«Луция Апулея платонической секты философа превращение, или Золотой осел»

«Золотой осел» Апулея в переводе Ермила Кострова — очередной издательский подвиг Евзлина, мифосемиотика и «создателя рукотворных книг» (Михаил не любит, когда его называют «издателем»).
М. Евзлин в своем «внетиражном» издательстве, существующем уже 15 лет, выпустил восемь книг «последнего обэриута» Игоря Бахтерева, шесть — «буки русской литературы» Алексея Кручёных. Издавал он и мало кому известных, но интереснейших и весьма оригинальных авторов «классического авангарда» начала ХХ столетия — Неола Рубина, Сергея Подгаевского, Божидара, Василиска Гнедова, Игоря Терентьева, Александра Туфанова, Тихона Чурилина.
Выходили в Ediciones del Hebreo Errante книги известных поэтов наших дней: Сергея Бирюкова, Бориса Констриктора, Петра Казарновского, Анны Голубковой, Дениса Безносова, Арсена Мирзаева, а также целый ряд книжек недавно почивших Анны Ры Никоновой-Таршис и Сергея Сигея. Рисунками Сигея, Ры и Констриктора нередко сопровождались и издания авангардных классиков, и книги наших современников, в том числе и мифосемиотические статьи самого Михаила («Герой в стране смерти», «Фигуры архетипа», «Ахилл и Одиссей», «Антигерой в стране смерти: „Вий“ Гоголя» и др.).
Говоря о «подвиге» М. Евзлина, я имел в виду не только его многообразную и подвижническую книгоиздательскую деятельность, но, в данном случае, его масштабные и объемные проекты: прежде всего, «Теогонию» Гесиода, которую Михаил заново перевел с греческого и сопроводил мифосемиотическим комментарием и большим циклом статей, посвященных «Теогонии» и исследованию мифосистем в целом.
Новый проект потрясает воображение едва ли не в большей степени. М. Евзлин не только восстановил полный текст перевода Кострова по изданию 1870–1871 гг., но и снабдил «Осла» занимающими четверть объема этого почти 450-страничного тома подробнейшими комментариями, изобилующими пространными цитатами из французских переводов, сделанных в ХIХ веке (эти цитаты потребовались для того, чтобы показать, что Костров, в той или иной мере ориентируясь на французские версии «Осла», пользовался, в основном, оригинальным латинским текстом, и что именно костровский перевод вдохновлял на протяжении полутора столетий не одно поколение писателей и поэтов, включая Пушкина и Гоголя), статьей о жизни и творчестве переводчика, «словарем устарелых слов» и указателем имен.
Книги, подобные этой, в прежние времена готовились большим научным коллективом исследователей и специалистов и выходили в престижных и знаменитых сериях. Например, в «Литературных памятниках». Тираж таких книг (в советское время, разумеется; теперь он на порядок, «в разы» меньше) исчислялся десятками тысяч.
Остается надеяться, что когда-нибудь этим уникальным (и весьма актуальным в нынешнее время: живой и гораздо менее «причесанный», в отличие от текста в известной всем версии Михаила Кузмина, язык костровского перевода мог бы стать сенсацией среди филологической и просто все еще читающей публики…) проектом заинтересуются и издатели, выпускающие книги, посвященные истории древней римской и греческой литературы). Впрочем, это теперь уже забота этих самых гипотетических издателей. Михаил Евзлин сделал свое дело. Он не уходит на покой, но живет, по его собственному выражению, «как древний грек»: пьет хорошее красное вино, наслаждается жизнью и никуда не спешит.