Нина Александрова

«Нобелевская речь Маркеса» и др. стихи

Нобелевская речь Маркеса

 

видит новые чудеса, интересней, чем рай

Андрей Василевский

 

средневековый монах,

опускаясь на край плоской земли

видит, в тумане бивни, гигантские плавники,

костяные летучие кораби

 

они проходят почти

по краю видимого пространства, где нет тел, осознания и границ

на бортах и на днище – моллюски

и травяные гнезда невидимых птиц

 

убраны паруса, поднят якорь,

на палубе суетятся псоглавые моряки,

брошены швартовочные концы,

из трюма выходят прозрачные женщины, одревеневшие старики

 

дети уснули в плетеных корзинах, их несут на уставшей спине

туда, вглубь материка, впереди туманы и полутьма

люди идут, чтобы строить храмы из камня и серебра

глинобитные, похожие на гнезда, дома

 

молится луне и созвездиям, почерневшим от времени зеркалам

выплавленным из нагретого морского песка страшным

стеклянным идолам

 

через тысячу лет корабли проросли сквозь земную кору,

вокруг звенит густая, прозрачная тишина

остовы сгнили, стали скелетами древних чудовищ

им пока еще не придумали имена

 

те, кто приплыл на их спинах, на их небесных костях

сами стали костями и тайной, водой на полюсах

храмы из серебра глубоко под слоем песка

вещи, которые кто-то держал в руках – теперь диковинки и чудеса

 

и огромный индеец

трепеща, стоит перед зеркалом в полный рост

от страха теряет рассудок

и, кувыркаясь, летит вниз, в огромное небо, полное звезд

 

 

Страшные истории

 

можно не делать уроки, в раковину вылить суп

все расскажут тебе у ночного костра в лесу

 

если проснулся в холодном поту и не можешь вдохнуть

значит мертвец приходит ночью и руку кладет на грудь

 

там за оврагом – Сенька сказал, они с братом видели сами

в норе живут люди, которые воют тонкими голосами

 

у них одежда из шкур, а головы как у птиц

Сенька с братом сбежали тогда и не разглядели их лиц

 

в лесу непременно помни где север, смотри не заблудись

ночью по лесу разъезжает черный велосипедист

 

он догонит, воткнет отвертку с зеркальною ручкой, в бок

утащит в чащу, выбраться еще ни один не смог

 

говорят, там его гнездо – но наверное все-таки врут

а Наташка предупреждала, что за деревней – русалочий пруд

 

ты туда не ходи за водой – особенно по ночам,

у чужих не бери угощенье и сама не угощай

 

в самую лунную ночь у топкой чернильной воды

чтобы пройти в мир мертвых нужно попробовать их еды

 

это такой позывной, такой колдовской обряд

в мертвые не приглашают кого ни попадя, всех подряд

 

к черному лесу не становись никогда спиной

в зеркало не гляди, если в вокруг темно

 

не надейся на компас и не верь в гороскоп

правду знает только ученый по фамилии Пропп

 

книги его всегда носи в школьном своем рюкзаке

выучи отче наш, щепотку соли зажми в кулаке

 

если сделаешь правильно – все на свете скроет густой туман

и игрушечный зайчик будет вечно в черный бить барабан

 

 

Про шамана

 

у алтайцев, (пишет Вербицкий)

шаман не выбирает

самому стать шаманом,

не принимает свой дар добровольно

всячески сопротивляется

это такой инкубационный период

а дар – как инфекция,

как генетическая аномалия,

передающаяся по наследству.

дух предка рвется в слабое тело,

давит, бьет, наступает на горло,

нападает.

температура – припадки – страшная боль.

потомок – сопротивляется.

не спит, не выполняет ритуалов,

не делает бубна, даже

не ходит вблизи священных мест.

иногда впрочем может отбиться -

не принимать на себя шаманство,

не потакать воле предков.

это как правило обходится дорого -

сумасшествие, смерть.

 

там все эти симптомы

называют “шаманской болезнью”.

говорят, некоторые могут сопротивляться духам

годами.

а духи – гложут кости шамана,

рвут его мясо,

приказывают камлать,

шепчут тайны вселенной,

кричат о них в оба уха.

наконец одержимый согласен

принять посвящение,

чтобы только освободиться

от постоянного шума

чтобы лечь и уснуть

 

танцы для солнца

кормление духов с руки,

беседы c демонами,

посиделки с богами

все, что угодно – в обмен

на минуту покоя

на час тишины

на год одиночества

и на целую жизнь для себя самого

 

 

Про пхову

 

пхова – это буддийская практика умирания

на Тибете вообще интересное отношение к смерти

нет  ни страха, ни паники –

все известно зарарнее, описано в книгах

умирающий точно знает,

как все будет происходить

 

мне говорил учитель:

перед действительной смертью

растворяются элементы,

что образуют мир

это закончится быстро:

наверное за секунду

до остановки дыхания

 

первой всегда исчезает

основа

элемент земли растворяет вода:

человек набухает,

 падает,

говорит: поднимите меня,

я тону

бедное тело мое

поедает земля

 

затем элемент воды

пожирает огонь

человек леденеет,

он говорит: согрей,

не отпускай меня

иней на кончиках пальцев

страшно здесь одному

 

элемент огня поглощает

ветер

человек иссушен,

губы – потрескались, кожа – потрескалась,

пыль скрипит на зубах

 

растворяется ветер и человек

без твердой основы

без чувств, без мыслей и запахов

вне гравитации, цвета и звука

над пропастью, над облаками,

над светом и над темнотой

 

дыхание прекращено

дыхание продолжается

 

щелчок -

 и его

 тоже

 не стало

 

только сияющий столб

сквозь почти растворенное тело

гибкий солнечный стебель

 

движение вверх -

выход через макушку

 

а там – пустота, и огни,

шум и щебет,

и жар

и огромное заледеневшее море

и тысячи голосов,

 люди и демоны,

руины и города,

 камни и пар

дым и снежное белое небо

 

и сверху – сияющий крюк,

острый

алмазный

спасительный крюк

 

страшно штормит

мотает, кружит

нужно успеть уцепиться

шум уже нестерпим

холодные руки ложатся на лоб

дым под ногами

земля проходит над головой

снег и песок

кокон вокруг

сплел по рукам и ногам

солнечный стебель трещит

крутится калейдоскоп

 

нет бессильного тела

сопротивляться нельзя

вникуда по спирали

раскручиваются

последние

осмысленные слова

 

я боюсь умирать

звуки закончились потому

особенно страшно

ничего не увидеть вокруг,

нечему внемлить

 

мама

ваджрайогини,

 пожалуйста,

заберите меня

 в свою чистую землю

 

мама

ваджрайогини,

 пожалуйста,

заберите меня

 в свою чистую землю

 

мама

ваджрайогини,

 пожалуйста,

заберите меня

 в свою чистую землю

 

 

Ганзель и Гретель.

 

брат и сестра входят в темных холодный лес

страшный, осенний, влажный и неживой

ящерицы под ногами в прелой листве шуршат

ветви кривые смыкаются над головой

 

помнишь, как раньше дома бывало по вечерам:

наш отец-дровосек точит топор, сидя у очага

матушка в белом переднике возится у плиты

мы смотрим в окно, за окном завывает пурга

 

оттуда, издалека будут вечно глядеть нам вслед

сидя на черепичной крыше, у самой печной трубы

белый пушистый кот да черный ручной скворец

нас сохраняя от зла, и себя не давая забыть

 

вот и тропинку, ведущую к дому уже не разглядеть

прежде мы никогда не заходили так далеко

смотри над землей начинает клубиться туман

белый, парной как домашнее молоко

 

 

теперь мы остались одни и нет дороги назад

крошки ты напрасно бросал, отмечая наш путь

видишь дикие птицы вьются по нашим следам

нужно остановиться и отдохнуть

 

«тише, прислушайся», – брат говорит сестре,

«земля под нами вздымается и дрожит

это внизу видит сны великий черный медведь

в окнах его слюдяных тускло поблескивают витражи

 

в доме его под землей бирюза и янтарь,

черные ледяные озера – его купель

сам он уже почти что камень, земля и пыль

толстые корни деревьев свили ему постель»

 

лес полон запаха мокрой травы и цветов

из-под земли слышаться тихие голоса

дети лежат у костра на влажном зеленом мху

листья брусники запутались в волосах

 

синие звезды мерцают в просветах ветвей

словно они колдовские ягоды или цветы

что раскрываются раз в несколько тысяч лет

и прорастают сквозь небо, полное темноты

 

тихо большой туман поднимается от реки

он накрывает собой пространство, растворяет его

времени нет, истончен до прозрачности звук

и небывалое утро вылупляется из ничего

 

брат и сестра оставляют все то, что раньше имело смысл

страхи, надежды, память, скворца с котом

входят в рассвет и тогда расступается лес

 

на опушке их ждет страшный пряничный дом.

 

 

***

 

она говорит:

терминатор Т-300 наверняка понимает ассемблер,

там в одном из эпизодов ясно виден кусок кода

волнуется, что за ней приплывет эльфийский корабль

 

а она не заметит – так как морось, туман и вообще

отвратительная погода

 

она говорит:

нужен план на случай нападения зомби,

где достать боеприпасы, как угнать машину, куда податься,

сообщает, что решила стать диктатором маленькой

африканской страны,

но автостопом доехать до океана сложней, чем могло показаться

 

она говорит, что скоро энергетический кризис и пора уезжать

в деревню

дичать, бороться за выживание, словно тысячи лет назад,

нужно учиться строить землянки и собирать коренья.

 

потом допивает какао, берет его за руку, серьезно глядит в глаза:

 

ты ведь научишь меня не глядя стрелять из винтовки,

не рефлексировать, никогда ничего не бояться,

складывать правильных журавликов из бумаги,

она говорит: я правда, правда буду очень стараться,

 

когда я вырасту, я хочу быть как Сара Коннор,

конечно не в смысле психованной матерью-одиночкой,

а женщиной с оружейным подвалом в мексиканской пустыне

или возможно даже суперзлодеем, еще не решила точно

 

а пока я не выросла, не вырастай и ты – никогда – вместе со мною.

води меня за руку, глупую, маленькую, просто будь рядом,

чтобы дурацкими криками пугать прохожих или скакать по лужам,

будь кем хочешь: другом, мужем, любовником или братом.

 

лишь бы мы лежали под одеялом, обнявшись, как два эмбриона,

переплетая пальцы, медленно прорастая друг в друга,

а ветер менял направление, снизу вверх поднимая сухие листья,

и начиналась зима и заканчивалась Кали-Юга

К списку номеров журнала «ВАСИЛИСК» | К содержанию номера