А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Ы Э Ю Я
Книги
<<< | << | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | >> | >>>
 |
Ольга Пуссинен
Загрузок: 225
Свою книгу стихотворений Ольга Пуссинен назвала «Жизнь в двух частях». Вообще-то, касаемо литературных произведений, перед указанием на части должно следовать определение жанра. Видимо, автор, сближая, таким образом, понятия жизни и жанра, хочет обратить внимание на жизнетворческий характер своей поэзии. В этом, кстати, поэтесса следует традициям великого классического искусства, особенно серебряного века. Наверное, поэтому в ее лирике столь сильны мотивы А. Ахматовой и М. Цветаевой, С. Есенина и других художников, то и дело проступающие то в ритмике, то в интонации, то в образной системе. Но речь сейчас не об этом. Продолжая разговор о заглавии, отмечу, что в нем уже намечена логика развития книги, путь ее рассмотрения: вслед за автором, – если не построчный и не «по-стихотворный», то, по крайней мере, «по-частный». |
 |
Владимир Коркунов
Загрузок: 298
В новом сборнике Владимира Коркунова стихотворения, опубликованные в литературных журналах: преимущественно в «Детях Ра», а также в «Арионе», «Юности», «Зинзивере», «Дне и ночи», «Новой реальности». В последнем разделе книги — неопубликованные тексты. ISBN 978-5-91865-208-4 |
 |
Андрей Торопов
Загрузок: 445
Характеристикой Поэтической Системы Андрея Торопова является т.н. «поэтический наив», с которым тесно связана, прежде всего, поэзия обэриутов. Ведь, кроме т.н. «зауми», обэриуты писали и простые, наивные стихи. |
 |
Александр Петрушкин
Загрузок: 342
ГЛУБИНА ПРОТИВОРЕЧИЯ Приходилось говорить уже: уральская поэтическая школа – одновременно и великий проект, и великая утопия. Очень показателен здесь наш герой, поэт Александр Петрушкин. В этом смысле права Анна Сидякина в помещенной в новом томе антологии уральской поэзии заметке о его стихах: «… Петрушкин – яростный продолжатель традиций уральской поэтической школы. Может быть, самый последовательный и искренний, не смотря на то, что порой публично отказывает ей (этой школе) в существовании». В уральской поэтической школе порой мне видится классический пример «семейного сходства» по Витгенштейну: множество признаков, в полном объеме не представленных ни у кого из семьи, становятся заметны при взгляде на всю семью в целом. Но есть и примеры максимальной концентрации такеовых семейных сходств, когда, однако ж, представитель семьи не радуется своей образцовости, но бунтует. Не было акмеиста более последовательного (не в поверхностном конечно, но в глубинном смысле), нежели Мандельштам и не было поэта – в своей страте – в то же время более антиакмеистического. То же касается и отношений Хлебникова с футуризмом, отношений тотальной явленности программы и фактической чуждости. Всё, что здесь сказано, конечно же, может быть сказано о всяком самостоятельном поэте. Интересны детали, специфика. Та же Сидякина – там же – пишет о том, что у Петрушкина «… практически нет ни одного текста… , где не было бы сбоя». Это мнение встречалось мне – в той или иной степени выраженности – не раз, и это как раз симптоматично. Перед нами интерпретация, осуждающая видимое несовершенство, «сбой». Не вполне понимаю, что есть сбой, где тот критерий, кроме индивидуального даже не вкуса, но слуха, очевидно не могущего быть общим. Однако, повторюсь, подобное восприятие вербализовано неоднократно. Это заставляет думать всё-таки о программе, работающей особым образом, а не о «сбое». О чем-то наподобие хармсовско-друскинской «погрешности», некоего запланированного элемента несовершенства, придающего объекту не столько внутреннюю завершенность, сколько материальность, предметность, энергетическую наполненность, наконец, просто жизнь. Можно отслеживать этот эффект на уровне сугубо формальном – и мы заметим ритмические перебои, демонстративно неточную рифму, распад строфы. Столкновение лексических пластов, наконец. Чуть ли не поэтику черновика порой – как иначе воспринимать эти постоянные квадратные скобки, знак скорее текстологический, нежели поэтический, знак неокончательности или внешней привнесенности текстового фрагмента. Но эти свойства в той или иной степени свойственны как раз многим авторам уральской поэтической школы – правда, вряд ли где еще они находимы в такой концентрации. Здесь скорее речь о дроблении внутреннего «я», о своего рода многоголосьи. Не о плавающем субъекте, невозможности уловить целостность лирической инстанции, бесконечном дрейфе от одного свойства ее к другой, что стало хоть и важным, но общим местом в новейшей поэзии – но и не о диалогизме «я» и «другого», максимально разорванных, не могущих найти ничего общего – и порождающих своим антогонизмом единое диалектическое целое. Нет, здесь случай иной, более проблемный, как раз, возможно, и ведущий к подозрению в постоянном «сбое»: Петрушкин полностью погружен в стихию не столько языка (язык, по Айзенбергу, с которым я тут согласен, в конечном счете враг поэзии), сколько доречевого синкретического словесно-мыслительного мира, в котором субъекту места по сути и нет. Но пафос Петрушкина при этом тотально лиричен и цели его – цели лирики; даже если мы забудем наивное представление о тождестве лирического начала с целостностью субъекта, то всё равно субъект, пусть и расколотый, требует какой-никакой формулировки, а здесь формулировка невозможна, ибо она – всегда продукт кодифицированного, готового языка. Петрушкин вскрывает это глубинное – одно из вообще важнейших для поэзии – противоречие отнюдь не с хирургической бестрепетностью, но с яростью и страстью, оттого его заносит в разные стороны – то в сторону языкового проговаривания, то в вовсе уже домысленный хаос. Но, будучи сплавленными воедино, эти противоречия порождают очень убедительный мир. Данила Давыдов |
 |
Григорий Гаврилов
Загрузок: 263
|
 |
Константин Комаров
Загрузок: 253
|
 |
Ольга Брагина
Загрузок: 441
|
 |
Александров Александр, Аргутина Ирина, Балабан Вадим, Баянгулова Елена, Бахарев-Чернёнок Антон, Богомяков Владимир, Болдырев Николай, Борисов Сергей, Быков Артем, Вавилов Александр, Васецкий Антон, Вотина Евгения, Гончаров Игорь, Грантс Янис и другие
Загрузок: 1232
ВСТУПЛЕНИЕ ВИТАЛИЙ КАЛЬПИДИ: В 1996-м году был опубликован первый том Антологии Современной уральской поэзии, в 2003-м – второй, и вот перед вами – третья книга этого многотомного издания. В неё вошли стихи, допустим, что актуальных уральских авторов, написанные в период с 2004-го по 2011-й гг. Технология создания нашей Антологии, обозначенная в предисловии ко второму тому*, с той поры не поменялась. Зато пришло некоторое дополнительное понимание идеальности жанра Антологии. И только в третью очередь оно связано с тем, что ценность авторской книги очень трудно доказывать, а фатальное достоинство коллективного сборника – не менее трудно опровергать. Антология современной уральской поэзии – это не итог, а отрицание итогов. Антология современной уральской поэзии – это не фиксация, а постоянное создание территории. Три тома Антологии – это попытка «видеосъёмки» (при помощи «стоп-кадров») поэтического потока, проистекающего на этой, созданной им же, территории. Антология современной уральской поэзии – это многофункциональный культуротворческий инструмент, которым надо уметь пользоваться. Вот некоторые его функции: 1. Доска почёта Крайне неинтересно освещать эту функцию. Как всё очевидное, она наиболее спорная. 2. Борьба с функцией «Доска почёта» Веру в то, что Время всё расставит по своим местам (применительно к поэзии, да и применительно ко всему), даже идиотской обозвать нельзя, настолько она далека от реальности. Время ничего не расставляет, а угодливо бетонирует мифы, которые сочинили наф-нафы, нуф-нуфы и ниф-нифы. Вот именно так – в рифму – и бетонирует. Есть поэты, чьё творчество кажется нам безусловным, и их имена вроде бы некем заменить. Есть другие, которые вроде бы взаимозаменяемы с точки зрения того впечатления, какое их творчество производит на нас. Но о чём это говорит? Только о том, что рецепторы нашего вкуса – нечётки и размыты. По сути же, первые поэты – это черты лица, а вторые – его мимика, без которой никакого лица и быть не может, кроме как посмертной маски. Литературная Антология призвана сохранять и демонстрировать Лицо Живым. 3. Раздача авансов Молодые, даже очень молодые авторы должны составлять не менее половины любого коллективного обзорного издания. В идеале их всех необходимо поставить в очередь за получением «заварной пироженки» пристального внимания. Разумеется, это потянет за собой «понижение планки» отбора. Но именно это понижение повышает шанс у Антологии стать умышленно противоречивой, не совсем логичной, а значит – живой. В нашем случае также не стоит беспокоиться, что молодой автор воспримет этот аванс как необратимое личное достижение, поскольку уральские поэты менее инфантильны, чем, например, их московские коллеги, и не путают значимость и значительность. И вообще, уральцы более чем в курсе, что ни то, ни другое с положением поэзии в современной России не рифмуется. 4. Укрепление обозначенной региональности Здесь, надо признать, есть видимые успехи: несмотря на полуобморочное решение объявить Пермь «поволжской», ни у кого из заинтересованных лиц даже в мыслях не возникло желание переформатировать обозначенные задолго до кремлёвских инициатив поэтические границы уральской поэзии. Более того, постоянно встаёт вопрос – стоит ли эти границы расширять. Именно поэтому в омут 3-го тома Антологии брошен пробный камень Владимира Богомякова из Тюмени (который сам, к слову, себя уральским поэтом не ощущает). Короче – чтобы чувствовать границы, их надо всё время обозначать. Тем более, что в последнее время чрезвычайно часто повторяется с обеих сторон мысль, мол, Интернет снял проблему провинциальности художника, предельно приблизив его к некоему универсальному статусу. Воистину: наиболее близки недалёкие люди. Интернет – это информация и скорость её доступности. Не более того. Так вот, при помощи Интернета провинциальный художник может быть очень быстро и доступно проинформирован (и через личные, и через не персонифицированные каналы), что он – именно провинциальный художник, а не представитель московской арт-элиты. Как, впрочем, московский художник на таких же условиях убедится, что он не парижский, не нью-йоркский и не (о боже!) вишнёво-кишинёвский. 5. Прощание как ритуал Эта функция связана напрямую с предыдущей. В 3-м томе опубликован ряд авторов, которые на сегодняшний день уральцами по месту проживания уже не являются. Они, разумеется, находились внутри процесса в обзорный период с 2003/4-го по 2011-й гг. Но каждый со своей хронологической точки стартовал в иную географию. И каждый из них (повторю – каждый) не потерял связи с Уралом, участвует в уральском поэтическом процессе в той или иной степени, и каждый выказал желание быть опубликованным в 3-м томе. Так вот, их подборки – это помимо всего, ещё и наше прощание: с Васецким, Дозморовым, Ерёминым, Карениной, Пермяковым, Сунцовой, Черкасовым и (невероятно) Туренко. Никогда они уже не вернутся на Урал. Но со всей очевидностью становится ясно, какие же они нам родные, не говоря уже о том, какие мы – им. И против воли приходится наблюдать, как прямо на наших глазах, они, стремительно улетая в своё будущее, почти мгновенно превращаются в наше прошлое. Вы скажете, что деление поэтов на уральцев и не уральцев насквозь искусственное, и я покорно вынужден буду согласиться с этим, но вот почему тоска по уехавшим настоящая? И не успокаивает мысль, что они «разделили с нами судьбу», тем более, что судьбу разделить нельзя. Она – неделима. 6. Восстановление справедливости В 3-м томе публикуются стихи Владимира Мишина и Сергея Борисова. Большинство текстов этих поэтов хронологически должны были появиться во 2-м томе Антологии, но не были замечены составителем по причине неосведомлённости и нечуткости, что равняется «неполному служебному соответствию». Таким образом, их публикация здесь выглядит справедливой. Но для Владимира Мишина это – трагически «всё равно», а для Сергея Борисова, славабогу, – не настолько. И вообще, если честно, то справедливость восстановить нельзя. Можно просто поставить ей памятник, который, по сути, всегда будет памятником совершённой когда-то несправедливости. 7. Книга как абсолютная относительная ценность Издавать подобные книги – не актуально. Во всех отношениях уместнее создавать электронные издания с фантастическими сетевыми прибамбасами, что и эффективно, и логично, и молниеносно, и на целый порядок дешевле. Но у бумажной книги есть одно серьёзное преимущество – долговечность. Интернет – беззащитен как дитя: случись мало-мальский катаклизм (даже не исторический, даже не социальный, а банальный энергетический) и – сливай воду. Ко всему прочему, инет совершенно не устойчив ни морально, ни материально. Стоит власть имущим только захотеть, и мы лишимся этого «бога из машины» в один момент. А вот книгу уничтожить труднее. Чтобы её сжечь, например, нужно взять её в руки, выйти из квартиры, найти место, запалить спичку на ветру, а потом не забыть заплатить по суду штраф за случайно сгоревшую от этого мэрию... Ну, а если книга красива – то есть являет собой артефакт в буквальном смысле этого слова, то тут уж её шансы прожить долгую жизнь отнюдь не оставляют желать лучшего. Книга, в отличие от инета, – не публична. Её движение направлено в сторону одиночества и избранности. И наиважнейшее: книги всегда счастливее своих авторов. А счастье в любом виде нужно преумножать. Счастье – это воздух ангелов. Когда возникает счастье – они роем слетаются им подышать со всеми волнообразно вытекающими отсюда последствиями. 8. Избыточность Убедительна только избыточность. Поэтому в большом деле её необходимо планировать. Именно с этим, например, связана попытка предельно увеличить подборки поэтов и, где это оказалось возможным, датировать сами тексты. Избыточность информации создает иллюзию объективности. В чём отличие субъективности от объективности? А в том, что в первом случае у вас создаётся впечатление, что вы можете потрогать предмет, а во втором, что ещё и предмет может потрогать вас. Именно для этого в 3-м томе помимо биографических и библиографических справок каждому автору предписан «идеальный читатель», который свою идеальность реализует статьёй (эссе, очерком) о творчестве поэта. Попутно ставятся и решаются периферийные задачи: – зафиксировать подобную аналитику как норму при создании профильных Антологий; – провести сетевую экспресс-конференцию на тему «Авторы 3-го тома Антологии современной уральской поэзии»; – реализовать допечатную интервенцию Антологии в информационные пространства референтных групп; – обнаружить уровни вменяемости критической аналитики как таковой; а поскольку «эксперты» принадлежат разным поколениям, а также разным «школам и шкалам», то ещё и попытаться продемонстрировать, что современная уральская поэзия – это та творческая площадка, где антагонистические вкусовые приоритеты в оценке поэзии находят некий вполне себе реальный консенсус (простигосподи!), признавая, таким образом, эту площадку безусловно и необратимо творческой. Кстати, среди предполагаемых авторов нашей Антологии есть персонажи, которые отказались от участия в издании, хотя публикация их подборок была бы более чем логичной. Их всего двое, но они есть. Это пермские поэты Дарья Тамирова и Юрий Беликов. Причины своего решения оба автора сформулировали. В первом случае они – творческие, во втором... наверное, тоже. Подобные вещи неизбежны при реализации крупных коллективных проектов. Но обычно составители умалчивают о таких фактах, полагая, что они наносят урон престижу книги. В нашем случае, уважая решение поэтов, мы, в то же время, не можем исключить их творчество из информационной базы 3-го тома Антологии. Поэтому, отказавшись не по своей воле от публикации самих стихов, мы публикуем биографическую информацию и статьи об их творчестве, и, тем самым, соблюдая авторское право, не лишаем читателя объективного знания, понуждая его (читателя) к самостоятельному поиску, например, в сети. И это, безусловно, – тоже фактор созидательной избыточности. Эффективным инструментом Антология становится, когда большинство функций активировано. В противном случае это будет очередная полиграфическая инсталляция на тему творческого обморока. Что же касается читателя Антологии, то здесь всё предельно ясно. После того, как поэзия с успехом отделилась от государства, а потом и от издателей (впрочем, процесс был более чем односторонний), она стала отделяться и от читателей. Восторжествовал так называемый «ватиканский сценарий» развития событий. Поэзия сегодня действует в режиме «закрытых клубов», где тусовка подменяет литературный процесс, что иногда является наиболее честным времяпрепровождением. Чтение само по себе устойчивее и реальнее читателя. Чтение – это зрение, в крайнем случае, его фокусировка. Поэты – диоптрии. И читателю, уж если он таки нарисуется на горизонте, лучше всего подобрать подходящие для себя диоптрии. В противном случае не миновать абсолютно незаслуженных обвинений в сторону авторов в отсутствии чего угодно (например, атмосферы на Юпитере, тем более, что она там есть). И ещё кое-что знать читателю необходимо. Свобода слова и свобода личности – прямо противоположные понятия, исключающие друг друга из реальности. И спорить об этом – значит бежать в сторону от истины. Кажется, что поэзия занимается ровно этим, то есть бежит от... Поэты же делятся на тех, кто использует поэзию, чтобы победить, и на тех, кто использует её, чтобы спастись. К слову, сама поэзия пользует и тех, и других, чтобы состояться. Понятие «современный художник» – абсурдно. Художник призван создавать образы для не созданного ещё прошлого своей страны. Он конструирует это прошлое. Потому что только сумасшедший может думать, что наше настоящее по прошествии времени становится нашим прошлым. Поэт всегда – прошлое своего настоящего. Поэт – это крестоносец на пуантах. Он сражается, пританцовывая. Фраза «победа за нами» для него – буквальна. Ибо эта победа всегда трусливо прячется за спиной его гибели. Многих интересует ответ на вопрос: сколько хороших стихотворений надо написать, чтобы стать частью культурного ландшафта? А сколько, чтобы начать его формировать? Настоящие архитекторы не могут не скрыться за образами ими созданного. Их лица настолько нелепы по сравнению с результатами их творчества, что если попытаться как-то объединить их в причинно-следственную связь, то ничего, кроме конфуза или сплетни, не выйдет. Но это – не приговор, а дар, в ценности которого сомневаться нельзя. И напоследок: никто не сможет прочертить чёткую демаркационную линию между поэзией и графоманством. Поэтому высокомерие по отношению к собрату по перу – саморазрушительно. И приблизить признание этого факта в качестве аксиомы – возможно, главная функция Антологии современной уральской поэзии. Вот таким примерно образом. ___________________________________________________________________ * Технология создания любой региональной Антологии очевидна: периодически делать «стоп-кадр» (например, в виде книги) литературного процесса того места, которому этот процесс принадлежит. Продуманная частота этих «стоп-кадров» создает теоретическую возможность реально наблюдать сам процесс. То есть отслеживать тенденции, фиксировать ротацию поэтических имен, оценивать качество развития того или иного автора от одного «стоп-кадра» – до следующего, ну, и т. д. В случае с Антологией важна и «поправка» на тенденциозность взгляда составителя, и лучше, если этот взгляд будет принадлежать одному и тому же человеку, таким образом, качество необъективности может быть установленным, а потому – предсказуемым. Это, естественно, не отменяет, а напротив – провоцирует создание других Антологий: чем их будет больше, тем лучше. Итак, грамотная Антология – это несколько последовательно изданных книг, объединенных единством взгляда и места и разъединенных моментами времени, в которые этот взгляд решился скользнуть по поверхности этого места. (Из Вступления ко 2-ому тому Антологии современной уральской поэзии). |
 |
Маргарита Еременко
Загрузок: 362
Мне кажется, главное, что отличает стихи Маргариты Еременко, - искренность интонации. У разных авторов эта черта проявляется по-разному, проясняет разные грани поэтики. В данном случае это искренность, прежде всего, перед самим собой: стихи пишутся в лирический дневник, это речь совсем еще молодого человека, впервые сталкивающегося со многим в жизни, в себе и во внешнем мире. Да, это еще не «песни опыта». Но и не «песни невинности» (в смысле – неведения). Жизненный опыт в них присутствует, но не как воспоминание и не как предмет анализа, а – в переживании, в самый момент получения этого опыта. С этим связана точность воспроизведения в стихах психофизики существования, единство эмоции, положения, ощущения. «…в сенях опрокинешь печаль,/ о старый порог поперхнешься…» - где здесь граница между человеком и обжитым пространством, между чувством и предметом, между душой и телом? «Идут дожди, пронизывая веки» - откуда, спрашивается, «идут»? Извне – падают на лицо струи дождя, или изнутри – подступают к ресницам слезы?.. Таким языком, сочетающим многозначность и сосредоточенность на тончайших оттенках чувств, писать бы о любви. И Маргарита Еременко пишет о ней – все с той же непосредственностью проживания, а не осмысления порывов и действий, когда можно «нанизывать любые слова/ на кольцо соприкоснувшихся рук» (в жизни мы нанизываем на кольцо чаще всего ключи – таким образом «слово» здесь сопоставлено с ключом, символом поиска и открытия). Лучшие стихи Еременко сочетают в себе драматизм реальной жизни и язык символов, метафор, разветвленных ассоциаций. Это – лирика, но она не ограничивается личной ситуацией. С той же полнотой в ней отражается окружающий мир: земля и небо, малая родина, большая страна, и что особенно важно – время: не как отвлеченная категория, а как постоянный спутник и собеседник: «И не я это вовсе, а время кроит,/ отмеряя пространство моей пустоты…» Но поскольку о той же болезненной пустоте существования сказано: «выбоина моя/ выстроила меня» - перед нами все же поэзия мужества и приятия, а не бессилия и отказа. Поэтому, полагаю, и самим стихам не будет отказано в понимании и любви… Е. Изварина |
 |
Андрей Мансветов
Загрузок: 317
Предисловие к книге: http://www.promegalit.ru/publics.php?id=3777 |
<<< | << | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | >> | >>>
|
