Петербургский дневник. Продолжение

Публикуется впервые

***

Мы — осколки русской весны,

Городов раздраенных эхо,

Слободской черёмухи сны,

На чужом веселье помеха.

Нас на север кровь загнала,

И мечта забыла без крова.

Ждём тепла (такие дела)

И не ждём прощального слова.

Атомарный вес нелюбви,

Ностальгии снимки навырост,

Малоросский Спас на крови;

Всё былое определилось.

Этот май отцвёл, словно взрыв.

Эта жизнь — изгнания вата,

Вне игры значенья игры,

И пока далече расплата.

И пока все окна горят,

Гастарбайтер помнит: когда-то

Золотой оконный квадрат

Обернётся чёрным квадратом.

***

Зарекаться от города Сумы,

Соловьиной тюрьмы да канвы:

В белой тьме и былое, и думы

Будто чайки частят у Невы,

И прозрачной рукой невозможно

Растолкать задремавший экран:

Беззакатное солнце под кожей —

Утешительный самообман.

Нараспашку пространство текуче

Вечной памяти бедной страны,

Под озимые вспаханы тучи

Васильковых небес до войны.

Все равны меж собой моджахеды,

И бессмысленны вздохи твои;

Не увидеть уже — до победы —

Зыбких ив у Зеркальной струи,

Летней ласковой Лопанской стрелки,

Полноводного Псла по весне.

Уцелеет ли кто в перестрелке,

Пригодится ль родной стороне?

Знают ангелы глухонемые,

Билетёры в забытом кино,

Где тридцатые-сороковые

Навсегда, и меж кресел темно,

Знает идол Ашшурбанапала,

И Мардука обрубок в песке,

И музеев расстрелянных залы,

И Одесса в бессрочной тоске,

Знают очереди в приграничьи,

У таможен с добром (без добра),

Тают стаи последние, птичьи,

Над несбывшимся детством двора.

Оставляя пространству безбрежность,

Поросло огоньками быльё,

А победа — она неизбежна.

И никто не увидит её.

***

Ни жизнь, ни смерть, но: перемирие.

Бессмертие — наш день сурка,

И беженкой бредёт валькирия,

И дым пугает облака.

Айда на юг, пассионарии,

Где, медленно сползая в ад,

Мерцают мёртвых звёзд фонарики,

И, знамя ночи, Халифат.

Айдар и Кальмиус по осени

В Гихон впадают и в Евфрат,

И век, в который нас забросили,

Не очень-то и виноват.

Торопятся на службу мумии

В автобусах и на авто,

И святость кажется безумием,

Кощунственным, как Жан Кокто,

Над углями, как Жанна, связанным.

Пора, мой бедный друг, пора!

И тысячная ночь рассказана.

И не очнуться. До утра.

***

Нет империи ливрейной

И не будет никогда;

Бродят по дворцам музейным

Любопытные стада.

Мудрецы и мизерабли

Сожалеют не о том,

И сверчком сидит кораблик

На шесте, на золотом.

Нагоняет ветер небо

Под чугунные мосты,

От Фонтанки до Алеппо

Не найдёшь ответа ты,

Но расскажет первый встречный:

Мессианские врата

Замурованы навечно,

И темна Его вода,

И темны к рассвету тучи,

И вздыхает русский лес;

Родину любить научит

Очередь в УФМС.

Царство здешнее едино

От морей до горных троп,

Где пространство целит в спину,

И любая песня — троп,

Царство здешнее — дорога,

И в далёкой стороне

Город Харьков понемногу

Забывает обо мне.

Но, когда на бездорожьи

Свет мерещится извне,

Это значит: в Царстве Божьем

Вспоминают обо мне.

***

В телесной химии ведь тоже нет спасенья,

Как ни вздыхай в тиши и писем ни пиши,

К исходу августа стрижи влетают в сени

На даче ветреной, и спит сверчок души.

Все восхождения лирические лживы,

И летом северным не оправдать озноб

О тех, кто умерли и кто беспечно живы —

Душ воплощающихся вечный гардероб.

Воспоминания слетятся к изголовью,

Лишь дождь, витийствуя, найдёт на дне двора

Сосуд пустующий. И, Бог уж с ней, с любовью.

И грядки мокрые не поливай с утра.

***

Прости мне мой французский,

Но титры коротки,

И тошно без закуски

На берегу реки.

Мелеют Мья и Луга,

Ночь полноводней дня,

И потерять друг друга —

Обычная фигня.

Похожи на Панурга

Немолодые львы,

А солнце Петербурга

Одно на всех, увы.

Какой прекрасный задник

Для нежилой судьбы:

Гранит и бронзу всадник

Поднявший на дыбы,

И блик, уже осенний,

Меж тёмных поволок,

И ресторан «Есенин»,

И ежедневный Блок,

И катерок «Могучий»,

И баржи у моста,

Трагические тучи

Святая пустота.

Ты заходи без стука,

Ну что же что война:

Разлука есть разлука,

Родная сторона.

31 АВГУСТА

Как будто нет перегородки

Меж неизбежностью и мной;

Желток луны на сковородке,

Храп чьей-то жизни за стеной.

Прах летних звёзд летит на плечи,

Предательски закрыт подъезд.

Эпохе оправдаться нечем:

Необратим мой переезд.

Московский август никнет долу:

Бердслея тени на полу

Сплетаются по протоколу,

И свет не утешает мглу.

А в детстве, к этому числу,

Я просто собирался в школу.

***

В простых и праздных разговорах,

В анапесте пустых дорог,

И в отчуждённости простора —

Обыденности эпилог,

Где тьма ложится перебором

Романсовых и смутных строк,

И тёплых всё ещё, и сонных,

Но неотвязных, будто даль,

Где я и горестей не вспомню,

И радости не отгадал

За жёлтою полоской света

От уличного фонаря:

Излишне яркой этикеткой

Планиды, обретённой зря.

***

Ни картонных украинцев

Карнавальные чубы,

Ни заветные страницы

Средь сентябрьской ворожбы,

Ни прогулки, ни грибы,

Ни стакан, гранящий водку,

Ни гитар чужих печаль, –

Ничего здесь не в охотку,

Никого уже не жаль.

Поезда находят сонно

Рельс бездумные шляхи,

Однозвучные вагоны

Утомительно глухи.

Только нам, бездомным, просто

С этим небом нежилым:

Средь листвы посмертно-пёстрой

Осени прогорклый дым...

ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТАНСЫ

Петербург — самый русский из её городов,

Но Россия не рада:

Её жизнь — автострада

На Джанкой и Ростов.

И трамвай заблудился, оттого что ты ждёшь,

Рельс не помнит ограда,

И последняя правда

Хороша, словно ложь.

Это праздник, конечно, но уже не с тобой,

Оттого что ты беден,

И всё ближе к победе,

Хоть посмертной,  любой,

И гранитные глыбы, будто льдины в реке,

Вверх раскроют пределы.

Ну а ты что бы делал

На таком сквозняке?

Диссидент и отказник южнорусских кровей,

Как дурак, у Фонтанки

Бередишь свои ранки

И глотаешь портвейн,

И глотаешь свободу с пустотой на просвет;

Все пороги щербаты,

Все слова угловаты,

И ответ — домосед.

Перспектив приручённых кровеносная суть,

Допивай своё солнце,

А трамвай — он вернётся,

Хоть снесён его путь.

***

Открывая рукопись живую

Сумерек, туманов и свобод,

Осени черту береговую,

С общего на русский перевод,

Город мой, кленовый да багряный,

Что — сквозь дождь — ты знаешь обо мне?

Доброволец канул безымянным

На не им проигранной войне.

Стихотворец — никому не нужен:

Мужикам, драконам, облакам...

Ветер околачивает души,

Музыкой уходит по рукам.

Город мой, имперский и сезонный,

Я на петропавловском песке

Вечности учусь, и горизонты

На златом повисли волоске.

***

В самом устье канала

Треуголки фронтонов низковаты, скупы и кривы,

И ненужные жёлтые листья устало

До Фонтанки плывут — от Невы.

Да и памяти, кажется, мало

Чтоб запомнить наклон головы,

Зонтик с выгнутой спицей,

Водостока безмолвный вопрос,

Млечный омут небес — над дождей и туманов столицей,

И Калинкин разъезженный мост.

Видел Пушкина, может быть, этот забор,

А пространство вот так же текло в направленьи залива.

В Петербургской Коломне немногое переменилось с тех пор:

Коротка перспектива,

Где кирпичная съезжая башня воздета

Чтоб глядеть далеко-далеко,

И вся жизнь моя — выстрел поэта:

В молоко.

***

В Петербурге — гастарбайтером,

С золотушною ордой,

Под мостом осенним катером

Я останусь над водой.

В съёмной истине изгнания

Утешения — едва:

Электронные издания,

Тронный берег да Нева.

Всё пройдёт и позабудется,

Я постигну эту стынь,

Напоказ прямые улицы

И гранитный строй пустынь,

Тьму имперскую меж рамами,

Лёд канала наяву,

И, над взорванными храмами,

Нам подобную траву.

Безо всякой конспирации

Я отвечу, ты спроси:

Каково же в эмиграции

Этим русским, на Руси.