Андрей Хочевар

Стихотворения. Пер. Жанны Перковской

Андрей Хочевар (Andrej Ho?evar, 1980) – словенский поэт, член редакционной коллегии в LUD Literatura, главный редактор интернет-журнала www.ludliteratura.si, главный редактор литературного сериала Prišleki, критик и переводчик, учредитель и организатор различных литературных проектов и мероприятий. Также пишет музыкальные обзоры для журналов и радио. 



Перечень 



Мне нравятся женщины. Одна из них даже приходится 
мне женой. В ней есть все достоинства и пороки 
женского племени – и то и другое меня восхищает. 
Мы бы и рады понять друг друга, но это непросто. 
Порой, когда на меня не давят слои 
темноты, когда я себя не терзаю вопросами, 
почему мне не пишется, мы занимаемся сексом. 
Семейный коитус: наверное, думаем мы, 
так делают все женатые пары. 
Незатейливо, просто, без всяких неловких 
вступлений. В этом деле, как впрочем, и в остальных, 
нам не с кого брать пример. Нет образцов. Нет родителей. 
Это даже и к лучшему – ну зачем вот нам знать, 
как трахались наши родители. Здесь мы все, 
у кого нет родителей, чем-то похожи. Однако 
есть и различия. Например, есть мужчины, которые 
докучают другим, даже женщинам. 
Есть и женщины, склонные докучать мужчинам, 
женщинам и всем поголовно. 
Увы, но такое бывает даже со мной. 
И потом я ужасно страдаю. Звоню всем подряд 
и оправдываюсь за вчерашнее. 
Прости, говорю, был не в себе, сердце, желудок. 
В стиснутом кулаке – острые волчьи клыки. 
В легких – песок. Не хочу 
быть опостылевшим мужем. 
Наверное, не ошибусь, 
сказав, что моя жена этого тоже не хочет. 
Однако же все это далеко не значит, что я не люблю 
отдельных мужчин. Мой брат был одним из них. 
Он мне помог, когда я запутался 
в отношениях с некой особой. 
Просто, без слов, меня выслушал. Просто, без слов, 
он меня слушал, и когда умирал. 
А я был бессилен ему помочь. Я не знаю, 
помог ли ему хоть однажды 
так же, как он мне, скажем, при расстановке мебели. 
Когда он лежал на кровати в больнице, 
я ему скорбно рассказывал, 
как продвигается сборка 
нового велосипеда. 
Он слушал без слов, но я думаю, 
он уже не понимал, о чем это я говорю. 
Тогда я сказал: а помнишь тот фильм? 
Брат кивнул. Это был сериал, 
где главный герой во сне 
проживал свою жизнь, как чужую. 
Брату нравился этот фрагмент. 
Кому же из нас теперь снится 
своя, но чужая жизнь? 
Почему мы порой проживаем 
как будто чужую жизнь? Вот поэтому я 
не составляю перечней 
любимых фильмов, людей и книг. 
Я не знаю, который из сериалов мне милее всего. 
Я не знаю, с чего это многие 
так напрягаются, что это передается и мне, 
и я становлюсь несносным, и страдает жена, 
и все так убого и безнадежно, 
и так обыденно. Что ж, я рад, что хотя бы помню, 
какой эпизод сериала любил мой брат. 
Сделаешь выбор – и обесценишь самое дорогое. 
И если бы я 
верил в перечень самых любимых вещей, 
наверное, мне бы не удалось сделать свой выбор, 
когда, перед тем, как вернуться с гор, 
я выбрал себе терпеливую, 
единственную жену. 

Последний глоток пива 


Сыт, напоён, утопаю в удобном кресле. 
Вид чудесен: песик свернулся клубком, 
притулившись к спинке софы. 
На полу, возле миски, таинственными письменами – 
остатки трапезы. Эти знаки 
вряд ли когда-либо будут понятнее мне, 
чем сейчас. 
Крошки, объедки выстраиваются в узор, 
который несет мне послание: 
- Спасибо за ужин, до завтра (песик); 
спасибо тебе за прогулку, дружок, 
ты меня вытащил не на охоту – 
обнюхивать 
эти бесцветные здания. 
Пустячок, только все-таки 
ты был со мной слишком груб. 
Теперь, когда сон 
меня почти одолел, 
ты захотел примирения – 
не приставай, отстань. 
- Да, но попробуй и ты 
понять меня (это я): 
скоро нас будет четверо, 
и надобно подготовиться. 
Мне вот пришлось прочесывать парк, 
чтобы тебя найти, когда ты вдруг увязался 
за какой-то там собачонкой. Я уже думал, 
что больше мы не увидимся. 
- Вот как? (песик) А что тебе стоит 
быть немножечко пунктуальнее 
и чуть раньше вставать! 
- Хватит, ребятки! (она) 
Молчание. Не шелохнемся. 
Внезапный обвал созвездий 
с потолка мироздания 
в колею повседневной жизни, 
той, что мне плохо знакома. 
Сырные дырки. Пузырики в пиве. 
И – безмятежность в объятиях теплой усталости. 
Песик на миг открывает глаза, 
вздымает голову и зевает. 
Жена отправляется спать. 
В ее животе беспокойный бегун 
стартует в последнем 
вечернем забеге. Пряжа из звуков, 
в которую мы вплетаем нити своей тишины, 
размотана по квартире. 
Не хочется шевелиться. 
Вряд ли когда мы бываем ближе друг другу, 
чем в минуты, когда пытаемся 
нанести друг другу обиду 
и бываем напуганы, 
словно идущей грозой, 
тем, что нас обнадеживает. 
Порой достаточно взгляда, 
чтобы сменить решение… 
Наконец-то похолодало, 
люди в пальто обнимают сами себя 
и притворяются, 
будто бы вперились взором в зенит. Сегодня 
я больше не буду писать, не надо. 
Все это подождет. Люди, старея, 
все больше похожи 
один на другого, 
и все мертвее, парят 
над нашими головами. Их лица опять и опять 
проглядывают 
меж лицами тех, что живы, 
удивленные тем, 
что оказались в чужой оболочке, 
сквозь которую, ошалев, познают сами себя. 
Ну, дай же мне руку, 
не знаю, что и сказать, поэтому промолчу. 
Не двигайся, не говори ничего. 
Как же спасительна мысль 
о том, что сегодня, пожалуй, 
я уже никого не обижу. 


Карта Европы 


I 


Сегодня я много думал 
и потому устал. 
Грохот музыки и словоблудие – 
вот две причины 
ощущения, что я в жопе. То есть, 
с утра я зашел выпить кофе 
и кого-то встретил в кафе, посидели. 
Где-то примерно в полдень 
мне вновь захотелось кофе, 
зашел в кафе и снова кого-то встретил. 
Пошли пообедать. 
Кофе я выпил порядком, 
размышляя о человеке, 
подобном когда-то мне. 
Сами не зная об этом, 
мы прошли тот же самый путь, 
хотя и по разным обочинам, 
но было бы лучше, если б нам удалось 
избавить друг друга от этого. Я припомнил, 
как тот человек ухитрялся выискать мелочь, пустяк, – 
и другого, кому полоскать за это мозги. 
Забывая о собственной вздорности, 
мы таких называем занудами. 
Помнится, как-то в одном ресторане 
этот тип дожидался еды 
и увидел на барной полке бутыль 
со своим любимым напитком. 
Тогда, хотя, быть может, все это случилось 
в иное время, 
но вышеназванный человек 
подумал, не заказать ли ему вместо кофе 
рюмку любимого им напитка. 
Тогда, хотя, быть может, все это случилось 
в иное время, 
но вышеназванному человеку 
вежливо отказали. 
Я представляю себе, как тот 
вышеназванный человек, 
скорее всего, потребовал объяснений. 
Как он позже рассказывал, 
тот человек, что его убеждал, 
будто любимый напиток 
не может быть подан вышеназванному человеку, 
пусть даже и вышеназванный человек 
видит его на полке, 
спустя пару-тройку минут 
пошел за другим человеком, который сказал вышеназванному человеку, 
что этот его любимый напиток 
вышеназванному человеку 
не может быть подан по той простейшей причине, 
что на полке и в самом деле стоит бутыль, 
в каких обычно бывает тот самый напиток, 
заказанный тем вышеназванным человеком, 
однако в данный момент 
в той самой бутыли 
на полке с напитками 
вместо желаемого напитка 
для – как бы сказать – красоты – 
просто обычный чай. 
Чай, случайно такого же цвета, 
что и любимый напиток 
вышеназванного человека. 
У кого бы сей поворот событий 
не вызвал праведной ярости? 
У кого бы не накипело, кто по утрам 
держит в одной руке чашку чая 
и гладит другой собаку, 
понимая, что нет у него 
третьей руки, чтоб схватить 
книгу, которая, вредная, тихо сползает с колен, 
давая знать, что вот-вот 
из упрямства свалится на пол? 
А это значит, 
что снова упущен шанс, 
и опять он выходит выпить свой первый кофе, 
как законченный идиот, 
без понятия о понятиях, 
жертва скачков настроения дня, 
который не так уж и плохо был начат. 


II 


Есть люди, которые слушают громкую музыку 
по причинам, ничем не оправданным. 
Иные стараются 
в каждой стене обнаружить гвоздь, 
на котором когда-то, покуда кому-то не надоело, 
нечто висело, 
хватаются за него, виснут на нем 
и тащут, пока не рухнет стена. 
Мне представляется, 
что вероятность того, что такие люди 
станут счастливей, ничтожна. 
Собственно, вероятность того, 
что они вообще когда-либо будут счастливы, 
невелика. Однако же вероятностью 
того, что кто-нибудь из-за них 
станет, хотя бы на миг, несчастным, нельзя пренебречь. 
Быть может, как раз к таким и относится 
вышеназванный человек, 
а может, он просто устал, 
изнуренный чем-то, что сам считал 
благодарным и нужным трудом. 
Быть может, ему хотелось 
накушаться, отдохнуть 
и, наслаждаясь любимым напитком, 
отринуть чужие проблемы. 
А чтобы труды его удостоились 
признания по заслугам, 
ему надлежало смириться с наличием некой истины. 
Но, чтобы имелась истина, 
надобен некто, который впадает 
в страстные заблуждения по поводу этой истины, 
и некто – 
а то и сам вышеназванный человек? – 
кому всё настолько обрыдло, 
что он в присутствии всех, понимающих истину 
как выпуклость собственных сисек или как брюха обхват, 
скажет: да ну вас в задницу, 
истина – не куличики 
в вашей сраной песочнице, 
– однако, подумать только, 
все в этом мире возможно. 
есть и люди, которым под силу 
отгрызть свою же конечность, 
хером чертя при этом 
карту Европы. 




перевод Жанны Перковской

К списку номеров журнала «ГВИДЕОН» | К содержанию номера