Штиль в груди любой стихии. Стихи

30 ШЕКЕЛЕЙ

 

так, как ветер вздымает новые паруса,

так, как воздухом наполняется парашют –

он стремился ворваться в сказочный райский сад,

забывая о том, что сначала положен суд.

а когда над каналом свешивалась луна,

ему снился тот, кто однажды его спасёт…

убиенных своих нашёптывал имена,

забывая о том, что за это представят счёт.

только утро всегда приносило такую муть,

что простить себя никаких не хватало сил…

день за днём проходил он тот же порочный путь,

забывая, о чём недавно ещё просил.

день за днем, постигая суть своего стыда,

он скитался по миру, прячась от пустоты…

правда, даже самые мудрые города

забывали о нём, не успев от шагов остыть.

и когда, наконец, случился тот самый суд

и спаситель ему представил тот самый счёт,

тридцать шекелей – знал он – точно его спасут,

тридцать шекелей – это мелочь, Искариот.

 

 

ИСТИНА

 

прозрачные слова меняются местами,

а истина лежит незыблема на дне…

лежит себе и ждет: ну кто ж меня достанет,

не век же мне торчать на этой глубине.

поднимется песок, закрутятся воронки

и, кажется, вот-вот начнётся путь на свет…

но истина лежит по-прежнему в сторонке

и горечи её конца и края нет.

проносятся года, муссоны и пассаты,

и тысячи комет, и сотни тысяч дней,

и мы с тобой, увы, совсем не виноваты,

что истина никак не станет нам видней.

в кромешной темноте, под тоннами иллюзий

не слышно ничего, здесь только тишина.

познавшему её нельзя вернуться к людям,

он больше никогда не сдвинется со дна.

 

 

БОННИ И КЛАЙД

 

ты сидишь в темноте и размеренно крутишь глобус.

я закуриваю сигарету, включаю свет.

это просто такая игра, чтоб развеять злобу…

говоришь: «доигрались, мы снова летим в европу.

ну поехали зарабатывать на билет».

 

на часах половина восьмого, уже светает,

очень холодно в тоненьких курточках на ветру.

я стараюсь не думать вообще о горячем чае,

ты – забыть обо всех судимостях за плечами

и уверенно так расстёгиваешь кобуру.

 

через пару часов в терминале мелькают в штатском

мы сжимаемся в точку и смешиваемся с толпой.

и пока мы всё ещё вертимся в этом танце,

никакие боги не вынудят нас расстаться,

никакие пули не вынудят нас расстаться…

я с тобой, мой любимый,

с тобой я,

с тобой,

с тобой…

 

 

***

 

расскажи мне о счастье, внезапно попавшем в кровь,

обернувшимся ядом, сжигающим изнутри…

как случилось так, что пройдя миллион дорог,

я застыл истуканом в проёме твоей двери?

расскажи мне о боли, которая вяжет трос

из оборванных нервов в жерле моей груди…

как случилось так, что пройдя миллион костров,

я сумел в это пламя адское угодить?

расскажи мне о жизни в свинцовом твоём плену,

где на завтрак потчуют лезвием под ребро…

как случилось так, что убив миллион минут,

лишь теперь получаю я самый жестокий срок?

расскажи мне о смерти. в прохладной её тени

танцевал я бездумно свою вековую жизнь…

как случилось, что именно здесь оборвётся нить?

объясни мне, хоть что-нибудь, господи, объясни.

 

 

***

 

на расстоянии вытянутой руки,

на поводу у расширенного зрачка,

неразделимы и варварски далеки

будем с тобой вот так коротать века.

будто бы нас казнил бесноватый царь,

только постигший пыточные азы.

будто бы в горло влили тебе свинца,

мне же скормили собственный мой язык.

вот и лежим раздавлены и тихи

каждый теперь в своём ледяном гробу,

лишь по ночам оттуда слышны стихи,

благодарящие и проклинающие судьбу.

 

 

***

 

я могу показать тебе рай и ад,

провести по канату к вершине фудзи,

но лежу неподвижно, как тот солдат,

подыхая от множественных контузий.

я могу открывать для тебя портал

в те места, где ступала нога шамана,

если ты досчитаешь со мной до ста,

если ты мне покажешься из тумана.

я могу написать тебе сотни книг,

миллионы пустых бесполезных строчек,

но любые слова заведут в тупик,

из которого выбраться ты не хочешь.

я могу непрерывно в тебя смотреть,

как другие глядят на огонь и воду…

продолжай же пожаром во мне гореть,

вытекай же из памяти на свободу.

 

 

***

 

меж бесконечных тавтологий

и бесполезных биохимий –

ты луч во тьме любой дороги,

ты штиль в груди любой стихии.

своей не понимая силы,

ты излучаешь столько света –

что мог спасти бы хиросиму,

родись ты раньше на полвека…

но вторгнись ты в клубок событий –

наперекор скупому небу –

его запутанные нити

не привели тебя ко мне бы.

и в мире – всё равно паршивом

(пусть малость просветлевшем внешне),

меня бы тихо удушила

тебе не отданная нежность.

 

 

***

 

остудить бы сердца, отвести войска,

привести бы в порядок свою страну…

и не следует правых в войне искать

(это тоже ведь способ вести войну).

 

поедает купюры голодный мир,

но когда-то приблизится «время Ч»…

и тогда не поможет ни фунт, ни лир,

ни кредитная карта, ни тревелчек.

 

не помогут подземные города,

не помогут воздушные корабли,

если с неба исчезнет одна Звезда

оттого, что с ней справиться не смогли,

 

оттого, что в спирали прозрачных дней,

заслонившись от света других планет,

разукрашенным стадом ползли по ней

почитатели блеска чужих монет.

 

но однажды обрушиться звездный шлейф

и когда ты увидишь его вдали –

не жалей, человечество, не жалей

положить пятаки на глаза Земли.

 

 

***

 

воображаемому сыну

 

всё начнется со света и им же кончится…

и пока твоя матушка в родах корчится,

ты впервые поступишь не так, как хочется,

покидая уютный мир.

из него выползаешь, как будто из лесу

(оторвавшись от самой надежной привязи)

в ледяные тиски мирового кризиса,

дикарём – на роскошный пир.

поначалу ты нем и не знаешь правил, но

не бойся, тебе объяснят, как правильно

нужно жить, чтоб тебя подключили к кабелю,

раздающему барыши.

реверансами будет намного проще, но

когда ты поймёшь, что везде непрошеный –

обнаружишь внезапно себя на площади,

среди груды горящих шин.

можно делать что хочешь, и жить по совести,

пребывая в тактической невесомости.

не просить и не спорить, ни с кем не ссориться,

посадить свой контрольный бук.

всё, что ты в этот мир принесёшь хорошего –

обернётся в итоге троянской лошадью,

и ты вновь очутишься на той же площади,

проклиная свою судьбу.

расширяется космос, планета вертится,

продолжает надежда оттуда черпаться,

и я знаю, родной, как тебе не терпится

доказать мне, что неправа.

твоя матушка просто трусиха, нытик и

переевшая этики да политики

на сегодняшний день может стать родителем

лишь красивым своим словам.

 

 

***

 

в сплошное полотно сливаются пути,

срывается состав с последнего маршрута.

не спрашивай меня, хочу ли я спастись…

пролистываю жизнь минута за минутой:

пытала тишиной, свистела соловьём,

то улыбаясь нам, то пробегая мимо,

мы грелись, как в мехах, в дыхании её

и верили всерьёз, что мы неуязвимы.

нам даже удалось не выжить из ума,

под сапогами тех, кого пустили в душу…

но ветер остывал, и близилась зима,

и мы в своих домах не знали, что снаружи.

сквозь горы и леса, поля и города,

сквозь суету витрин и тротуаров кротость –

по рельсам ледяным несутся поезда

и чёрная звезда им освещает пропасть.