Михаил Придворов
Погромче. Стихотворения
* * *
Паровоз в туннель заехал,
Замолчали те и те,
Даже стало не до смеха
В непонятной темноте.
Ни камланию, ни суре
Не пробить бетонный щит,
Бог уснул на амбразуре
И во сне мироточит.
Ничего нет в настоящем,
Всё наощупь, наугад,
Тот кто ищет, не обрящет,
Кто не ищет, тоже гад.
Ничего не будет боле,
Ни огня в конце пути,
Молока на полдник в школе
Тоже больше не найти.
Мчит вагон Илона Маска
Обгоняя звук и свет.
Никого не будет в сказке.
Да и сказки больше нет.
Wi-Fi
Звезда горела в ноутбуке.
В диапазоне УКВе
Летели ангелы кабуки
По обесточенной Москве
Без опасения спалиться,
Где их оседлости черта.
Во тьме фарфоровые лица
Кривились краешками рта.
По верху – зарево в рекламе,
А ниже уровня зеро
Кипело скользкими телами
Насквозь червивое метро.
Качались жёлтые кадила,
От Маяковской до Тверской
Давил вино слепой водила
В своей подземной мастерской.
Там тени мучились виною,
Но не стыдились отродясь,
И становились перегноем,
Вступая в родственную связь,
Никем ни разу не хранимы.
А их картонный караул –
Беспроводные херувимы –
Ушёл, нагуглившись, в загул.
Апельсин
А смерть жила на кончике иглы,
Под рыжей кожей в теле апельсина,
В пустой коробке у Мехмед-оглы,
В глухом углу подсобки магазина.
А смерть жила, пока она жила,
И уколоться вызывались тыщи,
Которым жизнь казалась тяжела,
Но кто иглу забытую отыщет?
Среди коробок, банок и осин,
Когда ночами становилось тихо,
Достав иголку, ела апельсин
И вышивала крестик сторожиха.
* * *
Луны обломанная треть
Не может слабого согреть,
И мёрзнет грустный алкоголик,
Бродя у продуктовых нор.
Мерцает звёзд люминофор
Взамен огня фонарных долек.
Гори, гори светодиод.
В сугробе пьяный идиот
Присел, от холода синея.
Пока стихает жизни зуд
По снегу мельницы метут,
Салаты режет Дульсинея.
Обняв надкусанный батон,
Трамвая ждёт последний дон.
И он подъедет ниоткуда.
Кондуктор снимет пыльный шлем,
Звезда падёт на Вифлеем,
И в Рождество случится чудо.
Форель
Накрывало полынью апреля
Некрасивые спины полей,
Перекаты акрилом форели
Серебрились тревожней и злей.
По затонам лохматился прытко
Настоявшийся за зиму ил,
И рыбак очумелую рыбку
В мутных водах неловко ловил.
Опыляли холодные росы
По степи травяной купорос,
И мальчишки сбегали без спроса
На вечернюю дойку берёз.
Навь
В кирпичной рамочке стены,
С дождями не соприкасаясь,
Цветут раскрашенные сны
Небритым кактусам на зависть.
Их опыляет не пчела,
Что одноразова и в смерти,
А пчёл июльских чучела
И слов бессмысленные QWERTY.
Их тайный смысл ведёт к тому,
Что в завершённом настоящем
Сны вырабатывают тьму,
В себя затягивая спящих.
У приоткрытого окна
В своё ночное разнотравье
Ты с головой погружена
И что-то там лопочешь навье,
Почти что сахарную чушь.
Но вместо пальчиков осока
С твоих ресниц смывает тушь
Из апельсинового сока.
Не тороплю утра, прости,
Но сон стал вымучен и вязок.
Ты перестала в нём расти –
В стране невыученных сказок.
В твоём придуманном внутри –
Обмана ласковые струи.
И как ты мне ни говори,
Я всё равно не расшифрую.
Что по губам бы ни прочёл,
Всё только ломкий шорох крыльев
Нераспускающихся пчёл
В полёте за цветочной пылью.
Белое море
Как останется пригоршня злого,
И запустят февраль в оборот,
Где-то рыбы склюют рыболова
В крепко-накрепко скомканный рот
И, таращась в подлунные лунки
Сквозь дыхания влажный налёт,
На закрашенном снегом рисунке
Плавниками простукают лёд.
А снаружи, помечена хною,
Не смотря на большие чины,
Ты пойдёшь на войну не со мною,
За нашивки, что не вручены.
Там, где сходят с привычного рельса,
Избегая взаимной любви,
И прогорклые сны погорельцев
Демонстрируются по TV.
Где проявят на плёнке отвагу,
Пусть она по ночам не болит.
Запиши мне слова на бумагу
И нажми по привычке Delete.
Кто опять засмеётся последним,
Тот заслужит свой корм подо льдом,
Если снег, удивительно летний,
Не согреет ни здесь, ни потом.
И пока ты жива априори,
Под обстрелом целуя картечь,
Это белое марево моря
Всё в тебя норовит перетечь.