Посмотри мне в глаза. Стихи

Молитва дурачка

Братец-ветер, не дуди так звонко,

Не пугай — заплачет наша сестренка.

Братец-огонь, не тронь наши хаты —

Мы пред тобою разве виноваты?

Сестра-война, пройди стороною,

Стань только мне, а не общей женою.

Братец-зной, не суши наше поле,

В далекой степи погуляй на воле.

Братцы-враги, я один вам нужен,

Берите меня на завтрак, на ужин.

Сестра-туча, дай нам вдоволь влаги —

Я же твой братец, вот мои бумаги,

Я родился под этим же небом,

Одари нас дождем — значит, и хлебом.

Я прошу за всех — будьте здоровы,

Сестры-лошади, собаки, коровы.

Сестрица моя смерть, приходи за мною —

Только не за братом, не за сестрою.

Братец-бог, погляди в наши лица,

Научи иначе... верно молиться.

***

Хайтек по-ихнему, по-русски фуетык —

Мобильник и ГЛОНАСС отечественной сборки.

Живу седьмой десяток лет, и я уже привык

К сей трансформации, вполне достойной порки.

Зеленоград и Сколково — какие имена!..

Для немца — просто смерть такое производство,

А нашим — хоть бы хны... Ликует вся страна,

Что Запад кризис ждет и полное банкротство.

А тут как раз и мы — все в белом... на коне,

Точнее, лидер наш, но мы с ним всей душою,

Славянскою, загадочной вполне,

Отзывчивой... вселенскою... большою.

Мы выстроим и там такую вертикаль,

Такую церетель — запомнится до гроба

Сей памятник Вождю — он мудро смотрит вдаль...

А кто, поди гадай: Иван ли, Петр ли, Коба?

***

Про брата, начальника, мать...

     Мне скучно и тяжко про это —

И слушать, не то что писать.

     Пусть будет не мною воспета

Чужая, недобрая жизнь...

     (Ох, век не вникал бы в детали),

Которой гудят этажи,

     Она мне понятна едва ли.

Соседи ко мне всей душой,

     Излить ее разом готовы...

Но слушатель я небольшой,

     Рассказчик тем более — что вы?

Так нет же — про брата жены,

     про тещу, про мужниного брата...

Мне даром, друзья, не нужны

     Все тайны и тонкости брака

И ваши... и ваших детей.

     Не мне открывайте секреты.

Помочь? — не имею идей

     И редко даю я советы.

Но нет — про золовку, сноху

     (Еще бы мне знать, кто такие?),

И все это липнет к стиху...

     Непросто поэту в России.

***

Сталин умер — понял не вполне я,

Мало разумел в таких вещах.

Тито, Аденауэр, Корея —

Репродуктор что-то там вещал.

Та война была еще так близко.

Двор-колодец... дровяной барак...

— Плакала... — сказала мне Лариска, —

Что ты улыбаешься, дурак?

Улыбался, будто виноватый,

Не над ней — подружка не права.

К нам отец — без лифта и на пятый

Приносил промерзшие дрова.

Мне пять лет, соображаю мало,

Жизнь груба, обидна и проста,

Все как будто только что с вокзала...

Давка в магазинах, нищета...

Инвалиды, орденские планки.

Ссоры в коммуналке и клопы,

Самогон соседский в тусклой банке...

Запах неустройства и толпы.

Сталин умер — что это такое?

Говорят, что горе всей земли...

...Газ и отопленье паровое

Много позже в дом наш провели.

***

Как мне достучаться до тебя, урода?

Ты же не деревянный совсем.

Тем всего три: смерть, любовь и свобода —

И нету других тем.

Они ведь вовсе не следуют друг из друга,

Но иных не придумать — их нет.

Очнись... Сойди же с привычного круга

И не молчи в ответ

Эта троица — из ядра... основного

Подтекста нашего бытия.

Я говорю тебе снова и снова...

Нет, говорю не я.

Пока еще можно общаться словами

И под ногами земная твердь,

Выбора нет — и всегда перед нами —

Свобода, любовь, смерть.

***

От кислых девок к Дарье-говнопловке

Снег стает весь, на речке треснет лед,

И воздух станет пьян, и ты прочтешь в листовке,

Что к маю и режим в стране падет.

Еще бы год назад... А нынче, врать не буду,

Важнее пустяки: больница и собес...

Ты зиму пережил, и маленькое чудо

Важнее всех других возможных быть чудес.

Нетвердые шаги... В крови бунтует брага.

Несмело поглядишь в густую синеву...

Соседки во дворе прошепчут: «Доходяга...

До лета бы дожил...» А что? — и доживу.

***

Пнуть посильней упавшего,

     замерзшего, уставшего...

А повод — мы — не ангелы —

     тут рядом, под рукой...

Изведано, накатано —

     лицо надежно спрятано...

У всякой мелкой сволочи

     обычай есть такой.

Не задержу советами:

     летишь ко мраку, к свету ли,

Неважно, кто попутчиком —

     успех или беда,

Забудь приметы, мистику,

     тверди простую истину:

Живым на землю горькую

     не падай... Никогда.

***

Все мы скоро умрем,

                 кто чуть раньше, кто чуточку позже.

На прилив и отлив —

                 вот на что это правда похоже.

Примет нас океан,

                 станем просто волной в час отлива.

Скольким людям вокруг

                 будет зябко без нас, сиротливо?

Да хотя бы один

                 улыбнулся, волну провожая,

Словно эта волна —

                 не совсем его жизни чужая.

Нет, не чувствую я

                 сопричастность свою океану,

А за мысли его обо мне

                 я ручаться не стану.

До того ли ему,

                 как мы здесь, на земле, одиноки,

Но, возможно, он ведает

                 нам отведенные сроки.

То мгновенье, когда

                 он плеснет, нас встречая, ответом,

И мы станем лишь каплей,

                 наполненной солнечным светом.

Посмотри же в лицо

                 в берег бьющему грозно прибою,

Как бы ни было нам

                 бесприютно и горько с тобою.

***

Посмотри мне в глаза... За мгновение до... Я не стану

Называть то, что может случиться потом... Не могу...

Я вдохну этот воздух... впитаю легчайшую прану,

Чтобы сил мне хватило отпор дать достойный врагу.

Это родина, детка... Глоток самогонной сивухи,

Это запах Невы, скрип трамваев, дрожанье струны...

И дворовые драки до первой кровянки — «стыкухи»...

Пацаны и шпана с Петроградской родной стороны.

Трубы хлебозавода... Дыхание свежего хлеба...

Школа 44 и наш хулиганистый класс.

Как мы бились за место под солнцем, за краешек неба —

До последнего вздоха... до первого крика «атас!».

Тополя... их срубили потом... как шумели их кроны...

Прибежишь со двора и как скошенный рухнешь в кровать.

Нету тех пацанов. И тебе не прорвать обороны

В поединке с собою... Ну, с кем же еще воевать?

Все порезы и раны, поверь, зарастают корою,

Нет ни вечных разлук, ни утрат...

                                                     Распадаются дом и гнездо —

Между Карповкой, Ждановкой, Малою Невкой, Невою.

Посмотри мне в глаза... За мгновение до...

                                                     За мгновение до...

***

В небесах порою вижу ноты,

Иногда и музыка слышна.

Я ведь знаю, Господи, про что ты,

Мне понятна даже тишина.

Вот приходит Твой печальный вечер,

Отделяя ночь мою от дня.

Отвечать и незачем и нечем

На вопрос: ну, почему меня?..

Чтобы ощутил свою вину я,

От меня и далее таи,

По каким делам, меня минуя,

Пролетают ангелы Твои.

Мне ли знать причину их маршрута?

Непричастен к тайнам, но зато

Не скажу, что наказанье круто.

Потому и не спрошу: за что?

***

Одиннадцать коек в большой палате,

Далекий запах еловых веток...

Один «тяжелый» в сером халате

Клянчит: «Сестричка, веселых таблеток!»

Но выпишут всех к Новому году.

Останутся те, кто попал по «скорой».

Я не в обиде: винить природу

Глупо. Наверно, служу опорой

Каким-то ее грандиозным планам.

Типа, как винтик в большой машине.

Скоро споют нам песни о главном

Куранты в большой кремлевской витрине.

Но это такой пустяк, что даже

Не стану об этом... это не в тему.

А жизнь непременно себя покажет.

Как говорят: приведет в систему.

Жизнь, не созданная по заказу

И не разыгранная по нотам,

А так, что отсюда — и в вечность сразу,

Которая за любым поворотом.

***

За это время успел попасть

В больницу. Болтался там две недели.

Как будто полжизни — собаке в пасть.

Денечки неспешно так пролетели.

Лег в декабре, а теперь январь,

Но жизни прошедшей не нужно даром.

Меня, если хочешь, в лицо ударь,

И я не отвечу тебе ударом.

Чего гадать на самом краю,

Уже и не важно, что будет к лету.

А все обиды теперь не таю:

Разжал ладонь — их как будто и нету.

Свободен. Справку верчу свою,

В графе «диагноз» — бессмысленный прочерк.

Чай заварил, обжигаюсь и пью.

Последний... и самый сладкий глоточек.

***

Быть властителем дум, типа — классиком... А потом

Существовать, пережевывая одну и ту же фразу.

Доживать неизвестно кем... будто с зашитым ртом,

Словно точные мысли повыдуло все и сразу.

Нет, не околесицу — у многих такая речь,

Но после тех высот, где парил, ничто не сулило — да ведь?

Вывод какой здесь сделать? Из этого что извлечь?

Ну, зажился на свете... Чего тут еще добавить?

Знакомый при встрече отводит старательно взгляд,

Точно разыскивают нечто в сплетенье стволов и веток.

Да — исключен из ряда... точнее, поставлен в ряд

Портящих настроение... неприличных предметов.

Вот и подумай над этим... вот на вопрос ответь —

Первое, что приходит в голову... не примеряя... вчуже:

Это, наверно, хуже, чем в детстве изведать смерть?

— Черт его знает... А может быть, и не хуже.