего не было известно. Потом пришло письмо. Он приглашал приехать.

— Тут тепло, солнечно, море. Будем загорать, купаться и разговаривать, разговаривать... И учтите - тут ближе к Богу.

Но в этих строчках я улавливал печаль.

Потом опять очень долго не было писем. Но однажды раздался, как мне показалось, резкий телефонный звонок. Незнакомый мужской голос сказал в трубку:

— Звоню по поручению Шуры и Елены Алениных. Они просят передать Вам о кончине Вашего друга Марка Аленина.

Я долго молчал, затем сказал:

— Он был человек с большим юмором. Часто любил повторять фразу: «надо уходить в отрыв». Вот и ушел...

— Да, - ответил голос на другом конце провода: - Ушел. Навсегда. Прекрасный был человек.

Передо мной на мгновенье почему-то вдруг мелькнули лица Никифорыча, Чугуняка и Шуры. Мелькнули и исчезли. Я положил трубку.

Генрих Зиновьевич Иоффе. Родился в Москве (1928  г.) Был учителем истории в Костромской обл., затем в Москве. Далее работал в Биб-ке им. Ленина, редактором исторической литературы в издательстве «Наука». С 1968  г. – в Институте истории СССР (Отечественной истории) АН СССР (РАН). Доктор исторических наук, профессор. Живет в Канаде (Монреаль).