Книжная полка

Поэтизация, вероятно, — способ за-членить смысл, то есть действие, обратное вы-членению. Эдакая анти-логика. Нахождение посредством закрытия. Поэтизировать, как известно просвещенному сегодняшнему дню, можно что угодно и как угодно. Но чтобы что-то купить, нужно что-то продать. Миль пардон, мадам, но и «Черный квадрат» К. Малевича нечто поэтизирует, кодирует (даже известно, что именно). Бывают трудновычленимые, но все же раскусываемые метафоры. Черт с ним, с логическим уровнем, смысловым, можно понять и эфемерно, на эмоциональном, подкожном или общекультурном уровнях.
Понять А. Цветкова я не всегда могу. Возможно, это моя трагедия, возможно, это моя необразованность, бесчувственность. Допустим.
Иногда кажется, что А. Цветков не то чтобы поэтизирует хитроумными путями, недоступными простому смертному (на этого смертного поэзия может, думается, вообще не ориентироваться), а вовсе поэтизирует ничто. Прячет ничего. Замки охраняют воздух. Например, стихотворение (скорее, даже баллада с вплетением фантастического элемента) «Эта рыба». Или в стихотворении «Отдых без боя» читаем: «что нам их поганые эльфийки / тощие как летняя сопля». Какая «летняя сопля», исключительно для меня остается загадкой. Правда, «пельмени в зобу и сметана…» с неподражаемым

возможно расценить как разворачивающуюся демонстрацию перехода сознания от относительно нормального к аномальному, как бывает при опьянении, температуре.
Наивный Гийом Аполлинер отказывался от пунктуации ради динамичности стиха. А. Цветков, вероятно, — ради разрушения предмета речи, языковой логики. Возможно, из-за разрушительного чувства — некоторое общее пренебрежение к слову, к его звучанию: «всех слез шлюзовик». Моя дикция не позволяет выговорить это словосочетание.
Встречается и некоторая издевка над поэзией в целом в виде привычных, неотобранных, небрежных метафор: «чувств цунами», «все роли розданы сценарий прост», «россыпь звезд».
А. Цветков выбил из-под себя все стулья. Заодно, естественно, из-под читателя. Ни опоры, ни костыля, ни сучка, ни задоринки. Оставил тебя в дураках. Но все-таки, все-таки:

Красота — понятие расплывчатое, многоступенчатое. Женщины в компьютерных играх, эти крутобедрые героини с оружием наперевес, красивы, привлекательны, гипертрофированы. И женщины на полотнах З. Серебряковой тоже красивы. Все это вещи разного порядка, красота отличных категорий. Конечно, оратор сейчас вкрадчивым голосом плетет общеизвестное, и он бы этого не делал, если бы в поэзии А. Кабанова ему не померещились трудности с разделением вышеозначенного.
Дело вовсе не в том, что в стихотворениях А. Кабанова нередко встречается принцип смещения, сравнения метафизических категорий с современными реалиями или понятиями: «Бог — еще один фактор риска», «смерть — сетевой маркетинг», «слушать звон московских колоколен, / несмотря на то, что наш Портье — / глуховат и мною недоволен». Речь здесь снова заходит о метафорах. Кажется, верна и уместна та образность, при пересказе которой теряется часть смысла, музыка сфер (если говорить декадентски), правда, достигнутая через верное слово. При чтении стихотворений А. Кабанова не покидает чувство перевода с русского на образный русский, ничего не дающий. К примеру: «Вот море в зубчиках, прихваченных лазурью, / почтовой маркой клеится к судьбе» — безусловно, это и привлекательно, и образно, и даже представляет собой своеобразную игру некоторой условностью изображения, но бесполезно для самого стихотворения, как кажется. В этом же стихотворении читаем далее: «я в блог входил — на юзерпик молиться». В другом: «Снег в нетерпении прядет ушами». Эти метафоры ради метафоры можно расценить как распущенность, дозволенность, отсутствие отобранности слова и смысла, что чревато в итоге изменой вкуса: «расскажи мне, как безрассудно любить умеешь», обращением к засаленным образам: «каждому человеку положен ангел-губитель, / в пределах квоты, а дальше — твой ход. / Шахматная доска тоже растет и ширится».
Становится еще обиднее оттого, что как раз А. Кабанов может (еще как!) дать настоящую поэзию, те прорывающие язык и мысль метафоры, о которых говорилось выше: «и лесник, к снегопаду успев, / водит пальцем по снегу и молится, и читает следы нараспев». Все на месте, тонко, нет бесполезности и нагромождения. Или: «эвкалиптовый падает снег, заметая навеки слободку» — тот случай, когда объяснять не хочется, есть страх растерять очарование строки.
Злободневность, архисовременность — далеко не залог превращения стихотворца в рупор эпохи. Есть подозрение, что А. Кабанов рискует в каком-то смысле пройти путь
М. Зощенко. Примерить маску (в данном случае — маску реального поэта, то есть соответствующего лексикой, не настроением, нынешней действительности) и вжиться в нее, погубив не мастерство, нет, а истинное чувство автора. Так М. Зощенко слился в орнаментализме, в установке на чужую речь со своим героем и в итоге (по весьма распространенному мнению) — стал писать со временем не как художник М. Зощенко, а как персонаж
М. Зощенко. Не хочется терять поэта и приобретать стихотворного блогера с образностью ради образности, если не хуже — ради перевода с русского на иносказательный русский, без перехода через метафору из одной реальности к реальности менее доступной, простите за романтизм, к откровению.