Кормчий из Ханаана

Египет периода фараонов XVIII династии. Время наивысшего расцвета империи, ставшей величайшей державой древнего мира. Столица империи, стовратные Фивы, возникшая в седой древности вокруг жертвенника Амона, превратилась в огромный величественный центр, превосходящий все города того времени. Священные Фивы! - провозглашали всесильные жрецы Амона – они существуют тысячу лет и такими будут вечно!

            Со времён фараонов Яхмоса, Тутмоса I и II  город расширялся и богател. Но наиболее удачливым был Тутмос III, который воевал в Азии и Нубии, рубил кедры в Ливане и привёз в Фивы тысячи пленных мастеров из сирийского города Гезера, дабы украсить столицу новыми постройками и храмами. Во времена долгого правления воинственного Тутмоса III (1479 - 1425 год до н.э.)  вновь возник интерес фараонов к Сиро-Палестинским землям, к древнему Ханаану.

            Оживлёнными эти земли были издавна. Особенно на западе, вдоль побережья Средиземного моря, где блестящей гирляндой тянулись приморские города-государства, от огромного Угарита до небольшого Акко. Эти торговые города служили с незапамятных времён перевалочными рынками, где торговали купцы с Крита, Кипра, Египта, Митанни, Хайасы и Ассиро-Вавилонских государств. В континентальной части Ханаана было относительно пустынно. Небольшие города - княжества от Хама на Оронте, далее на юг сквозь Дамаск, Хазор, Мегидда, Иерихон, Иерусалим и до Хеврона  лишь незначительно оживляли долины Ливана, Галилеи, Самарии и Иудеи.

            Здесь царили многочисленные семитские племена амореев, арамеев и других родственных общин. Земледельцы и ремесленники. Ранее кочующие, ныне давно осевшие вокруг и внутри указанных городов, да ещё  сирийские бедуины-шасу в Заиорданье. А далее на восток и на юг полыхали безбрежные степи Аравии. Люди возделывали земли, пасли стада и поклонялись многочисленным богам, теряясь среди молчаливых гор, долин и степей.

            Прибрежная часть Ханаана, часть приморских городов со времён Тутмоса III была присоединена к Египту. Другие города находились в зависимости, выплачивая дань или поставляя воинов для армии фараона. Но свободолюбивый дух горожан нередко приводил к восстаниям. В правление Аменхотепа II  было подавлено наиболее крупное восстание. Семь непокорных князей были привезены в Фивы и принесены в жертву богу Амону. Их трупы долго висели на стенах Фив и Напаты, о чём повествует надпись в Карнаке.

            Волнения всё равно продолжались, и это привело к весьма оригинальному явлению. Жители приморских провинций и городов Ханаана, амореи, арамеи, греки, хетты и хурриты, спасаясь от египетского диктата, бежали на восток, в центральные области. Бежали, как это обычно бывает, поначалу наиболее энергичные люди, торговые и военные. Не желающие и не умеющие подчиняться. Бежали, естественно, с семьями и домочадцами. К ним присоединялись простые граждане - крестьяне, ремесленники, провинившиеся воины и осуждённые преступники.

            Все вместе они обживали небольшие города и посёлки, занимаясь ремёслами, торговлей и сельским хозяйством. Чтобы выжить, старались приспособиться к местным обитателям. Последние очень скоро поняли, насколько это выгодно. Беженцы обладали знаниями (военными и торговыми), навыками государственного управления и мастерством строителей и ремесленников. Они очень старались доказать аборигенам выгодность привлечения их к управлению городами-княжествами. У них хорошо это получалось. Росло экономическое, военное и торговое могущество княжеств.

            Так постепенно, к последней трети II тысячелетия до н.э. в центральном Ханаане возникла своеобразная полиэтническая общность людей. Их называли хапиру. «Отверженные люди» в переводе с египетского. Процесс, подобный образованию южно-русского казачества XIV-XV веков на юге России. Постепенно возникали новые поселения, превращавшиеся в города, создавались отряды самообороны. Возникало некое подобие структур власти. Большинство населения составляли семитские племена. Старые, из прибрежных городов, и новые, переходящие на оседлый образ жизни.

            Время шло и партизанская масса хапиру приобретала вид строгой государственности. Так некий Абдиаширта во времена Тутмоса IV создал прибрежное царство Амурру, завоевав некоторые приморские города (Арвад, Акко), а континентальный город Цумур сделав своей столицей.  Там же в континентальной части южного Ханаана немногим позже возникло другое царство хапиру с центром в городе Сихем, где особо выделился царь Лабайя. Видимо, обладая незаурядным организаторским талантом, он создал сравнительно мощный военно-политический союз хапиру и призванных им из Аравии семитских племён арамеев, родственных амореям.

            Наступает правление сына Тутмоса IV, Аменхотепа III (1388-1351 год до н.э.). С него и начинается наше повествование. Он царствовал долго и спокойно. Его не отличали стратегические военные амбиции, да и особых восстаний не было в его время. Всё как-то улеглось в великой империи, как наступает обманчивое затишье в природе перед...бурей.

            Восточными провинциями он вообще не интересовался, и потому постепенно слабело влияние Египта среди городов и княжеств Ханаана, росла их самостоятельность, а вместе с ней, как водится, возникали склоки и драки, всегда вызываемые жадностью и драчливостью небольших, но алчных княжеств и царств.

Великого и могучего фараона (он был физическиодарён) отличали другие интересы. Царь безумно любил охоту, строительство храмов и пышные торжества - военные, обрядовые, ритуальные. Но особо, как свидетельствуют современники, царь отличался изощрённым сластолюбием. Десятки жён и сотни наложниц жили в его гареме. 

На пятом году царствования всех затмевает принцесса Тии из царского дома Митанни, которую правитель подглядел во время торжественной церемонии закладки храма богини Хатор. Поразила фараона царственная гордость и необыкновенная красота. Аменхотеп страстно влюбляется, и вскоре весь Египет празднует очередную свадьбу любимого монарха. Свадьбу, ставшую событием воистину мирового масштаба, предопределившим глобальные перемены в истории древнего Египта.

По древним законам, восходящим к традициям матриархата, фараонами считались мужчины после брака с наследницей царского дома Египта по материнской линии. Иностранка Тии не была наследницей и не имела никаких прав на собственность царского дома. Следовательно, мужчины в браке с её дочерьми формально не могли претендовать на престол Египта. Но самолюбивый властный Аменхотеп настоял, и жрецы бога Амона, практически правившие страной, отступили, точнее затаились, чтобы воспользоваться в нужный момент, объявив иную волю богов. Они торжественно объявляют будущих детей Тии официальными наследниками престола.

Тии быстро становится первой женой среди многочисленных наложниц царя. Их много. Современники сообщают о принцессах из дома Митанни, из Вавилона, из дома Гайказуни (протоармянское царство Хайаса), с Кипра, Эфиопии и даже далёкой Индии. Но главенствует великая Тии. Для утверждения власти она постепенно внедряет в высшие эшелоны жрецов ближайших родственников, особенно старается для родного брата Эйе. В семье последнего воспитывается дочь, волею случая, точнее судьбы, ставшая впоследствии весьма известной. Её имя – Нефертити. Вскоре все эти люди будут создавать новую историю Египта...

Царь ни в чём не отказывает любимой жене. Он всюду с ней, и вскоре даже в официальных текстах международных  договоров появляется её имя и, уж что совершенно необычно для Египта, имя её родителей. Во всех больших городах верхнего и нижнего Египта красуются её скульптуры и портреты. Царь строит дворцы, заполняет время торжественными празднествами в честь любимой жены, строит великолепный корабль «Сияние Атона». Даже забывает другую страсть – охоту.

Проходит время, и в Тии всё более проявляется непомерное честолюбие. На найденной в гробнице знатного сановника Херуефа плите начертаны слова:«...она великая жена могучего царя, южная граница которого Эфиопия, а северная Месопотамия». Вскоре царские декреты объявляются от имени Тии и Аменхотепа, официальные письма фараону пестрят славословием, а некоторые из них пишутся просто на имя великой царицы.

Через 5 лет Тии и её брат Эйе фактически вершат делами империи. Царица становится властной, чрезвычайно уверенной и...мстительной, ревниво охраняющей свои интересы. Тщеславию Тии нет предела, и даже образ главного Сфинкса претерпевает изменения. Могучий, древний Сфинкс,олицетворяющий мужское начало, приобретает женские черты. К львиному телу добавляется женская грудь, и Сфинкс становится похож на свирепую и властную крылатую женщину. Проходит ещё время, и клан царицы становится полновластным хозяином империи. Фиванские жрецы уходят в тень, терпеливо ожидая своего часа. И он не преминул наступить.

Издавна царь Египта почитался как сын бога Амона-Ра на земле. И каждый год проходила торжественная церемония зачатия нового наследника бога Амона. Протекала она в месяц паофи, приблизительно девятый месяц по европейскому календарю. То было главное и наиболее пышное торжество года. Росписи на стенах храма в Луксоре изображают торжество зачатия нового фараона.

Изображение бога на священной разукрашенной лодке движется из храма в Карнаке в храм Луксора. На следующей лодке Аменхотеп III  в окружении жрецов и знати. Вдоль берега ликующие толпы народа. В колонном зале Луксора фараона ожидает царица возле царского ложа. Её окружают жрицы храма и первые знатные дамы. С появлением лодки фараона, вплывающей под своды зала божественного зачатия, они исчезают, оставляя фараона, играющего роль бога-любовника царицы.

После очередного празднества в 1371 году до н.э. Тии рожает сына. Торжества длятся два месяца и внезапно затихают. Ползут слухи. Один другого страшнее. Они  взрывают обманчивую тишину клановых отношений вокруг престола. Дело в том, что на свет появляется... уродец, чьё внешнее несовершенство явно видимо и всё более проявляется с каждым месяцем жизни. Этим немедленно стараются воспользоваться жрецы храма Амона. Они извещают фараона о решении главного оракула святилища Сфинкса – принести в жертву богам рождённого уродца, как искупление грехов Аменхотепа и Тии, нарушивших брачные законы Великого Дома фараонов.

Ещё осенью позиции царицы казались незыблемыми, а теперь она со страхом ждёт решения фараона. Она умоляет сохранить жизнь младенцу, но единственно, чего достигает – удаления сына. Он исчезает из царского дома на долгие двадцать лет и появляется на авансцене истории внезапно, двадцатилетним юношей, сразу после смерти отца Аменхотепа III. Царственная мать немедленно объявляет его Аменхотепом IV, женив на двоюродной сестре.

Первый же взгляд на фигуру юноши поражает. У него длинная вытянутая голова, впалые щёки, тонкая, удлинённая шея, узенькие плечи, большой обвисший живот и распухшие, толстые, женственные бёдра на тонких ногах. И это не усложнённость образа, не изощрённость формы изображения художником. Это подлинный реальный образ фараона. Сохранились его слова, где он требовал от художников изображать его таким, каким он есть, считая себя воплощением идеальной красоты.

Современные медики в один голос, глядя на изображения фараона, признают весьма редкую болезнь, прогрессирующую липодистрофию, появляющуюся, как правило, с момента рождения человека, чаще девочки, и сопровождающую всю недолгую жизнь. Болезнь проявляется в исчезновении подкожного жира в верхней половине организма и накоплении его в ягодицах и ляжках. Человек умирает в возрасте до 35-40 лет, чаще от острой почечной недостаточности.

Но в первые месяцы жизни сына, пока он жил при дворе, отец  долго колебался, решая его и свою судьбу. Он часто вопрошал оракула в святилище Сфинкса о судьбе наследника. И жрецы Амона, устами Сфинкса, убедили царя-отца, что вид принца результат недовольства богов и, следовательно, будущее его правления темно и трагично. Оно может принести много бед стране и народу. Убедили и в другом – следуя древним традициям необходимо умилостивить богов, принеся в жертву уродца. Лишь слёзы и мольба любимой Тии смогли сохранить жизнь сына, но только удалив его навсегда за пределы империи.

Принц исчезает, а ненависть Тии к жрецам Амона копится, чтобы бурно прорваться через долгих 20 лет. И всё же великая Тии сумела удержать фараона возле себя, оставаясь до его смерти первой женой. Но сыновей она уже не дарила мужу. Младенца тайно увозят, поначалу в Митанни, откуда родом и сама Тии и где у неё надёжные связи. Но руки и глаза жрецов повсюду, и дальнейшая жизнь принца проходит на восточном берегу Средиземного моря, в шумном Угарите.

Аменхотеп III стареет, характер становится нетерпимым, жестоким. Изощряясь в прихотях, он начинает носить женские одежды. Испытывая приступы сладострастия, заставляет художников изображать себя женщиной. Принуждает к сожительству трёх дочерей, поместив их в свой гарем. Это вызывает жуткий гнев царицы, но ещё больше тревогу. Она отчётливо видит приближение смерти человека, вознёсшего её на вершину власти, и боится жрецов, которые могут по смерти мужа её, безродную, сместить. Ожидая смерти мужа, Тии готовится к возвращению единственного сына.

Фараон есть! Необходимо вовремя привезти его в Фивы и женить на сестре. Тогда по всем древним законам он может занять трон. Ей сообщили, что сын несколько странен. Неважно! Главное, пока здоров и умом, кажется, нормален. Необходимо проложить ему дорогу, а следовательно и ей. Опасность велика. Муж может назначить другого наследника, одного из мужей многочисленных принцесс, поддержанного фиванскими жрецами.

Есть сведения, что наследник уже обозначен Аменхотепом. Надо спешить. Возможно, в эти последние для царя годы, в минуты близости, Тии настойчиво напоминает мужу об их единственном сыне. Истории неизвестно, как закатилась звезда Аменхотепа III. Известно лишь, что незадолго до смерти Аменхотеп официально назначил преемником сына Тии.

Караван от Вавилона до Фив идёт где-то три месяца, в зависимости от погоды. Верблюды не подвержены цивилизации, потому и скорость их величавого передвижения не изменилась за прошедшие тысячи лет. Но ведь можно и морем. Кажется надёжнее. От Вавилона до Угарита немногим менее двух месяцев караванного пути, а дальше осторожные кормчии за неделю, если ветры позволят, доведут ладьи до дельты Нила. Ну а там вверх по реке еще одну-две недели, и перед вами в лучах солнца засверкают храмы и дворцы богатого города Фивы. Но всё равно, какими бы способами вы ни преодолевали это пространство, дороги обязательно приведут вас в один из оживлённейших приморских городов западного Ханаана. Пышный многолюдный Угарит.

Один из древнейших городов, расцвету которого с середины третьего тысячелетия во многом способствовали энергичные амореи, трудолюбивые минойцы и микенцы Кипра и Крита, греки Киклад, воинственные хетты и хурриты, которых позже стали называться общим именем финикийцы. Отменные мореплаватели, грамотные торговцы и строители, они создали целую гирлянду городов на побережье - Угарит, Библос, Тир, Сидон, Арвад, Берит, которыми правили князья, называемые египтянами  «рабицу». При них существовал городской совет из представителей наиболее богатых семей. Этакий зародыш  олигархической демократии.

Приморские города становятся средоточием торговых интересов всех цивилизаций второго тысячелетия до н.э. Торговый перекрёсток мира. А потому и люди, живущие в городах, пропитаны культурой окружающих народов, создав свою  оригинальную цивилизацию, как многоплановую смесь философских и религиозных традиций всех обитающих вокруг народов. Можно с уверенностью сказать, что это были в высшей степени энергичные люди, своеобразные пассионарии своего времени.

В одном из таких городов, в Угарите, живописно раскинувшемся в излучине залива, в семье знатного служащего, некоего аморея Рибадди, управителя хозяйственными, судебными и налоговыми делами местного царя Никмеппа V, умирает годовалый сын. Умирает только для отца и матери, но не для окружающих. Тело ребёнка тайно хоронят, а в доме в те же дни появляется новый младенец, странный на вид уродец. Родители объясняют уродство болезнью, внезапно поразившей младенца. Уж очень жалок и беззащитен вид мальчика. Сердце матери принимает его, да и странная тайная поддержка египетского наместника становится нелишней для богатого царедворца Рибадди.

Никто уже не помнит, с каких времён далёкие и недавние предки Рибадди, шейха небольшого аморейского племени рабабум, занимают этот пост при царях Угарита. Словно счастливый рок столетиями висит над старшими сыновьями шейхов вечного племени. Почётная и крайне прибыльная должность. Меняются царские династии, меняется политическое положение города. То это вполне самостоятельное государство, то под властью Египта, то попадает в вассальную зависимость Хеттского царства, но неизменно, всем кажется без перерывов, шейхи рабабум занимают этот пост. Жрецы говорят, что так повелевают боги.

В библиотеке Великого жреца храмов Дагона и Ваала, по словам редких видевших, находились тысячи обожженных глиняных досок с документами - переписка царей, полководцев и дворцовых управляющих на угаритской алфавитной клинописи, восходящей к месопотамской клинописной письменности. В числе прочих документов там хранились подробные сведения о деятельности близких подчинённых царям. В том числе, как рассказывали знающие люди, сведения о времени, когда некий управляющий Архальба при царе Йакару познакомился, а затем и породнился, с богатым купцом Аврамом из Харрана. Сын Аврама Исаак женился на одной из дочерей Архальбы.

С той поры род Аврама живёт в Угарите. Знающие люди поговаривают о несметных богатствах рода, о какой-то немыслимой коллекции драгоценных изделий. А среди них –о резной белой каменной коробочке с тремя крупными скарабеями из золотистого цитрина, вправленными в тяжелые золотые перстни. На них знак семьи Аврама, предохраняющий владельцев от гнева богов.

Рибадди - образованный человек, совмещающий гибкость царедворца с любовью к философическим обобщениям и преданностью семье. Доверенный человек царя Никмеппа V, он обласкан царём и египетским наместником. Благодаря Рибадди, город добился особого положения в торговых операциях металлами, крито-микенской керамики, леса из Ливана, пшеницы и ячменя, вина и тканей.

Шумный, разноязычный, нарядный город. Огромный, раскинувшийся на 60 км. по побережью с севера на юг, на пространстве от моря до долины реки Оронт. В окружении рощ смоковниц и виноградных полей. Все отмечали, что здесь вина  больше, чем воды, изобилие мёда и масла, пшеницы и ячменя, а на лугах пасётся множество овец, коров и лошадей. Здесь жили беспокойные, деятельные, надменные и уживчивые люди. Дельцы, романтики и авантюристы.

Северную часть города, что возле устья Оронта, занимал обширный царский дворцовый ансамбль, вмещающий шестьдесят семь залов с колоннами, расположенных вокруг пяти внутренних дворов, окруженный высокими кедрами. Южнее, по соседству, дома важных сановников и богатых купцов. Далее на юг вдоль побережья - кварталы торговцев и бедняков, окружающие огромный порт. Не испытывая религиозной неприязни, но и строго сохраняя родовые традиции и обычаи, в городе соседствовало множество национальных и религиозных общин.

На высоком скалистом берегу, на плоской обширной площадке, высились два храма - Ваала и Дагона. Между ними дом Великого жреца. Красочные, пышные религиозные церемонии, обряды, торжественные шествия поклонения главным богам, общих для всех жителей города, часто и мирно проходили по улицам, не вызывая зависти, а тем паче религиозной злости.

Правый берег Оронта, напротив дома дворцового управляющего, украшало здание центра аморейского и арамейского межплеменного культа предков, существовавшего с незапамятных времён. Здесь ежегодно совершался ритуал единства семитских племён. Шествие начиналось от здания центра, следовало до находящегося невдалеке мавзолея Авраама и Сарры. Возвращалось, и здесь проходило ритуальное заклинание главного жреца.

Главный жрец и Рибадди всегда главенствовали на церемонии торжеств. И всегда вторым, после Великого жреца, обращался к народу дворцовый управляющий. Он показывал глиняные дощечки из библиотеки жреца и зачитывал слова неведомых предков.

            «На протяжении веков нас посещает ГОЛОС бога, - громко взывал Рибадди. - Аморейские и арамейские племена находятся под защитой милосердного Эля, высшей силы во всех деяниях людей и богов».

Люди почтительно замирали, а потом превозносли мудрость Эля и вождей древнего аморейского племени рабабум.

Через год после появления “уродца” в семье Рибадди родился ещё один мальчик, которого любящий отец назвал Осарсефом. Дети росли вместе, засыпали под песни одной няни, слушали одни и те же сказки и нравоучения. И сверстники-друзья одни и те же, и ласки родителей одинаково теплы и нежны, и рассказы отца о далёких странах и морях, о таинствах чужих богов, о чудесах природы. Вот только уродец, которого назвали Нафурия, более возбудим и трепетен, к тому же часто болеет, а Осарсеф рос крепким, невозмутимым и задумчивым.

Наступает пора юношества и жажда приключений влечёт братьев к людям. Особенно мечтательного Нафурию. Мальчики любили бывать в иностранных кварталах, чаще в критском. Здесь всё как-то динамичнее и острее, а уж праздники, особо микенский праздник весны, просто завораживал. Ритмы волшебной музыки, шум волн, сияние солнца на одеждах танцующих, красота природы и тел так воздействовали на впечатлительного, нервного Нафурию, что он замирал, немел от восторга и долго рыдал. Невозмутимому Осарсефу приходилось тащить впечатлительного брата домой. Ослабевшего, задыхающегося...

Рибадди свой большой дом украшал предметами искусств, но более всего любил общаться с сыновьями, рассказывая предания, истории племён и народов, читал им поэмы великого Гомера. Зная тайну Нафурии, он постоянно возвращался к теме Египта, как будто предвидябудущее и царственного юноши и... своего сына. Он рассказывал о многочисленных богах этой страны, обрядах и ритуалах, о древних монархах, строивших величественные усыпальницы, историю объединения страны и её могущества, о жарком климате и плодоносных землях вдоль Нила, о великолепных городах и о людях – талантливых скульпторах и мудрых жрецах.

Рибадди внимательно присматривался к «братьям», непринуждённо, но постоянно заставляя их мыслить, спорить, высказывать соображения, анализировать, участвовать в спорах с друзьями. И всегда интересовался ответной реакцией братьев, умению принимать чужое мнение или доказать своё. В одном он уверился: эти юноши талантливы, неординарны и будут преданы друг другу вечно. 

Он боялся появления людей, принесших когда-то свёрток с ребёнком. Он настороженно присматривался к каждому египтянину, появляющемуся в городе. Даже тайно построил дом в далёком цветущем Сихеме плодородной Самарии, чтобы было куда скрыться. Так прошло 20 лет. Незадолго до этого срока Риббади отошел от государственных дел, передав бразды правления двоюродному брату. И занялся прибыльной торговлей керамикой и тканями с далёким Востоком. Ему активно помогали сыновья, но более Осарсеф.

Экзальтированному Нафурии претят торговые дела, да и со здоровьем не всё в порядке.

С годами он всё более выглядел уродцем. Лысый, вытянутый череп с большими навыкате глазами под нависшим лбом, узенькая ниточка губ, маленький круглый подбородок, тоненькая длинная шея и толстый отвисший живот делали его малопривлекательным. Он чаще замыкался в себе, сторонился людей.

Но стоило заговорить о красоте природы, обрядах, танцах, поэзии, философии, как пропадало уродство и возникал весёлый остроумный мечтатель, а с губ розовым потоком лились завораживающие слова. Он писал стихи, обожествляя природу и... себя. Да, да – себя! В нём постепенно развивалось болезненное чувство любви к своему уродству. Он мог долгое время рассматривать себя в зеркале, гладя сухими ладошками с длинными пальцами впалые щёки, узкие плечи и тонкие руки с маленькими, вытянутыми, рельефными мышцами, толстый живот.

Гладил, улыбался и...  вдруг краснел от стыда, от необъяснимого удовольствия и заливался  пронзительным детским смехом. Смена настроений была у него необычайно частой. То этот детский безоблачный смех, то искренние слёзы и рыдания, то вдруг устремлённый в никуда мрачный взгляд. Долгий, отрешенный. И всеми мыслями, добрыми и злыми, весёлыми и мрачными, даже самыми интимными, он спешил поделиться с братом. Бежал к нему, словно к матери, всегда находя надёжное убежище.

Лишь вдвоём с братом ему было спокойно. Высокий, осанистый, с узким лицом, копной густых и курчавых чёрных волос, прямым носом и продолговатыми глазами, невозмутимый Осарсеф умел воздействовать на Нафурию. Словно сильный магнит, уравновешивая частую смену чувств и эмоций брата. Он искренне любил брата и, видя его внешнее несовершенство, не зная тайны его происхождения, ощущал, как никто иной, исходящую из души Нафурии силу глубоких, искренних чувств, необычайную привлекательность и...разумность. Он всегда старался быть рядом, мыслями и делами помогая брату.

К двадцати годам в ожесточённых спорах между собой и с друзьями, в осторожных беседах со жрецами, в предельно откровенных беседах с отцом сформировался духовный мир юношей. До странности не похожий на чувства и мысли окружающих. Взрослея, они всё реже посещали храмы многочисленных богов, сторонились частых торжеств жертвоприношений. Верховного Эля они называли Отцом людей. Других богов чаще не воспринимали, не понимая назначения их таинств.

Для них Бог и Природа - суть одного явления. Человек часть Богоприроды. Сила, создавшая и управляющая людьми, это и есть Эль, Высший Разум, единственный в своём роде. Наверное, его частица есть в каждом человеке. Она и рождает сознание человека. Сознанию близки понятия, что грехи есть не что иное, как болезнь, а жизнь в русле воли милосердного Эля  – гарантия человеческого счастья. Братья верили, что существует личная воля, и если обращаться к ней, подпитывая энергией Эля, то возможно очистить сознание от греха.

Осарсеф - оратор от рождения. Его ум всегда ясен и бодр. Его речь отличалась искусной аргументацией, умелым и живым чередованием повествования и доказательств. Его язык был понятен каждому страждущему. Нафурия - более романтик, поэт. Стеснительный, вспыхивающий, страдающий, жалостливый и одновременно надменный. Часто влюблялся и быстро охладевал. Чаще владело им не сексуальное желание, а восхищение красотой форм женского тела. Лишь в экстазе приходило желание. Удовлетворение. И он спешил поделиться с братом, наивно и подробно рассказывая о своей любви. 

До Рибадди дошли слухи о смерти Аменхотепа III, и в сознании отца возникли мрачные мысли. Он не понаслышке знал козни и хитросплетения большого дома фараонов. Но всё же таилась надежда. Нафурия никогда не оставит брата. Он для него словно чистый воздух. Только там, в великом Египте, сыновей может ожидать необыкновенное будущее. Они не торговые люди и не военные. Чиновниками у мелких царей никогда не будут. Они умеют управлять. Властвовать. Наставлять. Нафурия от рождения, а Осарсеф по призванию.

Отец ждал. И они пришли. В этот раз торжественно, шумно, с богатыми дарами и благодарением от Тии. Они рассказали Нафурии о его истинном происхождении и прочли длинное письмо от...матери, великой царицы Египта. А потом долго выспрашивали Рибадди о принце – его привычках, вкусах, характере, друзьях, мыслях и особенно о болезни. И внезапно исчезли, сказав на прощанье, что мать-царица все эти долгие годы любила и помнила сына, что она отблагодарит по-царски всех, кто окружал лаской и заботой наследника империи.

«Жди, – сказал главный жрец. -  Боги да устроят так, что здоровье нового фараона будет лучшим в десять раз. Если ты чего-то желаешь, мы дадим тебе в десять раз больше. Береги принца и отошли его к нам в нужный момент в радости. Да сохранит Амон тебя и твою семью на сто тысяч лет и да подаст Он вам великую радость».

Жрецы покинули Угарит, оставив двух человек, которые теперь ежедневно и подолгу рассказывали принцу о его родине и богах. Они не замечали ни хозяина дома, ни Осарсефа. Они были молчаливы и надменны. Тогда Нафурия потребовал, чтобы и его брат участвовал в беседах, и вообще заявил, что непременно берёт с собой Осарсефа.

«Это моё требование» - горячился Нафурия, которому известие о царском происхождении пришлось явно по душе, подтвердив мысли о своей солнечной, космической судьбе. Жрецы в ответ молчали.

«Осарсеф, мой взрослый мальчик. Вчера я посещал могилы Аврама и Сарры. Долго молился. И на меня пролился свет. Услышал ГОЛОС. Он вещал - не препятствуй судьбе сына. Она будет трудной, напряженной, славной. Возвысит до небес, опустит до земли. И вновь поднимет. Ему предстоят великие свершения. Люди будут идти за ним всюду и всегда. Память о нём останется в века.

Ты должен осознать величие этих слов. А от себя лишь добавлю. Никогда не отступай от избранного пути. Не удаётся прямо достичь цели, находи варианты для взаимных уступок, временных, с тем, чтобы впоследствии вновь идти намеченным путём. И ещё одно, мой мальчик. Ты никогда не будешь при царском дворе своим. Наверное, высоко взлетишь. Но чем выше, знай, тем больнее падение. Никогда не забывай о соломенной подстилке. В наше время ею чаще могут быть не столько деньги, сколько армия. Не забывай воспитывать друзей в армии. Не забывай их подкармливать».

Караван с принцем Нафурией и Осарсефом весной 1351 г. до н.э. под покровом густой египетской ночи появляется в Фивах во дворце правящей царицы матери. Никаких торжеств. Тии жаждет узнать своего сына, понять. Ей необходимо пристально вглядеться в лицо незнакомого человека, убедиться в словах видевших его жрецов, услышать сказанные им слова, но главное - убедить незнакомого юношу в божественной предначертанности судьбы, доказать свою любовь и преданность, рассказать самой всё, что случилось в те роковые месяцы после рождения.

Они проводят вместе дни и ночи и, лишь убедившись в разумности суждений сына, Тии представляет сановникам и жрецам Амона будущего фараона, Аменхотепа IV, волею великого бога приведшего его к народу.

Перед жрецами и знатью экзальтированный романтик с отталкивающей внешностью, пылкий, восторженный. Его мысли то полны любовью, то горят ненавистью. Он очень чувственен, в его речах и жестах, обращённых к женщинам, много высокой любви, в его отношении к царице-матери ощущается страстное восхищение женской красотой. Жрецы и царедворцы довольны. Первые - тем, что этот слабый восторженный юноша вряд ли сможет помешать их власти, вторые успокаиваются его любовью и преданностью матери-царице. Значит, ничего не изменится в империи. Можно жить спокойно!

Но более всех счастлива Тии. Теперь её власть законна и неограниченна. Царственная, величавая, властная Тии быстро сумела растравить сознание сына, сообщив в подробностях события тех страшных дней, когда жестокая воля жрецов Амона заставила жестокого и сладострастного отца согласиться с казнью сына, и как она, только она, ценой безумных усилий сумела убедить царя отменить жертвоприношение и сослать принца в далёкую провинцию.

Ненависть клокочет в сердцесына. Она направлена в нужном направлении. Только вот царственную мать смущают внимательные, изучающие глаза молчаливого друга, как тень следующего за фараоном. Вечером она уверена, что сын уходит от неё полный чувств, что он явственно тянется к ней и не только душой, но всё более и более телом. Женское чутьё никогда её не подводило.

Но вот наступает утро, и она встречает совсем другого человека, непохожего на вчерашнего. Она чувствует  сильное влияние этого ничтожного Осарсефа. Она видит его глаза, глаза внимательно изучающего человека, вслушивающегося в интонации её голоса, осторожного. Но выхода пока не находит, и Тии продолжает воздействовать, только нежнее и осторожнее.

Конечно, можно было сразу избавиться от неприятного, не идущего на близкий контакт друга фараона, но, по совету брата Эйе, они решают найти общего врага и на этой почве объединиться. Долгий, слишком долгий путь, да и сын уж очень непредсказуем, - думает Тии и всё же соглашается с братом, поняв женским изощрённым умом, что острой экзальтированностью сына-царя и обворожительностью своей красоты можно пользоваться постоянно и достичь многого.

Общего врага найти нетрудно. Фиванские жрецы приняли Осарсефа с пренебрежением, как временную фигуру, даже не пытаясь его привлечь. Чужеземец у власти, такого ещё не было в истории Египта. Он не почитает наших богов. Он не сможет понять наши обряды и догмы, к тому же он не царского происхождения. Он просто любимая игрушка для молодого фараона, которая быстро забудется, - так думал главный оракул святилища Сфинкса.

Быстро взрослеющему Осарсефу начинает открываться действительность внешне роскошной царской жизни. Он незаметно, даже для себя, превращается в политика. Теперь Осарсеф учится оценивать окружающих не столько с точки зрения душевных качеств, сколько возможностью быть полезным при претворении в жизнь юношеских планов. Они возникли ещё там, в Угарите, как прекрасная  мечта, и за полгода, с момента превращения Нафурии в фараона всесильного Египта, в долгих яростных спорах оформлены в программу политических действий.

Главное, провозглашение единобожия. Начать, конечно, с Египта, где в номах Верхнего и Нижнего Нила сосуществует масса богов. Как это сделать, с чего начать? Ведь жреческие кланы при первых же шагах станут заклятыми врагами. Царь требует немедленных действий. Осторожный Осарсеф не спешит, умоляя «брата» не торопиться. Он понимает, что надо найти поддержку со стороны влиятельного круга лиц, образовать свою «команду». Поэтому, когда Тии и её брат начинают оказывать особое внимание Осарсефу, он принимает игру. Так образуется союз сильных людей возле трона, острие ненависти которых, по разным причинам, направлено против клана фиванских жрецов Амона.

Проходит три года. Аменхотеп IV горит открытой ненавистью к жрецам Сфинкса, к памяти отца, городу Фивам, насыщенному застывшими храмами и свирепыми кровожадными  сфинксами. Его захлёстывают эмоции. Он перестаёт посещать храмы Амона, затем решительно закрывает, выселяет в провинцию жрецов, смещает с постов губернаторов некоторых провинций, главных сторонников жрецов. Основную силу удара направляет на святилище Сфинкса, расположенного неподалеку от храма Хатшепсут. По его приказу храм рушат до основания, сносятся все сфинксы вдоль знаменитой аллеи от Карнака до Луксора, а громадная статуя отца основательно уродуется.

В особой ненависти царь приказывает разрушить мемориальную табличку Аменхотепа III, самую священную вещь египетских фараонов. Он расправляется с памятью о человеке, «похитив мёртвого у вечности». Такие несутся слухи. Это святотатство, и великий оракул Амона, тот самый, что 20 лет тому назад приговорил уродца к смерти, проклинает сына за отцеубийство. В ответ Аменхотеп IV убивает оракула и полностью порывает с культом Амона. Подавляет волнения в армии, смещая начальника войск Интефа, открытого сторонника фиванских жрецов, занимающего, помимо военного, важные административные посты -  начальника двух амбаров и казначея царя в Верхнем Египте.

Жрецы и армия притаились. С этого момента уже ничего не может остановить юного фараона. Начинается жестокая, непримиримая борьба. Царь обращает лицо на север, в номы Нижнего Египта, в сторону древней столицы Гелиополиса, где издавна жили жрецы бога Атона-Ра. Аменхотеп заявляет, что его отцом является солнце.

«Атон, солнце, обнимает своего Сына, своего любимца, Сына Вечности...»Эти слова он приказывает начертать на высокой стеле. Ему становится душно в Фивах, опасно. Здесь всё напоминает изгнание, возможную смерть. И Аменхотеп решается, наконец, на революционный шаг – перемену столицы.

Весной четвёртого года правления Аменхотеп IV отправляется в путешествие вниз по Нилу. Он ищет место для строительства новой столицы империи. Царская фелюга, сверкающая золотом и серебром обшивки, быстро скользит вниз по реке. Коричневые, потные спины гребцов сверкают в лучах солнца. На возвышении, под огромным балдахином, в окружении советников, восседает невысокий уродец с пронзительным взором больших навыкате глаз. Рядом любимая жена. Не просто женщина для утех, коих по обычаю всегда много в гареме любого фараона. Это очень близкий по духу человек.

Самого близкого человека привела...царица-мать. Властолюбивая Тии приблизила женщину к сыну с единственной целью. Связать ещё теснее со своим кланом, чтобы знать всё о думах царя и его «брата» Осарсефа. Это дочь Эйе, родного брата царицы, тихая нравом Нефертити. Жестоко просчиталась Тии в своих планах, но точно угадала желание сына, подарив ему любимую женщину-друга. Ему, но не себе. Юный поэт и романтик страстно влюбляется в кроткие черты женщины. Она отвечает скромной покорностью и безмерной любовью.

Выбрав редкий момент, когда они с Осарсефом остаются наедине, пылкий фараон по привычке делится с ним. Качается от возбуждения вытянутая голова на тонкой шее, дрожат узенькие плечи, морщатся впалые щёки в улыбке и тощие руки рисуют в воздухе картины любовных сцен. Осарсеф молчит. Ему неприятно. Он уже более политик, царедворец, нежели прежний “брат”. Кротость и красота Нефертити поражают и его сердце. Но высказать свои чувства не может. Нельзя. Перед ним царь. Осарсеф старается успокоить царя.

«Нефертити прекрасна, мой великий царь. Кажется, очень разумна. Постарайся сделать её другом, советчиком. Но поначалу, прошу, не рассказывай о наших тайных замыслах. Ведь возлюбленная ещё и почти дочь царицы Тии. Воспитана в их среде».

Нестерпимо душно. Жаркое солнце распаляет пустынные берега. Слева и справа в дремотном мареве синеют горы, то подступая к берегу и образуя пороги, и тогда могучая рекавздыбливается бурунами и водоворотами, то отступая за долгиеравнины, выложенные лёгкими эоловыми песками, в порывах горячего ветра вдруг вздымающимися до небес.

Вверх по реке медленно ползут грузовые фелюги, ловя ветер хлюпающими парусами, и вослед лодке фараона люди кричат здравицу живому богу, дарующему жизнь и богатство, могучему царю Египта. На пятый день вдоль пологого восточного берега возникает широкая долина, замкнутая на горизонте полумесяцем высоких каменистых холмов.

Река в этом месте делает крутой изгиб, как бы наткнувшись на монолитное препятствие. Изгиб  настолько крутой, что кажется соединяет южную и северную кромки далёких  холмов. Вот это плоское пространство между рекой и полукругом холмов, отстоящее к северу от Фив приблизительно на 350 км., чем-то очень нравится фараону.

Выбор сделан, и по воле царя сюда устремляются сотни тысяч строителей. Начинается возведение грандиозной столицы империи – Ахетатона. План прост. От южной до северной оконечности холмов, обрывающихся к воде, как тетива лука, протягивается широкая и прямая Дорога Царя, длиной в 8 км. В южной части, у кромки воды, возводится огромный прямоугольный дворец фараона – Мару Атон.

Яркие геометрические узоры на внешних стенах дворца переливаются на солнце всеми цветами радуги. Во внутреннем дворе, устроенном по критскому образцу (прямоугольникдлиной в 104м., строго ориентированный на север), размещается озеро, по берегам выложенное цветной плиткой с изображением охоты на зверей и рыб. В рисунок искусно вплетены цветы, кусты и деревья, в прозрачной воде плещется рыба, скользит водяная птица.

Напротив, через дорогу, возводится монументальное здание Дворца Государства. Между дворцами висит арочный виадук и посередине, прямо над дорогой, находится Окно Появлений, откуда фараон с женой будут появляться народу. От Мару Атон на восток к пограничным холмам тянется широкая Дорога Верховного Жреца, от которой влево и вправо, параллельно Дороги Царя, идут улицы с виллами знати и военных, окруженные изящной колоннадой с фасада, житницами и конюшнями со двора.

Далее на север от Дворца Государства строятся виллы и дворцы иностранных гостей, за ними кварталы торговцев, чьи склады примыкают к подножью холмов. Ещё далее на север и восток тянутся кварталы обслуживающих людей, полицейских, военных из гвардии фараона, ремесленные мастерские, хранилища оружия и склады.

Самую северную часть города занимают храмы Солнечного Диска и Хат Атон, образующие с прилегающими кварталами центр нового религиозного культа. Там же находится здание Дома Жизни, своеобразной академии, где юноши обучаются ремеслу писцов и искусству управления. На крайнем севере города, где кончается Дорога Царя, высится огромное здание Северного Дворца.

Внешние стены дворца ярко расписаны картинами из жизни подводного мира. Дворец окружают пруды, где, судя по настенной росписи, размещались речные животные – местные и привезённые издалека. Здесь же создаётся зоологический сад, где царь подолгу любит наблюдать за поведением диких зверей и птиц.

Город построен чрезвычайно быстро, и уже через пять лет царь и его двор переезжают в новые покои. Состоялось грандиозное торжество освящения города и окончательное провозглашение нового религиозного культа империи. Царица Тии присутствует на торжестве, но вскоре уезжает в Фивы. В процессе торжества фараон официально принимает новое имя – Эхнатон (угодный Атону). В ту пору постоянная улыбка освещает впалые щёки фараона.

В огромном, величественном храме Солнечного Диска Эхнатон произносит тронную речь, обращаясь не столько к жрецам, знати и сановникам, стоящим близким полукругом, сколько к тем, кто за ними. К купцам, строителям, ремесленникам, военным. Такое было впервые в истории дома фараонов. Он старается выглядеть торжественно строгим, сложив руки на груди и устремив взор прямо перед собой. Говорит надменно, медленно. Как требует вековой этикет. Но по вздрагиванию локтей Осарсефу, стоящему справа, кажется, что вот сейчас, как в юности, брат взмахнёт руками и начнёт говорить пылко и восторженно. Бегать по комнате. Рьяно доказывать правоту своих мыслей.

Тронную речь писал Осарсеф. С чего начать? Мысли копились. Нет, не путались. Осарсеф привык к строгому сведению мыслей, последовательно следующих одна за другой. Но одно дело в компании друзей. Другое - тронная речь владыки полумира. Ведь он обращается не столько к сегодняшним, сколько к потомкам. Он долго ходит, смотря в окно на розовых пеликанов, важно ступающих по песчаной отмели перед прудом. Садится. Снова встаёт. И тут в сознании возникает...

ГОЛОС.

«Я с тобой, Осарсеф. Отныне всегда с тобой. Ты станешь глашатаем моих мыслей. В тронную речь твоего царственного брата вложи то, о чём юношами мечтали. Твой друг должен откровенно заявить, что заканчивается эпоха многочисленных мифических богов. Их нет! Человек вырос из пелёнок. Реальна Природа, созданная моим замыслом. Реальны её дети - растения и животные. Реален и венец моего творения - человек.

Для того, чтобы успешно существовать, люди должны укрепиться в Вере в Единого Бога-Творца. Атон, чьим сыном считает себя твой брат, представляет основную силу Мироздания - Свет. Солнечный диск - это внешняя форма, в которой Атон являет себя людям. За ним, в космических просторах, нахожусь Я - жизненная сила, сгусток энергии, необходимый для развития всего существующего. Солнечный диск одинаково дарит всем людям свою Любовь, независимо от их национальности и развития.

Поэтому люди по своей природе божественны и могут самостоятельно творить свою жизнь. Всё, что отделяет человека от Творца, - это лишь одна мысль. Между нами не существует никаких преград. Между нами нет необходимости в посредничестве, как между Отцом и его детьми. Творец в каждом из вас, сохраняя для потомков память прошлых поколений. Это позволяет вам развиваться не от пустоты, а от накопленных вашими предками знаний.

Со временем, благодаря общему накоплению знаний и раскрытию “тайн” Природы, человеческое сознание достигнет уровня божественного. И тогда человек приобретёт истинное бессмертие. Это постепенно объединит всех, позволит обогащать друг друга. Исчезнет расслоение людей по национальности или по степени богатств. Вот основное, что должен сказать твой брат в храме Солнечного Диска».

Эхнатон говорил долго. Было заметно, с какой любовью взирала на мужа Нефертити, с любопытством и недоверием её отец, мудрый Эйе, безразличием царица-мать Тии и злобной презрительностью немногочисленные жрецы. Громадная толпа людей на площади ликовала, бурно приветствуя слова молодого фараона. Особенно, когда всё же не выдержав, Эхнатон, воздев руки к солнцу и быстро подойдя к краю площадки, воскликнул.

«Я солнечный посланник, принесший вам, люди, Веру в Единого Бога-Творца».

Царь ведёт безмятежную жизнь правителя, обожаемого подданными, в кругу семьи, где кроткая Нефертити всё более завоёвывает его сердце, даря из года в год дочерей, становясь не только любимой женщиной, но более другом и единомышленником. Они постоянно вместе с детьми, даже  в официальном Дворце Государства, на всех приёмах и торжественных церемониях, участвуя в храмовых богослужениях единому и могучему Атону. Там великий царь насыщает душу энергией. Там он откровенно призывает к поклонению единому Богу.

Атон управляет всей Вселенной, подобно тому, как фараон правит страной. И как царь виден людям, так и Солнечный диск Атона, Ра Атум, является зримым образом Бога. Царственный и божественный фараон – младший соправитель Атона. Эхнатон запрещает употреблять множественное число слова «бог». Ра Атум становится объединяющим всех египетских богов в единый символ.

Возвеличение его, как и отрицание всех остальных богов, вызвано не только религиозно-философскими воззрениями Эхнатона и Осарсефа. Имели место и политические мотивы - отрицание всей предыдущей иерархии жрецов, особенно фиванских, и утверждение монарха в роли единого правителя политической и идеологической жизни общества. Эхнатон утверждает себя первосвященником, верховным жрецом Атона.

В этом основном принципе фараон несгибаем. Эхнатон ни на секунду не сомневается. Культ Атона вечен, и все последующие поколения будут поклоняться единому Богу. Совместно с Осарсефом создаётся «Гимн Атону», поэтическое произведение и одновременно идеологическая доктрина. Вслушайтесь в небольшой отрывок и вы почувствуете сердцем… библейские мотивы.

«Как многочисленны труды твои! Они скрыты от глаз людских, о единый Бог, подобно которому нет во Вселенной. Ты один создал по своей воле всю землю, весь скот, всех зверей, которые бегают по земле, и всех птиц, которые летают в небе. Создал ты все земли и населил их людьми и каждому дал, что ему нужно. Каждый получает средства для жизни и дни его умножаются. Они говорят на разных языках, они различаются по цвету кожи, они живут по разным обычаям, ибо ты создал все народы...»

Буквально современная программа демократического единения людей планеты. В ней чувствуется не только и даже не столько поэтические образы, сколь философические мотивы, твёрдая система взглядов, идей для социального обустройства общества. Эту догадку подтверждает и титул, который получает верный друг и брат царя Осарсеф. Он становится главным ясновидцем Бога Солнца, то есть руководителем практического претворения новых идей и структур, занимая вторую по значимости должность в империи. Он получает новое имя - Ра-Мос, то есть рождённый от Ра Атума. Усилиями Ра-Моса  создаются образы и обряды нового культа. Создаётся политическая и организационная система новой империи.

Её принципы впервые освящаются  при торжественном открытии храма Хат Атон. После вступительной короткой речи Эхнатона главный ясновидец империи, Ра-Мос, излагает её суть со ступеней храма. На освящении храма, в пышных одеяниях, вокруг трона плотной группой стоят единомышленники – Нефертити, Тии, Эйе и ближайшие сторонники. Несомненно, царица-мать и её брат ведут двойную игру. Пусть эти мальчики играются себе на здоровье, империя очень богата, выдержит и эти затраты. Фиванским жрецам они сбили спесь, и это главное. Власть в наших руках. Уже никто нам не помешает, а мальчики... Пусть забавляются!

Тии не переезжает в новую столицу, остаётся в Фивах. Она приближает к своему двору опального начальника войск Интефа. Ей необходимо быть постоянно в Фивах, чтобы, благодаря обиженному Интефу, племяннику главного жреца, иметь надёжную лазейку для контакта с местными жрецами на тот случай, если вдруг с царём что-то случится. Ведь он болен, а жрецы Амона славятся вероломством. При дворе фараона её брат, главный экономический советник молодого царя. Он наводняет двор фараона филёрами и знает все мысли царя и Ра-Моса.

(конец первой части)

Леонид Рохлин (1937, Москва). Геологический институт, экспедиции, наука, диссертации. 5 лет работы в Монголии. С началом капитализма в России – успешный бизнесмен. С 1996  г. – в Сан-Франциско. Работал педагогом в русскоязычных школах. Автор многих публикаций и нескольких книг.