Качнувшись влево. Стихотворения

***

Гнали светлоликих гибеллины

до краев неправедной земли.

А потом явились магелланы,

все пооткрывали, что смогли.

Вот стоит он с ножиком консервным,

всем ветрам открытый Магеллан.

Дует в его парусы инфьерно,

завезенное из пряных стран.

А поверх, упрям и ненысытен,

из Твери-то, что ни говори,

тащит Афанасьюшка Никитин

светлы лики в краешки земли.

***

Все пряники тульские розданы,

не зарься на них, уходя.

Пройдутся по тулову розгами

холодные руки дождя.

О, Родина! Мокрая Родина!

Подтопленный остров-острог.

Разлегшаяся колодина

широких путей поперек.

Когда беловодья и китежи

прощальную песнь запоют,

мы сменим парадные кители

на мокрую робу твою.

***

И никого в селеньях тех –

дома пустые.

Как будто отпустили всех.

И дни такие,

когда уже не горячо

от красок радуг,

и наступает перечет

недвижных яблок,

и в уголке под потолком

судьба прядется,

и капли падают легко

и как придется.

***

Не смог полюбить эту страну – полюби хоть ту,

где не изрыт погост, где ты всех живых живее.

Где зеркало, багровея,

не показывает кукиш в моргающую пустоту.

Там танец воды невозбранно кружит каяк,

бормоча в ночь – ориноко мне, ориноко.

И тебе ориноко тож. А когда одиноко

ты в отвесную землю шепчешь – моя, моя.

И еще в стороне той сторонней,

                     поперек вологодчин и аризон,

ты читаешь вслух вечерами Красную книгу.

И внимают тебе степенно дети индиго,

взглядами процарапывающие горизонт.

***

Разве нужно торопить зиму?

Столько стужи и ночей стылых.

Разве жалости они имут?

Вот придут и заберут милых.

Лягут тихо в темноту тени.

Ляжет солнце прямиком в снеги.

Станут сталью – как сердца – стены.

Звезды встанут. Берега. Реки.

***

Надо просто промолчать.

Головою покачать.

Свет тихонько потушить.

Тьму повсюду разложить.

Просто так заведено.

Просто снова здесь темно.

Просто нужно помолчать.

Никому не отвечать.

* * *

Никто никому не подарок.

Особенно в феврале.

Но лишь потемневший огарок

на маленьком строгом столе.

Среди тишины перезрелой

стоглавого шума внутри.

Смотри же, как все обгорело.

Как все догорело, смотри.

***

Тебе за стеночкой поёт

больная акуджава.

И огонёк за поворот

плывёт, качнувшись вправо.

И уползает старый год

в тепло и мякоть хлева.

Как будто жизнь к тебе придёт,

качнувшись влево.

***

Идешь ли кварталами темными –

они у окошек сидят.

Молчат и глазами бездонными

в разверстые бездны глядят.

А мне-то себя еще в даль нести.

А я озираюсь вокруг,

аккордик в избитой тональности,

банальности маленький друг.

***

Что уставилась в меня,

улка безъязыкая?

Ждешь, тебя привечу я,

тыкая да рыкая?

Во груди ли, во хрящу

звуки-буки водятся.

Погулять их отпущу

при честном народеце.

Как утробы на миру

схватятся да сцепятся!

Как зазнобы на пиру

к певуну прилепятся!

Как вдоль досок, мимо плит,

вкруг Царя Небесного

жизнь виляет да скулит,

сука бессловесная.

***

Из далекого прошлого мне прилетело

много всякого ушлого – неба, земли.

И спросил я у Господа, после – у тела:

вот зачем мне все это, ведь все мы ушли.

Мы на ветках расселись – дубовых, осиновых.

Тучей нас затянуло. Втянуло под лед.

Вы не шлите нам вести – зеленые, синие.

Вы потом нас найдите. И спросите. Вот.

***

Он улетел, но обещал вернуться,

веселый, кареглазый шурави.

И пальмы снова мамою клянутся

друг дружке в опаляющей любви.

И вновь песок растекся на полмира,

даруя взгляду небо и покой.

И моджахеда лунная Пальмира

ласкает нежно высохшей рукой.

***

Ротшильды и Рокфеллеры

вышли в обнимку в ночь,

взяли свои пропеллеры

и улетели прочь.

Так не бывает, скажете?

Глянь на небес чертог!

Как на кудрявых пажитях

нежится русский бог!

Как в труселях да в маечке

полем да вдоль реки

бродит Добро, сжимаючи

потные кулаки.

***

А когда рука мне твоя бела

словно мед была, на глаза плыла,

упадали вниз стены-цоколи,

и неистово кони цокали.

А теперь, мой свет, все – не свет, не цвет.

И жалеть о том нам не след, не след.

Не гундим с тобой и не знаемся.

Инда до смерти только маемся.

***

Был мне ветер. Жилось мне приветно и споро.

Где б не падал, являлася всякая чудь.

И казалось всегда мне –

                       что скоро, что скоро, что скоро.

А когда не казалось, что скоро,

                                          казалось – чуть-чуть.

Упадали мне под ноги яблоки. Вверх поднимали

работяги чугунное небо в четыре руки.

И непраздные руки меня без конца обнимали.

И вели, и вели меня споро на берег реки.

***

Если долголетие подкосит

тысячью биноклей на оси,

мы его тихонечко попросим:

не коси нас больше, не коси.

Прочь, несоответствия, химеры!

Жизнь, веселой птахою лети!

Дай на встречу с паном Люцифером

в чувстве и достоинстве прийти.

***

Рассказал бы я, как многотрудно

жить этой поганой земле.

И о том бы, как люди безлюдны

нарастают и тают во мгле.

И еще б – непреклонно и грубо –

как душа неживая смердит,

я б сказал. Да смеркаются губы.

И Господь, и Господь не велит.