Игорь Лапинский

Дети индиго

ДЕТИ ИНДИГО
поэма



Дай мне книгу – вон ту, и ту, а ещё и ту.
«Тууу-тууу» - поёт паровозик, лошадка бежит.
Ах, куда они едут, куда бегут?
Едут туда, где можно всё нарисовать.
Тууу-тууу едут, тууу-дааа бегут.
За ними несутся: небо, дома, поля и жнец одинокий.
В разные стороны они бегут.

Дай мне книгу – вон ту, и ту, а ещё и ту.
Я ребёнок-индиго, я их все прочту.
Открываю наугад – страница сорок девятая. Читаю – глазами -
мгновенно по вертикали, а вслух очень медленно, по горизонтали:
«Превосходство самца состоит в том, что он есть семенное
животное по преимуществу. Сексуальная связь — вещь
естественная, в ней нельзя видеть зло», - и так далее.
А на другой странице написано конкретно:
«Выведение спермы из тела оказывает благотворное воздействие
на душу, соитие отвлекает от навязчивых идей и смягчает
неистовый гнев», - и так далее.
Папа и мама считают, что мне, ребёнку знать всё это не положено, ну,
хорошо, а им-то, конкретно, родителям, что знать положено?
Похоже, знать им такое положено:
«Сексуальность, какой мы ее знаем сегодня, стала одним из наиболее
продуктивных источников нашего общества и бытия», - и так
далее.
«Мы должны производить хорошие наркотики, способные производить
крайне интенсивное удовольствие», - и так далее.
«По большому счёту всё — только безумие; по малому счёту само ВСЁ —
          не более чем безумие».
Кто написал такое?
Мишель Фуко, - великий философ написал.
Конкретно.
А чем же он так велик, а чем он так велик, конкретно?
Философ, учитель жизни, умерший от СПИДа.
Мишель Фуко.
Не нужно больше книг, вместо них телевизор – не умолкает ни днём, ни
ночью, орёт, шумит, кричит...
А что в том телевизоре, а что в том телевизоре, что в нём, конкретно?
Там показывают не то, что сами видят, а совсем наоборот.
Говорят не то, что сами думают, а наоборот, а те, кто смотрит,
вообще, ни о чём не думают и ничего не видят и не слышат.
Даже НАОБОРОТ они не видят и не слышат, даже НАОБОРОТ.
Они любят
          смотреть и слушать шум
просто так.
Смотреть и слушать шум.
Белый шум.
Не нужно больше телевизора, вот стоит компьютер, - всё видит, всё
слышит, обо всём думает и сразу, и в отдельности, и всё понимает.
Конкретно.
Он умнее телевизора, умнее стиральной машины и пылесоса, и, даже,
умнее утюга.
Он умнее шахматистов, умнее математиков, умнее вычислителей,
знаменателей и числителей, умнее их всех!
Лошадка, а тебя он тоже умней?
Ландо без извозчика, без управления, без логистики катит супротив
движения поездов, супротив научно-технического прогресса катит,
куда?
Нет! Всё-таки дай мне книгу – вон ту, и ту, а ещё вон и ту.
Я проглочу их всех одним махом, запомню все тексты до последней
запятой, на всю свою жизнь запомню.
Пойму ли я эти тексты? А запросто – что их там понимать…
Куда бежит эта лошадка? Знаю, знаю, бежит туда, где всё можно
нарисовать.
Мазок за мазком повторяя картину, всё можно нарисовать.
Вслед за художником, вслед за художником, накладывая каждый мазок
даром воображения – только так можно понять и увидеть картину.
Гусиное перо макнув, - слово за словом, слово за словом, тщательно
выводя слова, вслед за поэтом, вслед за поэтом, имея дар воображения, в  огромном труде выписывая, вырисовывая буквы, только лишь так можно  понять La Divina Commedia и многие чудесные вещи.
Но мучит меня, ребёнка, другое.
«По большому счёту всё — только Безумие; по малому счёту само ВСЁ
тоже безумие».
И по большому и по малому счёту я, конкретно, никак не могу понять, в
чём величие человека на этой планете?
Люди в очередях считают, что ВЕЛИКИЕ это: Александр Македонский, Цезарь Римский, Наполеон Корсиканский, и свора всех прочих
генераллисимусов.
Что оставили миру они, эти спесивые дяди? Что оставили они, кроме
миллионов трупов, что?
Двадцатый век – вожди, вожди, вожди, как в племенах с каменными
топорами, - сплошные вожди… Что, кроме сотен миллионов трупов, что они оставили, что?
Конкретно?
Флеминг, Флори и Чейн спасли миллиарды жизней, но они не великие, а
просто так…
Полузабытые люди, вот просто так…
Скажем хором с людьми в очередях и книгами, лошадка:
для того, чтобы стать ВЕЛИКИМ, НАДО УБИВАТЬ, УБИВАТЬ,
УБИВАТЬ!
Конкретно.
А не просто так, ту-ту, ту-ту, ту-ту…
Выживает сильнейший.
Жизнь родилась из молекулы, просто так, – взяла и родилась.
Просто так, из молекулы, сама по себе взяла и родилась.
Просто так, молекула сотворила из себя микробу.
Просто так, напрягла свой ум, взяла и сотворила из себя микробу.
А та микроба, ох, какая умная! сама из себя сотворила амёбу.
Сначала одноядерную, затем подумала, подумала, и сотворила
многоядерную амёбу сотворила она.
Амёбе захотелось кушать, и она начала питаться микробой.
Микроба испугались, и сотворила инфузорию туфельку.
Из амёбы сотворила её она, и амёба начала кушать туфельку.
Кайфуя и причмокивая, начала питаться инфузорией и закусывать
микробой.
Конкретно.
О, этот вечный процесс питания, поедания, поглощения, пожирания!
Он, этот процесс, называется ЖИЗНЬ.
Выживает сильнейший.
А как обезьяна сама из себя создала человека, лошадка, ты знаешь?
Это было очень трудно.
Это было очень трудно, очень долго и нудно.
Сначала обезьяна создала орудие труда.
Как и нынешние шимпанзе и попугаи, создала орудие труда.
Затем обезьяна тупо и механистично совершенствовала это орудие
труда.
Совершенно не думая ни о чём,
          тупо и механистично улучшала орудие труда.
Зачем ей думать?, - Естественный Отбор думал за неё, конкретно.
О, этот Естественный Отбор, ВЕЛИКИЙ Естественный Отбор!
Он сотворил из обезьяны Дарвина и Энгельса – отобрал самых лучших,
на то он и отбор, на то он и естественный.
Выживает сильнейший, а не просто так: ту-ту, ту-ту, ту-ту…
О, этот Естественный Отбор, ВЕЛИКИЙ Естественный Отбор!
Он повелел, поставил задачу: к 2041 году убить всех диких зверей и
          птиц.
Не задумываясь, тупо и механистично убить всех животных и птиц.
Выживает сильнейший.
Если бы знал кто, лошадка, это сверлящее чувство индиго,
          чувство кривды,
кривой и неправедной кривды – сверлящая боль: от макушки и
по всему позвоночнику, до обожжённых пят!
Потому что крив и неправеден весь этот мир – от ядра Земли и до
ионосферы.
Сплошная мука, сплошная гибель, сплошной позор.

Мои папа и мама не понимают меня, потому что я не понимаю, что такое
«тупо» и что такое «механистично».
Они не понимают этого, потому что ДУМАЮТ
          ТУПО
          и МЕХАНИСТИЧНО.
А точнее:
          ничего не думают.
Естественный Отбор думает за них.
Выживает сильнейший.
В 2041 году всех вольных зверей и птиц конкретно заменят машинами!
Автомобиль, телевизор, холодильник, утюг, компьютер, кондиционер,
пылесос, микроволновка, бойлер, электронагреватель, газовая
плита, стиральная машина, электроплита, вытяжка, сигнализация,
миксер, электрочайник, электромясорубка, тостер, кофемолка,
кофеварка, хлебопечка, мультиварка, посудомойка,
электролампочки, выключатели, гадждеты, смартфоны, ай- пады, ай-фоны  краны, смесители, а главное – унитаз, Его Величество подогретый
У-НИ-ТАЗ!!!
Машины.
Их Величества – машины.
Мои папа и мама думают, что владеют всем этим.
Они думают, что машины – это их рабы.
Тупые и механистичные рабы, но без этих рабов они жить не могут.
Жизнь кончается, космический триллер случается, когда унитаз
ломается!
Конкретно.
Электрочайнику и миксеру наплевать, кто их покупает, и кто их продаёт,
живут они, или ржавеют.
Машинам наплевать, существуют ли люди, вообще, или их начисто нет.
Вообще.
Людям тоже наплевать, когда они ржавеют.
Потому, что когда ржавеют люди, то говорят: «это не мы, это
жизнь такая».
Машины могут ржаветь без людей, люди без машин ржаветь не могут.
Так кто же кому хозяин, а кто раб?
Водородная бомба тоже машина.
Остановись, лошадка, наконец-то приехали мы, наконец-то мы дома.
Здесь поле полей, поле новое!
Журавлиное, нежное, чистое.
Поле, поле, засеянное травами, что сами тебя вспахали.
Степь неоглядная, безмерная и безбрежная, нескончаемая,
необъятная и неисчерпаемая; кто только не пролетает над
твоей ворожбой!
Жёлтая цапля, колпица, пеночка, альпийская завирушка, белая
лазаревка и пёстрый каменный дрозд.
Овсянка, белоглазый нырок и казарка, малый лебедь и гусь большой -
пребольшой!
Обыкновенная гага и обыкновенный гоголь?..
Нет, - необыкновенный. Гоголь обыкновенным быть не может.
Огарь и савка летят, летят, большой крохáль и тучи дятлов,
стрепент, глухарь и рябчик – друг за дружкой, гуськом, хохлатый
баклан и косач, - морская ширь и тайга, тайга и морская ширь.
Розовый пеликан и сизоворонка, луговая тиркушка и поручейник,
чеграва и шилоклювка,  бородатая неясыть и воробьиный сыч,
европейский тювик и филин благородный, луговой лунь и малый
подорлик, а также скопа, - чредой из Красной книги сюда, на поле  полей новое, чистое летят, летят…
«Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в
житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их»?1
Внезапно солнца сверлящий сверк!, солнце закрыл белый стерх, на один
только миг, на микросекунду закрыл, а дале - летит себе меж
горами.
Горы рядом, вот прямо здесь, над горами столешница-степь, и всё это
вместе скипелось.
Сроднились, спаялись горы и степь, время повисло, ОНО стало
нелинейным, сверхтекучим и невесомым.
Синяя-пресиняя степь, горы, цветут фиолетом, небо же цвета индиго.
И когда горы сквозь степь просвечивают, то степь гуляет, как хочет, в
толщах горных пород - ковыль и типчак, мятлик, овсец
треплют ветра подземные.
Наш путь туда, лошадка, сквозь недра гор прозрачные и невесомые.
За нами другая живность пойдёт – смотри, как бегут стада, как бегут
сюда размашистыми семидесятимильными скоками.
Сплошной гобелен эта степь - дикий звериный стиль пестрит глазами
мудрыми четвероногих, двуногих и лестопёрых
живых душ и наименований.
И поёт разновидие их ричеркаром «Приношения» Баха.
«На свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть
Бога» – вторит Баху Хлебников.
Ну, вот, наконец, наконец-то - знакомый наш зверь прибежал,
успокоился, остановился.
Тууу-тууу – поёт этот зверь, тууу-тууу, - вторит неба твердь, сцепные
дышла претворяются в лапы, дымовая коробка в красивую пасть,
ободья колес же не претворились.
«Вид колёс и их устройство — как внешность берилла. И у всех
четырёх одно подобие; то есть их вид и их устройство — это
как бы колесо внутри колеса».2
«А их ободья — они были высокие и были
они величественно страшные; и ободья у всех четырёх были
кругом полны глаз».3
И вышли из чёрной трубы, из дыма её
вышли все до единого дети индиго.
Безо всяких лидеров, сами, пошли по степи над горами  горделиво,
неспешно и тихо
          дети индиго.
По тверди небесной, по степи поверх гор, по степи внутри гор, по степи
целокупной.
Этот край, эта страна и небесная, и подземная – вплоть до земного ядра
пролегает она, страна индиго.
Как вольготно бытийствуют души наши здесь, без всяких болячек тела.
Невесомые и сверхплотные.
Вопреки свалкам Уродий труда, вопреки «выживает сильнейший», мы
          пришли сюда не ВЫЖИВАТЬ, а ЖИТЬ без кровавой пошлины
«оптовых смертей»4.
Мы, дети индиго, не будем никого поедать, поглощать, пожирать.
Вместо истечения спермы будем истекать завитками нежных лучей
индиго.
Идём спокойно и тихо по степи невесомой поверх горных вершин и
между горами, а в недрах гор сквозь базальт и гранит, потому что легки эти камни как пар для сверхплотных торсов индиго.
Вечно в движении мы, лежать и стоять глупо, - в сердцах блаженный
покой: никто здесь никого не мучит и не убивает и не поучает.
Нега движения, нега бега.
Это не рай, не чистилище, это благовест сердец, могущественных
ударами чистой судьбы.
Благовест.
Пусть хотя-бы нарисованный
          пока…


03.12.2016