Рассказы

Что может ветер

Когда собираюсь сходить за грибами, редко выбираю маршрут, который выведет на «золотую жилу». Всегда тянуло в лес боровой сосновый, реже еловый. Там встретишь берёзовые островки, подлесок из небольших ёлочек, под ногами изумрудный мох или сухую хвою, редкую травку и всякую иную мелочь, напоминающую «заячью капусту».

Сегодня утро для прогулки выдалось чудесное: не жарко, порывистый, свежий ветер и небольшая, низкая кучёвка. Иду полем, смотрю, как летят на меня облака, как играют с ветром быстрые ласточки и вспархивающие молодые жаворонки, слышу щелчки кузнечиков, отскакивающих от тропинки…

В лесу по-своему тихо. Поскрипывают вершины, вдруг шмякнется рядом на мох большая шишка. Бывает, что белка так встречает непрошенного гостя, если близко подрастает примеченный ею на зиму белый гриб… Впереди в просветах замелькала большая вырубка. Вспомнил, что прошлой осенью с той стороны слышал крики, визг бензопил и тарахтение трелёвочных тракторов. Перспектива потерять для себя этот уголок леса вызвала досаду.

Иду вдоль делянки по «змейке», то приближаясь к опушке, то удаляясь, и всё отчётливее чувствую ветер, тот самый, свежий и упругий. При очередном повороте лицом к вырубке обратил внимание, как мимо пронеслось «шу-у-у, шу-у-у», и неожиданно оказался в далёком прошлом. То был ветер, который сопровождал меня на каждом прыжке после того, как оставалась в высоком небе переполненная адреналином акробатика, когда под куполом идёшь на цель, и после каждого разворота парашют настраивается на новое положение, а в эти секунды в лицо и вокруг тебя – «шу-у-у, шу-у-у»…

Спасибо тебе, ветер.

Яблони в цвету

Первая половина мая 2015-го. С Дмитрием Ивановичем сидим в его саду под старой яблоней. Он неподвижен, как сфинкс – на скамеечке, я – на табурете сбоку. Мы знакомы с ним более сорока лет. Столько же лет и яблоне. Её старые сучья прошлой осенью были  удалены, весна это заметила и набросила на нашу яблоню нарядную бело-розовую шаль.

Дмитрий Иванович, делясь воспоминаниями – это даже диалогом не назовёшь – сам себе рассказывает то, что ему интересно, и смотрит на точку впереди, на траве, метрах в десяти. Делает паузы, пережёвывает губами, перебирает в памяти. Мне тоже спешить некуда. Иногда задаю вопросы, слышит он не все.

За время наших встреч Дмитрий Иванович три-четыре раза заводил разговор о немецких пленных, с которыми ему довелось в юности работать бригадиром в столярном цехе. Было это в 47-48-х годах в подмосковном Очаково. Не помню, с чего начали в тот майский день. Возможно, с воспоминаний о его учёбе в ФЗО. Да, скорее всего… А впрочем, может, то был День Победы?..

– Были там словаки, румыны, те рыжие, а в основном, – немцы. Жалко их очень, сильно голодали. А с другой стороны, кому тогда было сладко, все недоедали.

– А среди них были подростки, пожилые?

– Нет. Только зрелые мужчины.

– Кто они как люди? – вижу, что вопрос ему не до конца понятен, вношу поправку: – Что можешь сказать об их человеческих качествах?

Помолчал, пожевал губами и произнёс тихо:

– Золото, – выдержал большую паузу и добавил: – Они ж не виноваты…

Наши солдаты

Мне нравятся наши солдаты, они сильные, высокие, всегда улыбаются: «Знаю, знаю, чей ты. Хороший у тебя отец». Когда солдаты идут строем на обед, останавливаюсь и жду, грянет лихо или нет: «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!». Если да, можно вприпрыжку бежать дальше. А когда спать ложимся, и издалека доносится: «Вьётся, вьётся знамя полковое, командиры впереди…», становится уютнее и теплее в нашем доме.

Вечером гулял, завернул в солдатский клуб, уселся на пол перед первым рядом и вместе с солдатами в тишине смотрел «Летят журавли» на стареньком экране под красным полотнищем, на котором белым – «Да здравствует 40-я годовщина Великого Октября!». А меня в это время по всему городку искали!

Но не часто в клубе бывает тихо. Если показывают сладостный момент, обязательно у входа кто-то крикнет: «Дежурный (или такой-то) – на выход!», чтоб нарочно сорвать с места того, кому не положено расслабляться или того, над кем хочется пошутить. Когда виновник возвращается с претензией, становится ясно, то была игра, и раздаётся дружный хохот. А бывает, просто кричат: «Дежурный!», и снова хохот, значит, момент такой.

Хорошие солдаты были в Германии!

Без комментариев

Подростком летние каникулы я проводил в деревне. Много знал о дедушке, гордился им: он воевал в Империалистическую, защищал Петроград, член партии с 24-го, защищал Ленинград, имеет награды. Конечно, обыкновенный пионер, задавая вопрос, какое у него было хозяйство до революции, ожидал услышать, что тот  был самый что ни на есть последний бедняк. Оказалось не так: хозяйство было крепкое, две лошади, три коровы, овцы и т.д. Обескураженный спросил, а как ему советская власть?

– А что, справедливая власть, – ответил дедушка, не отрываясь от дел.

Лет через двадцать – я уже был офицером, служил на Кубани – зашли мы с товарищами в парк у кинотеатра «Комсомолец», присели на скамейку. Идёт в нашу сторону старичок. Подошёл, товарищи завели с ним какую-то беседу про старину. И я спросил, кем он был в Гражданскую. Тот ответил, что был белым казаком. Кто-то поинтересовался, мол, и красных доводилось убивать?

– Да, – ничуть не смутившись, признался старый казак, – много мы их порубали в Песках (известное жителям место массовых казней).

А  как ему советская власть, спросил я, и услышал слово в слово:

– А что, справедливая власть…

Гусары

Начало октября. В Армавирском училище лётчиков завершаются государственные экзамены по общей подготовке. В мае прошли по лётной, и с того дня на выпускниках, как привилегия, полевая офицерская форма в стиле Русской Армии: глухой укороченный френч, галифе с голубым кантом, хромовые сапоги, ремень с портупеей, фуражка с кокардой – гордость повзрослевших выпускников, зависть младших курсов, восхищение девчат!

В окнах, у парадных и по периметру сквера – зрители. Свободные курсанты дежурят у корпусов, на этажах и на лестничных пролётах, чтобы узнать и донести весть, где будет последним их товарищ и кто он.

Вот курсанты засвистели, загалдели и побежали к корпусу, у выхода из которого в сопровождении друзей появился главный герой. Здесь же на ступеньках его подхватили на руки и понесли к фонтану. Вчера фонтан был сух: командование приказало воду слить, но, узнав, что в таком случае ритуал состоится на площади в центре города, где моют ноги цыгане, и под зелёной мутной плёнкой лениво виляют хвостиками красные рыбки, пробуя на вкус окурки, смирилось, и за ночь воду набрали.

На бортик кладётся арбуз, выставляется коньяк, а виновника в форме бросают в воду: он должен плавать кругами, пока не выпьет весь коньяк, что он и делает, останавливаясь, запрокидывая бутылку и заглатывая куски от разбитого арбуза. С шумом и гамом мокрого, красного и счастливого вновь берут на руки и, как римского цезаря, несут в казарму спать. Гусарство, его отголоски, невинные забавы, никому не приносящие вреда.

Крылатый муравей

Полночь. «Зелёная» линия метро на пути к Белорусскому вокзалу. На полу – крылатый муравей. Приходит мысль сначала вяло, как бы пробуя, а затем как вспышка: вот-вот во Вселенной произойдёт катастрофа, и прервётся тщательно выстраиваемая  веточка длиною в миллиарды лет, и не будет слышен даже слабый рокот Грома Небесного.

На протяжении всей Истории наши предки боролись и выжили в большом Мире, чтобы у каждого из нас был свой первый, уникальный нематериальный маленький мир, соединяющий на старте три поколения. Мир, где всё по-настоящему: и любовь, и радость, и горе, и преданность, и доброта.

Миров множество, и когда исчезает один из них, а с ним память о том, первом, другие этого не заметят. Но можно сделать так, чтобы твой первый, не исчез бесследно, и сохранился в твоих младших мирах.