Елена Сафронова

Книги и прилавки. О книге стихотворений А. Эппеля

Эппель Асар. Стихи. – М. : ОГИ, 2014. – 272 с.

 

Это вторая книга из тех, что я купила на передвижном прилавке павильона современной поэзии (возможно, он как-то иначе назывался, суть не в том) десятого Московского международного фестиваля «Книжная ярмарка» на Красной площади.

О прикремлёвском «прилавке» подробно рассказано в «Бельских просторах» № 10 за октябрь 2015 года. Расскажу, как и почему купила именно книгу стихов Асара Эппеля. Ведь в павильоне, отведённом различным интеллектуальным и «некоммерческим» издательствам, продавалось великое множество других поэтических книг, и все они были новинками.

Остановила мой взгляд фамилия, которую я хорошо знала, но не привыкла соотносить со стихами. Забегая вперёд: не только я не воспринимала Асара Эппеля как поэта.

Аса?р Иса?евич Э?ппель (11 января 1935, Москва – 20 февраля 2012, Москва) – русский писатель, поэт и переводчик, по образованию архитектор (Московский инженерно-строительный институт им. В.В. Куйбышева, кафедра архитектуры). Наиболее известна, прославлена и уважаема «переводческая» ипостась Асара Исаевича.

Мне довелось столкнуться с ним лицом к лицу раз в жизни. В 2002 году, на первом для меня, а по хронологии втором форуме молодых писателей, проводящемся Фондом социально-экономических и социальных программ, попросту – форуме в Липках. В силу пикантной ситуации, что Министерство культуры Рязанской области «не нашло» вашу покорную слугу, чтобы передать приглашение на форум как участнику (точно также культурные власти половины регионов «не нашли» других вызванных и отправили представлять свой край тех, кого сочли нужным, число «ненайденных» зашкалило, и со следующего года фонд СЭИП стал отправлять вызовы по почте непосредственно приглашённым), я была на этом форуме не как литератор, а как журналист. Брала блиц-интервью у ведущих семинаров, их слушателей и фиксировала собственные впечатления.

Разницу между литератором и журналистом мне там объяснили несколько человек. Некоторые – довольно некорректно: мол, слово «журналист» в литературных кругах является ругательным. Но покажите мне ещё одного литератора, который бы отказался «профигурировать» в прессе с интервью, данным журналисту, или с новостью о своём очередном детище, написанной также журналистом!..

Ещё одного – ибо первым (и пока единственным) оказался Асар Исаевич Эппель. В тот год он вёл в Липках семинар перевода. Я подлетела к нему с просьбой прокомментировать семинар, состояние переводческого дела в России, наличие молодых сил и будущее жанра. Он любезно улыбнулся и сказал, что не даёт интервью и не общается с прессой. Это принципиально. Однако был в своём отказе предельно корректен.

Ну что ж – поэты, прозаики, критики и драматурги были не так принципиальны, и репортаж по следам Липок 2002 года состоялся (кажется, его до сих пор можно найти в сети). Об Асаре Эппеле я с тех пор слышала в основном в литературных кругах – видимо, он соблюдал своё «табу» и не выступал в печати. Спустя десять лет узнала, что его не стало. Пожалела: всегда больно, когда уходит человек. Когда уходит талантливый человек, к состраданию примешивается чувство утраты: может ли кто-либо заменить его?..

Асар Эппель победил свой физический уход, наверное, лучшим из возможных способов. Через два года после кончины он открыл читателям своё творчество с новой стороны.

Это воспоминание пронеслось у меня в голове за долю секунды, в которую я протягивала руку к томику. Томик, в общем-то, был рассчитан на то, чтобы привлечь внимание – ярко-канареечного цвета, с «остроклювым» профилем на переплёте. Но не эстетическая сторона заинтриговала меня, а фамилия Асара Эппеля в сочетании со словом «Стихи». Я принадлежала к уверенному большинству читателей, не знавших Эппеля-поэта.

Составил посмертную книгу собственных стихов Асара Эппеля Вадим Перельмутер. Он же написал к ней обширное предисловие. Кроме Перельмутера, в подготовке книги к изданию участвовали наследники Асара Исаевича, Михаил Ушац (ему принадлежит рисунок на обложке, изображающий Эппеля похожим на чуткую птицу, настороженно внимающую небесным звукам), Андрей Бондаренко, Катя Жукова, Максим Фролов. Всем им вынесена благодарность на титульном листе. В аннотации подчёркнуто: стихи Асар Эппель писал всю жизнь, публиковал их крайне редко, но хранил в личном архиве. Вышедшая книга – первое издание стихов Асара Эппеля.

Предисловие Вадима Перельмутера называется: «Прозаик, который бывал поэтом». Это текст сам по себе замечательный: подробный, обстоятельный и очень любящий, если можно так выразиться. Автор предисловия делает всё, чтобы его «я» не заслоняло от тех, кто будет читать книгу, фигуру Асара Исаевича, и рассчитывает на читателя не только подготовленного, наслышанного, кто такой Эппель, но и неискушенного, возможно, впервые встречающего это имя (хотя в такое трудно поверить).

От последних дней, проведённых с Эппелем, и известия о его смерти, Перельмутер переходит к 60-м годам – тогда не кто иной, как Асар Эппель, оказался близко причастен к первому и единственному вечеру Иосифа Бродского в ЦДЛ (вообще-то единственному авторскому вечеру того в СССР) за девять месяцев до эмиграции. Спустя сорок лет, свидетельствует Перельмутер, Эппель о том, как организовал выступление, забыл, запомнив, однако, факт поэтических чтений Бродского. Упомянута, разумеется, активнейшая переводческая работа, в особенности с польскими авторами, преимущественно с поэтами: Тувимом и Шимборской, Стаффом и Галчинским, Ружевичем и Бжехвой, – и о беззаветной любви Асара Эппеля к своему ремеслу, каковое для него никак не ремеслом воспринималось, а делом жизни.

Но мне наиболее интересным в предисловии показались страницы, где идёт речь о том, как Эппель писал стихи: «…всю жизнь. Но не постоянно, время от времени. Я бы сказал, что сквозь его многообразные литературные занятия стихи прошли пунктиром. Готового, то бишь того, что он сам счёл таковым,… оказалось совсем немного – на одну небольшую книжку. Правда, составить, выстроить её даже не попытался». Это за него теперь сделали составители.

Асар Эппель не то чтобы никогда не показывался публике и не был замечен в качестве поэта. Вадим Перельмутер описывает одну из переводческих «сред» в ЦДЛ же, на которых было принято дважды в месяц читать новые переводы (туда же и Бродского пригласили). Ведущий литературных сред Аркадий Штейнберг (поэт, переводчик, художник, покинувший сей мир в 1984 году) на выступлении Эппеля, читавшего переводы с польского, «насторожился – на чём-то, вроде вот такого:

 

Вот если бы козлу

Утратить страсть ко злу

И на манер бобра

Стать символом добра… –

 

Или такого:

 

Разобраться я хотел,

Где они

И в чём тут дело?

Соловей ли осовел,

Иль сова осоловела?».

 

По словам Перельмутера, опытный переводчик Штейнберг сразу понял, что эти строки написал Эппель. Тот немного поотнекивался, но признал правоту старшего товарища. Тогда Штейнберг попросил прочитать ещё своего.

Однако какого-то значения для реализации Эппеля-поэта эпизод в ЦДЛ не имел. Нет, пару раз, пишет Перельмутер, Асар Исаевич пытался предложить в журналы собственные стихи, но «выслушал уклончивые глупости отказов и понял, что не стоит тратить на это время и нервы». Зато, помимо переводов, он создал порядка десяти книг прозы, которые стали достоянием общественности, пользовались заслуженной любовью ценителей хорошего слога. Эппелю-прозаику Перельмутер уделяет внимание, рассказывает о его манере писать рассказы и эссе «с голоса», начиная с устного рассказа, записанного на магнитофон. Он приводит в пример одно такое повествование – на вечере памяти Катаева Эппель говорил о вечерних встречах с Валентином Петровичем в Переделкине во время прогулок, и «на слуху» собравшихся родилось прекрасное эссе. Эссе содержится в предисловии, однако есть ощущение, что разговор о прозе Эппеля нужен Перельмутеру как «подводка» к его поэзии. «Но есть прозаики, они довольно редки, которые бывали поэтами… У них иные отношения со словами и к слову, иначе настроенный слух, улавливающий смысловую многослойность звучащего слова  отзвуки смысловых ассоциаций. …Просто у них слово в прозе – как в стихе. …Асар Эппель – из них».

В одной «компании» с Эппелем – прозаиков-поэтов – Перельмутер видит Владимира Набокова, Юрия Олешу, Илью Эренбурга, Анатолия Мариенгофа. Не правда ли, славный круг?..

Мнение Вадима Перельмутера о стихах Асара Эппеля – не просто набор комплиментов и восторгов, это профессиональная аналитика и глубинное проникновение в ткань стиха. Но мне хочется «пожертвовать» формулировками составителя, чтобы дать читателю уникальный шанс составить своё собственное мнение о стихах Асара Исаевича. Они, ей-Богу, стоят того!..

Книга состоит из четырёх частей, названных цитатами: «Приведём голоса в порядок…», «Аз, жидовин, пишу я эти строки…», «Без пяти четыре пять…», «Шторм». Последняя глава, правда, выделяется из этого ряда не только принципом названия, но и содержанием, и об этом мы поговорим своим чередом. На мой взгляд, составление Перельмутера оптимально. Стихи подразделяются в нём не только по тематике – от лирики к истории и политике и от этих серьёзных вещей к ещё более серьёзной: дурашливому шутовству звукописи, настолько концентрированной, что близкой уже языкотворчеству. Но и по «нагнетению» каких-то чисто эппелевских чувств, настроений и способностей (этого самого конструирования речи, к примеру). Лучшие переводы польских поэтов тоже вошли в третью часть. Начав читать сборник, погружаешься в цветистую яркую речь, точно осторожно входишь в воду; к концу книги булькаешь в омут с головой.

Первое же стихотворение в книге – «Исток» – с эпиграфом из Ходасевича «Разве мальчик, в Останкине летом…», – уводит читателя в странный мир, где возвышенное мешается с приземлённым, как в потоке реки мешается дождь и сточные воды:

 

Толчёным кирпичом надраен,

Заштатный месяц плыл в ночи.

Звенел латунный таз окраин

От обывательской мочи.

 

Впотьмах – щемящее Шагала,

Но начинался Божий день –

Окраина курей шугала

И псами уползала в тень.

 

А по соседству жил начётчик,

Над Книгой Судей мельтешил,

И жил валютчик, и налётчик,

И счетовод-учётчик жил.

 

Как ненарушенное девство,

Как утопившийся бобыль,

О чём-то изводилось детство

И падало глазами в пыль.

 

И двуязычьем обработан,

Себя к нездешнему креня,

Подросток сей по фене ботал

И превращал себя в меня.

 

И наволочки навлекала

Ему для волокитств Москва,

Лишаясь старого закала

И опасаясь мастерства.

 

По этим строкам заметно, что базовое образование у Эппеля – архитектурное: он в стихе своём строитель. Он выстраивает объёмное, даже более, чем трёхмерное пространство (в этом мирке отчётливо просматривается четвёртое измерение), из слов, и он украшает слова, как достойный, но скучно выглядящий строительный материал «наворотами» аллитераций. Звукописи в стихах Эппеля так много, и она так барочно-вычурна, что порой кажется нарочитой, на грани излишнего.

 

Колыбель голубых голубей

гулкий город,

к жёлтым шпилям твоих пропилей

я приколот,

пригвождён я к решёткам витым

вензелями

и рабом эрмитажным твоим,

налитым и литым,

в каждой драме торчу

и молчу в каждой раме.

 

Здесь царит взгляд профессионального архитектора – и в специфических терминах, и в перечислении сугубо архитектурных деталей пейзажа. Но как эти термины «нанизаны» друг на друга семантически!..

 

Было липкое лето

улиток,

стрекоз,

было в молниях это

улыбок и гроз.

Ты ль это лето забыла?

 

Было лето с летящими птицами.

Было.

Было это!

Шмели

облепили

поля,

в эполеты полей

забрели

тополя…

 

И пылила дорога,

и солнце палило,

и теплынь

ковыли и полынь

пепелила.

 

Истончался ковыль,

и горчила полынь,

и кузнечик

в полях

перепиливал

пыль.

 

Тут, напротив, картинка любовного воспоминания, вписанного в палящий летний пейзаж, кажется «универсальной» – у каждого есть подобная страница в истории чувства… Изобрести что-то новое в поэтической практике изложения любовной памяти трудно – однако Эппель с этим справляется играючи, превратив стихотворение в лингвистическую задачку. Почти в скороговорку для тренировки дикции. Вот именно «почти». Эти стихи надо читать медленно, по словечку, по образу. Тогда они зазвучат медным гонгом, играя на твёрдых гласных и звонких согласных.

Звукописью Эппель-поэт не просто увлекается – он ею живёт (в «Снеговом триптихе», маленькой стихотворной пьесе, прямо воззвано к святому Велемиру, покровителю всех языколомателей-словотворителей: «Хлебников наш насущный!»), и порой эта жизнь завидно вкусна!

 

Плов клокотал в чанах,

был тамада в чинах,

капуста в качанах,

вино Кара-Чанах

и даже сыр чанах.

 

Конечно, въедливый корректор сказал бы, что положено писать «в кочанах» о данной огородной культуре. Но что поделать, если грамматически правильное «о» разрушило бы напрочь арочную постройку застолья вокруг сыра чанах и вина Кара-Чанах?.. Правила для того и созданы, чтобы делать из них исключения, верно? Тем более – такие поэтичные!

Без любовной лирики поэта не бывает. Асар Эппель говорил о любви не только аллитерациями, но и живописно-броскими зарисовками:

 

Мелеют, мелеют отмели,

Белеют пески золочёные,

Мы нашу удачу отбыли –

Денёчки наши свячёные.

 

Время с его застёжками,

Парфюмерными смуглостями,

Доченьками-матрёшками,

Выпуклостями, округлостями.

(…)

 

Грустное, канифасное,

Бусинное, бузинное,

А ты – моё лето красное,

А я – твоё небо синее.

 

Но «лицо» Эппеля-поэта так же изменчиво, как, должно быть, изменчива была его речь переводчика при работе с сотнями оригиналов. Поэтическое наследие Асара Эппеля невозможно свести к одной доминирующей теме (в отличие от стилистики, которую, пожалуй, можно свести к одному доминирующему приёму). В нём встречаются и эпиграммы (жанр ювелирный, однако часто не имеющий значения кроме прикладного), и жанровые сценки – «Пережиток», посвящённый до мозга костей российской картинке: «Вот и нынче все с утра / спотыкались о Петра. / Пётр лежал в глубокой луже / Всей поверхностью спины, / Грудь – наружу, и к тому же / незастёгнуты штаны». Детские стихи, хотя по уровню изящного конструирования слов, а особенно по вложенным мыслям, может быть, это и не детское чтение.

 

Что такое хвост трубой,

Знать обязан кот любой.

Что такое смертный бой,

Знаем только мы с тобой.

 

Кошачья школа

 

– Назовите слово с тремя «у»!

– Мя-у-у-у!

 

Из Яна Бжехвы это или из головы Асара Эппеля, из особенности его взгляда?..

Четвёртой части «Шторм» я затрудняюсь привести достойное её определение. Более всего она похожа на сценарий мультфильма, где обильно задействованы не только языковые, но и изобразительные средства, отчего цитировать эти стихи-картинки в рецензии нет адекватной возможности. Так, открывающее «Шторм» стихотворение капслоком «МОРЕ – ЭТО БЕЗ КОНЦА ВОДА» кончается разбросанными по странице, точно блики на волне, словами «ВОДА», чьи букв растут до аршинных, а «Радиограмма» вьётся телеграфной лентой: «всем всем всем судам на море точка ожидается зюйд-вест вскоре точка ожидается шторм десятибалльный двоеточие возможен ветер шквальный…».

В этом мультике читателям предстанут капитан Капитон Капитоныч, карабельный (именно так!) кот и крысы, Саша с Борей на вахте, нервный Тарас, с которым не хотят дружить смелые Саша и Боря, песня старых мореходов с допотопных пароходов, попугай, вопящий на жёрдочке: «Караул! Идём ко дну! Стоп, машина! Я – тону!» и сам шторм, напечатанный по диагонали на одной странице и «дугой» на второй, и наивная «Запись мальчика Сёмы гулявшего в порту»:

 

Я вчера про этот случай

прочитал в газете «Флот»

И пример с команды этой

в понедельник брать начну.

 

Итак: разухабистый «Шторм», стихи-каламбуры, в том числе переводные, поэтические афоризмы:

 

Под старость разом

всякий раз

приходят

разум

и маразм.

 

И, рядом с житейским ёрничеством, «включаемым» обычно, чтобы не заплакать, или чистой ребяческой радостью «юморения», стихи из совершенно иного теста:

 

Величава та держава,

И достойна в ней молва,

Где у государя – слава,

У писателей – слова.

 

Сочетание «славы» и «слов» в эпоху, большая часть которой выпала Эппелю, в комментариях не нуждается. Это четверостишие не написанное, а выстраданное.

Теперь я понимаю, почему Асар Исаевич не хотел давать интервью. Лучшим его самовыражением служили стихи. Нигде бы он не раскрылся полнее.

К списку номеров журнала «БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ» | К содержанию номера