Исра Сафед

Повысили. Рассказ

Кричать и топать ногами от радости было делом обычным для Митьки Слюсаренко. Он напрочь забыл о данном обещании не кричать и не топать ногами.Кричал он на двух языках попеременно. На русском громче:

– Повысили! – кричал он, надрываясь от счастья. 

– Ты чё, Митька?! – удивился Аркашка,– совсем русский язык не знаешь? В школу не ходишь!

Гришка Наумкин дернул Аркашку за рукав:

– Пусть орёт, что хочет. Но если ещё раз топнет ногой, я его сброшу с чердака! Не хватало, чтобы жильцы, которые под нами, прибежали! Нам это надо?! Ты, Беспалый, умеешь летать?!  

Митька угрозу воспринял, но стал доказывать Аркашке:  

– Так я ж правульно кажу! Повысили! – Потом повторил на украинском:– Повышалы!

Он плохо знал русский язык, и украинский не лучше. При немцах Митька не учился. Ему бы теперь в седьмой ходить, а не в четвёртый с малышами. Потому школу он и вовсе перестал посещать. Болтался по городу, шарил по карманам малышей, что на воровской фене называ-лось«щипать». Щипать по карманам взрослых опасался. Воровской жаргон обосновался в языке всех мальчишек послевоенной поры. Знанием фени мальчишки щеголяли в разговорах друг с другом.  Щипать Митьку учил ещё до войны старший брат Гаврик. При немцах полюбившееся занятие Митька продолжил.Влез в карман какому-то фрицу, а тот – то ли Ганс, то ли Курт – поймал пацана в тот момент, когда он вытаскивал из кармана руку с лопатником. Фриц не раздумывал – схватил Митьку за шкирку и поволок в свою часть. Там он снял с него штаны и солдаты, кому не лень, до крови пороли тощую Митькину задницу толстыми солдатскими ремнями.   

– Сраку полусувалы так, шо и счас вона синя. Доктор казав: –  пройдёт, а воно не проходить,– жаловался Митька.    

– А потом?! – любопытствовал Витька Алёшкин.

Митька легко переходил с языка на язык в одной фразе:

– Потим?! Потом очухався в чужой хате вид боли у руци. Дюже болела! Добрая тётка подибрала меня з вулицы, залылапальцийодом. Руку и пальци жгло як бы их жарылы.  Поглядаю – а двух пальцивнема – культяпки, замотованные тряпками. Избили сраку, отрубили фашисты-гады два пальца, та и выкинули на вулыцю. Он показал остатки своих пальцев на правой руке, и с гордостью сказал:

– Цэбув – вуказательный, а цэ – безымэнный.

– Откуда ты знаешь?! – удивился Аркашка.

– Дохтурказав.

После тех событий стал Митька Митькой Беспалым.

–Ты теперь левой «щипаешь»?! – не преставал любопытствовать Витька Алёшкин.

– Ливой!.. Та ни спидручно!

Митькиного брата Гаврика за два месяца до начала войны взяли за грабёж. Даже осудить не успели. Пришли немцы, советская власть ушла, надзиратели разбежались вместе с заключёнными. Гаврик, не раздумывая, пошёл служить в полицию. В полиции он больше занимался тем, что грабил квартиры эвакуированных. Его первыми жертвами стали квартиры двора, где он жил. Заявил об этом во всеуслышание:

– Зараз у цьёмужидивськомудвори мы будэмохозяинуваты!

Ограбил все квартиры, продал на толкучке и пропил. Скрылся перед приходом Красной Армии, но ненадолго. Нашли и осудили. Теперь Гаврик отбывал своё наказание в лагерях Сибири, «без права переписки». Вся семья ждала, когда же, наконец, разрешат переписку. Мало кто знал, что означает это – «без права переписки».

С Беспалым Аркашка не дружил, но старался без причины не враждовать. Тот был на три года старше, хотя Аркашка был сильнее и ловчей. У Беспалого был на Аркашку зуб, потому что после возвращения из эвакуации Аркашкина мама отсудила у Слюсаренков всю свою мебель. Обозлённый Беспалый позволил себе как-то обозвать Аркашку Пищиковажидом. Аркашка въехал кулаком в морду обидчи-ка. Тот ответил. Подрались на всю катушку. Аркашка ухитрился пригнуть Митькину голову и коленкой расквасил ему сопатку. По неписаным правилам драка шла до первой кровянки. Их разняли, а Беспалый больше никогда не обзывался. Разгоряченный дракой Аркашка тогда выкрикнул:

– Я победил!

С этим никто не спорил.

 

* * *

Семья Аркашки занимала комнату в трёхкомнатной коммуналке, где две другие занимала соседка тётя Сима Купферштейн с мужем и дочерью Танькой. Все мальчишки вздыхали по ней – и даже Аркашка, хотя ему было только двенадцать. Дети войны взрослели рано.

Танька Купферштейн была заядлым книгочеем. Книги, которые попадали к ребятам во двор, Аркашке доставались последнему, а те, которые добывала Танька, по прочтении она давала ему первому и говорила:   

– Двух дней тебе хватит?! Всем скажу, что я ещё не прочла!

Повезло Аркадию родиться в таком дворе, где ребята читали много и жадно.

Аркашкина мама возвращалась с работы поздно. Она уходила в шесть часов утра и приходила после десяти. Теперь она приходила позже, потому что боялась ходить своим обычным маршрутом – через базарную площадь. Она обходила эту площадь за несколько кварталов, что занимало не менее двадцати минут. Ходить по городу в такое позднее время вообще было опасно. Орудовали банды грабителей, раздевали прохожих, иногда убивали из-за пустяков, но, несмотря на мамины запреты, Аркашка часто встречал её за воротами двора, на улице.

– Почему ты тут ждёшь меня?! Я тебе запретила выходить из дому так поздно! А гитеркинд!.. Думаешь, если отец погиб, я с тобой не справлюсь?!

Все эти слова его не очень беспокоили, кроме тех, которые были сказаны на идиш. Они были сказаны с таким сарказмом, что, понимая текст, он понимал и его подлинный смысл.

Всю неделю мама приходила позже обычного. Тётя Сима иногда сидела допоздна на балконе, и тогда они с Аркашкиной мамой разговаривали. Обе женщины возмущались безобразием, так долго пугающим горожан. Мама жаловалась:

– Я боюсь их! А запах какой?! Ужас!

Тётя Сима Купферштейн любила соседку, несмотря на её замкну-тый характер. Аркашка не раз слыхал, как она убеждала его маму: 

– Этл, ты красивая молодая женщина! Почему ты не хочешь облег-чить жизнь себе и сыну?! Я хочу познакомить тебя с приличным человеком!

Однажды Аркашка услыхал, как она ответила:

– Юра жив! Он вернётся!

– Этл, уже почти два года, как кончилась война. Все кто живы, вернулись!

– Он жив, я знаю! Даже карты показывают, что он жив. Я не хочу, чтобы у моего сына был чужой отец! Если он не вернётся – лучше без отца, чем чужой!

– Ты же получила похоронку! Он бы уже вернулся, если бы был жив. Мы все его очень уважали. Ты молодая и красивая! Время идёт – ты обязана устроить свою жизнь. Подумай, Этл! А насчёт карт – перес-тань тратить деньги на глупости!

– Сима, кто этот твой кандидат?!

– Работает мастером на заводе. Зовут Меир,

– Меир ми дэ эир! Нет! – она зло шваркнула коридорной дверью, закрыв её за собой.

 

* * *

 Чёрная тарелка на стене почти месяц рассказывала о том, как идёт суд над четырьмя немецкими преступниками, орудовавшими в городе во время оккупации. Бургомистр, начальник полиции, начальник геста-по, а вот должность четвёртого Аркадий так и не узнал.          

Мальчишки возмущались:

– Зачем судить этих гадов! Расстрелять и крышка!

Суд шёл по всем правилам. Свидетели. Адвокаты. Речи.  Тётя Сима сказала:

– Мы не фашисты! Всё должно быть по закону!

Всё когда-то кончается, кончился и этот суд – приговор вынесли. Больше всех радовался Беспалый:

– Здорово! Так им и надо! Цэ им за мою сраку!

Гришка Наумкин зло возразил:

– Не за твою задницу Аркашкин отец погиб! Не воровал бы ты, Беспалый, – задница была б цела и пальцы!

Беспалый сник и сразу отвалил от компании. Гришка не менее зло добавил:

– Выродок полицейский! Вещи из наших домов тащить своему братцу помогал. 

По радио, в газете, на производствах объявили день. Население города знало, где всё будет происходить, хотя местные власти об этом не сообщали. Другого места для такого события в городе не было. Предположения горожан полностью подтвердились, когда начались приготовления. Мальчишки тоже усиленно готовились. Ходили по Базарной площади в поисках места, откуда было бы хорошо видно. По предложению Гришки Наумкина, остановились на трёхэтажном доме, что стоял на краю площади продолжением главной улицы города. На крыше большие чердачные окна, из которых хороший обзор, а потому не нужно вылезать на черепичную крышу. Это было опасно – старая черепица могла поползти вниз вместе с теми, кто сидел на ней. Ребята хорошо знали об этом, так как постоянно лазали по крыше невысоких сараев в своём дворе.

Танька, бывшая в курсе приготовлений, неожиданно заявила: 

– Я тоже пойду!..

Ребята растерялись, потому как предполагали, что, возможно, придётся смываться от тамошнего управдома по прогнившей пожарной лестнице. Танька упредила отказ:

– Я убегать не буду и никого не выдам! А что они мне сделают?! Ничего не сделают!

К тому же, у Таньки был трофейный артиллерийский бинокль, подаренный двоюродным братом-фронтовиком, а это был аргумент!

– Не возьмёте – бинокль не получите! – невозмутимо заявила Танька.

Вопрос больше не обсуждался.

Сонная полупустая базарная площадь оживилась. Застучали топо-ры и молотки. Зеваки зевали, милиция не зевала – разгоняла зевак. Люди уходили, приходили – любопытствовали. Для мальчишек, потерявших отцов и братьев на фронтах и близких – от рук фашистов, это место сулило не просто зрелище, а чувство окончательной победы. Вряд ли дети войны думали тогда о мести. Если кто и жаждал мести, так это Беспалый. Аркашке он признался однажды, что хотел, когда взрослым станет, тоже «щипать», а фрицы отрубили главные для этого дела пальцы. Ненависть сжигала его:    

– А шо зараз мне робыть?! – тут он перешёл на русский:  –Стану старше – буду фатеры чистить! Но ты не болтай, а то… – он вытащил из кармана самодельную финку с наборной ручкой.

– Дурак ты, Беспалый! В тюрягу сядешь!

– Ну и шо?! Гаврик бул у допре! И я буду! Он сказал, что там корешигарни!

 

* * *

Пришёл день конца терпеливого ожидания! Назавтра предстояло встать в пять утра и, пока все спят, по лестничной площадке выбран-ного ими дома пройти на чердак и устроиться у чердачных окон. Припасли гвоздодёр, которым собирались выдернуть из двери на чердаке петлю с замком. Договорились, что не будут там шуметь и сильно топать ногами, дабы не обнаружить себя. Вроде бы, всё преду-смотрели. Чувствовали себя участниками некоей тайной организации.

Всё шло по плану – собрались у ворот двора, никто не проспал. Случилась неожиданность – появился Беспалый:

– Я хочу с вами! – он смотрел так умоляюще, что ему не смогли отказать.

Только Гришка Наумкин не удержался: 

– А когда евреев расстреливали, ты тоже ходил смотреть?! 

– Нии! Ни ходыв!..

К дому, выбранному для наблюдения, пришли слишком рано. Взломали дверь. Тихо трепались.

В девять утра стали собираться желающие видеть так долго ожидаемое зрелище. Милиция оцепила площадь, народ держали на расстоянии. Все улицы на подступах к площади были забиты людьми.  Городские мальчишки облепили ветки деревьев вблизи площади, гроздьями висели на них. Народ прибывал. Гришка пояснил:

– Предприятия дали выходные, оттого и народу столько.

Ребята по очереди смотрели в бинокль, хотя и так всё было хорошо видно, но без подробных очертаний лиц. Гришка похвалился:

– Во, панорама! Это тебе не в толпе торчать! Что мы бы там увидели?! А может, ещё и задавили б?! Скажите спасибо, что я придумал сюда залезть!

Танька тут же осадила его:

– Вечно ты задаёшься, Наумкин! Ребята и без тебя бы догадались!

В десять утра народ заволновался. Толпы пришли в движение. Милиция с трудом сдерживала напор. На помощь быстро пришли краснопогонники. Всё знающий Гришка процедил:

– А как же без вертухаев?! Без них никак!

Сверху хорошо видно беспокойное колебание людских волн.

Когда подходила очередь Аркашки смотреть в бинокль, он не мог отвести глаз от сооруженной за эти дни виселицы. Два столба с подкосами и перекладиной сверху будоражили воображение, а четыре болтающиеся на ветру верёвочные петли ужасали. Он не мог предста-вить себе, как на его глазах повесят живых людей. Он ужасно волно-вался, и это не ускользнуло от внимания наблюдательного Гришки:

– Жалко стало?! Да?!

– Не знаю!

– Пора знать, не маленький!

Вмешалась Танька:

– Отцепись от него! 

В десять вдруг на противоположной стороне площади зашевели-лись милиция и солдаты. Они стали оттеснять людей в разные стороны, образовав широкий коридор, куда въехала  полуторка.

Сверху хорошо было видно, что там между бортами  имелась поперечная скамья, на которой сидели четыре немца в военной форме без погон. Задний борт открыли солдаты с земли. Со стороны кабины к каждому немцу приставлен солдат. Дальше всё происходило быстро, молча – ни одной команды. Полуторка въехала под виселицу. Шофёр несколько раз то сдавал назад, то чуть продвигал машину вперёд. Единственный раз чётко, на всю притихшую площадь прозвучала команда:

 

– Хорош! – после чего машина встала.

Солдаты жестами приказали, и немцы встали на скамью, каждый под своей петлёй. Видно было, что всё чётко отрепетировано заранее. Потом словно по чьей-то команде, каждый немец обречённо сам себе надел на шею петлю. Внезапно разрыдался Витька Алёшкин. Он вообще был плаксивый, что не прощалось в мальчишечьей послевоенной среде. Беспалый съязвил:

– Может, тебя к мамочке отвести?!

 Аркашка и Танька отвернулись. Танька отдала бинокль Гришке. Он комментировал:

– Машина отъехала… Фрицы повиснули в петле!.. Вот гады – хватаются руками за верёвку!.. Теперь успокоились, больше не дёрга-ются!.. Можете смотреть, неженки!

Немцы висели, а их головы наклонились в разные стороны. Гришка передал бинокль Беспалому. Тот продолжил комментарии:

– Капут им! – Вдруг он радостно завопил и затопал ногами: – Повышылы! – Тут же продолжил на русском: – Повысили!

Возмутился Аркашка:

– Ты чё, Беспалый?! Их чё, в чине повысили, а не повесили?! 

– Повысили! Они теперь выше тех, кто на земле стоит, – он выражался, как никогда чётко, на чистом русском.

Все притихли от жуткой правдивости сказанных Беспалым слов!

На следующий день пошли смотреть повешенных. Там уже крутился Беспалый. Немцы висели босые – ноги чёрно-синие. За ночь их успели раздеть – сапоги на них были добротные, офицерские. Портянки валялись тут же. Мародёры оказались брезгливыми.

Мстительный Беспалый не удержался, прокричал, так что стоявшие вокруг люди оглянулись:

– Это им за пальцы и сраку! Повысилигадив!..

Непримиримый Гришка сказал, глядя на виселицу: 

– Твоя задница помогает тебе думать, Беспалый! Хорошо бы твоего брата Гаврика вот также повысить выше земли! 

Умный Гришка не знал, да и не мог знать, что полицая Гаврика уже давно нет на этой земле.

 

 

К списку номеров журнала «НАЧАЛО» | К содержанию номера