Антон Ратников

Короткие рассказы

КАЛЬСОНЫ

Я нацепил чертовы кальсоны, потому что на улице было холодно. На улице было так холодно, что мне пришлось их нацепить, хотя я их ненавижу.
Жена привычно рассмеялась, увидев меня в таком виде. Я стоял посреди комнаты и старался попасть ногой в штанину. Кальсоны плотно облегали мои ноги, и я напоминал недоделанного танцора балета. Мне не нравилось, когда кто-то видел меня в этих кальсонах.
— Между прочим, — сказал я, — в детстве я три года занимался балетом.
— Правда? — удивилась жена.
Я смутился.
— Нет.
Потом я отскребал машину от налипшего снега. На стеклах налип лед, и я с трудом их расчистил, едва не отморозив пальцы.
— Перчатки, — сказал я себе, — важнее кальсон.
До работы я ехал час. Перед мостом была пробка. Машины робко продвигались вперед. Громыхал трамвай. Солнце и не думало светить.
— Интересно, — спросил я радиоведущего, — в этом городе когда-нибудь рассветет?
— В ближайшие дни ожидается похолодание до минус двадцати трех градусов, — ответил ведущий.
Мимо моей машины, не спеша, прошла собака. Вид у нее был грустный. Он поднялась на мост. Наверное, тоже спешила на работу.
В офисе было холодно. Хотя и потеплее, чем на улице. Я снял куртку. Кальсоны снимать не стал. Они остались на мне.
Я приехал первый. Нужно было записать интервью с одним футболистом, небольшое на три-четыре вопроса. Я позвонил ему.
— Вы куда-то пропадаете, — сказал он.
— Что-то со связью, наверное, — я повертел телефон, — так лучше?
— Да-да. Так лучше.
— Окей. Как проходит подготовка к следующему матчу?
— Мы собрались на... зе... готовность... игра... пять на четыре... мы... чемпионат... неожиданно... тренер готов... такова игра.
Так прошло все интервью. Когда я задавал ему вопрос, он недовольно бурчал: «Куда-то вы пропадаете». Потом я вертел телефон.
— Другое дело, — говорил футболист. Больше ничего было не разобрать.
— Спасибо, — сказал я в конце, повесил рубку и написал искомое интервью. В принципе, можно было и вовсе ему не звонить. Все экспресс-интервью похожи друг на друга. По крайней мере, у меня.
Дальше дела пошли хуже, потому что пришел народ. Народ стал ходить, кашлять, разговаривать со мной и строить из себя умников. На ногах многих и многих из них должно быть красовались кальсоны.
— Холодно, — сказал мне Сергей.
— Да, — сказал я.
— Очень холодно.
— Да-да.
— А будет еще холоднее.
— Возможно.
— Хорошо, что у меня есть финское термобелье.
— Термо что?
— Термобелье. Классная штука. Здорово утепляет, носишь с комфортом и в помещении не жарко.
Я насторожился.
— Ты что, рекламный агент? Они платят тебе процент от продаж?
Сергей насторожился тоже.
— Кто «они»?
— Ну, финская мегакорпорация, производящая термобелье.
— Нет. Но идея неплохая.
Потом Сергей ушел, на какой-то сюжет. Кажется, его ждал лыжный кросс в парке. Я не знаю, что может быть хуже, чем лыжный кросс в парке. Наверное, только  лыжный кросс на асфальте.
Я тоже отправился на запись. Чиновничьи посиделки, две стороны подписывали какой-то никчемный документ. Вся процедура длилась от силы три минуты. Люди в дорогих костюмах сели за стол, чуть-чуть поговорили и поставили свои подписи под документами. Если на них и были кальсоны, то стоили они чертову кучу денег.
В конце встрече я взял интервью у особенно напыщенного человека в костюме.
— Мы подписали сегодня очень важное соглашение... Очень важное... На самом деле, его важность еще только предстоит оценить.
— Отлично, — сказал я, — а о чем оно?
Человек напрягся.
— Об этом лучше спросить у Виталия Борисыча.
И он куда-то ушел. Я принялся искать Виталия Борисыча, но не нашел. Я не уверен, что этот человек вообще существовал.
Редактор попросил меня написать статью быстро, и я выполнил его просьбу. В этой статье было шесть абзацев, пять раз употреблялось слово «сотрудничество» и один раз — «дифференцированный». Часть материала я содрал из какой-то электронной энциклопедии. Думал, переписать своими словами, но стало лень, оставил как есть. Редактор сдержанно похвалил за оперативность. Я так и не понял, что за документы они подписали на этой встрече.
Домой я пришел уже поздно. Стянул штаны, сел на диван, включил телевизор. Волшебным образом в моей левой руке оказалась бутылка пива. Рейнджерс играли с Питтсбургом, и Дубински впечатывал в борт этого ублюдка Мэтта Кука.
Вошла жена.
— Опять этот хоккей! И кальсоны...
У меня уже не было сил их снимать. Я так и сидел в них, пялился в телевизор, сопел. Пиво давно выдохлось. Жена спала в другой комнате. Завтра должен был начаться новый день.



ВЕЛИЧАЙШИЙ ИЗ НЫНЕ ЖИВУЩИХ ПИСАТЕЛЕЙ


В феврале журнал со странным названием «Майские грезы» издал мой первый рассказ. Он находился аккурат между стихами, воспевающими климакс, и статьей одного литературоведа, в которой ставились в прямую зависимость фазы луны и социальная критика в стихах Пушкина.
Что там говорить, я оказался в милой компании.
Публикации я ждал так долго, что когда это случилось, ничего не почувствовал. Ни радости, ни страха, ни раздражения из-за того, что редактор выкинул какие-нибудь строчки. Я даже его не читал.
Тут передо мной встал вопрос: а что дальше?
Это был очень важный вопрос, ответ на который все не находился. Что дальше — я не знал. Возможно, дальше не существовало ничего. Вообще ничего. Понимаете?

Я сидел в одной компании и попивал ром с колой. Вечеринка была шумной, и я бы с удовольствием дал деру, но мне, во-первых, было лень, а во-вторых, хотелось напиться.
Бар находился на расстоянии вытянутой руки. Когда в стакане кончалась жидкость, я, не вставая с места, доставал бутылки и поочередно наливал из них в стакан.
Лед давно растаял, лаймы кончились, кола выдохлась. Меня это не останавливало. С упорством орла, который выклевывал у Прометея печень, я мешал себе коктейли.

После восьмого или девятого лонг-дринка ко мне подсела одна красотка. Ну то есть как красотка... Соображал я уже туго, и, откровенно говоря, некрасивых женщин для меня больше не существовало.
Она танцевала где-то и села в соседнее кресло, чтобы, как она выразилась «промочить горло». В ее манере поведения действительно было что-то ковбойское. Пожалуй, она пересмотрела плохих романтических комедий.
Я не спеша смешал колу с ромом и для нее. Она сделала глоток.
— М-м-м... Какой-то странный вкус.
— Наверное, слишком много рома. Могу добавить теплой колы или растаявшего льда.
— А обслуживание тут ничего, — сказала она и рассмеялась. Я тоже улыбнулся. Она сделала еще один глоток и закинула голову, словно думая о чем-то. Ее светло-каштановые волосы стекали по плечам. Это был блестящий образец игры на публику.
Я тут просканировал свои шансы на секс с ней. Выходило где-то процентов 75-80. Девушка была уже достаточно пьяна.
Мы познакомились. Оказалось, она пришла сюда с подругой. Подруга уже ушла, бросив ее одну. Она здесь мало кого знала, и ей было «немного скучно».
— Здесь слишком много людей в очках, — сказала она. Я украдкой огляделся. Никто очки не носил. Не знаю, может, это было образное выражение.
И вдруг она огорошила меня.
— А ты ведь писатель, верно? Пишешь рассказы, да?
Честно говоря, я не люблю все эти разговоры обо мне. Я теряюсь и чувствую себя неловко. Но я был достаточно пьян, чтобы позиционировать себя  как величайшего из ныне живущих писателей (ВНЖП, как я про себя говорил).
— Да, — сказал я, — пишу.
Света (да, ее так звали, черт возьми, совсем забыл) сделала еще глоток.
— Я читаю твой блог. Иногда.
— Классно. А я читаю твой?
— Нет. Я добавила тебя в друзья, но ты меня добавлять не стал. Зазнался?
— Вряд ли. Просто иногда руки не доходят...
Тут я остановился. На языке у меня крутилась похабная шутка, по поводу того, до чего у меня доходят руки. Но я решил повременить. Рано показывать свое истинное лицо — уцененного поручика Ржевского.
— Я тебе не верю, но прощаю тебя, — сказала Света. — Наверное, я бы тоже себя не добавила. ХОТЯ Я ТОЖЕ ПИШУ РАССКАЗЫ.
Ах, вот оно что, девушка, оказывается, тоже пишет.
— Как называется твой блог? Я добавлю его, — сказал я, роясь в кармане в поисках блокнота. Мне хотелось сделать девушке приятное.
— Брось, — засмеялась она (правда, как-то натужно), — не нужно делать мне одолжения, уж я-то себе цену знаю.
— Мне интересно. Правда.
— Хорошо, — сказала она, — Психокислотная диско-пантера.
— Ха-ха, — сказал я, — очень смешно.
Девушка пристально посмотрела на меня.
— Нет. Серьезно. Так называется мой блог. Психокислотная диско-пантера.
Похоже, это была не шутка.
— Неожиданное название, — сказал я.
— Броское.
— Ага.
Я открыл блокнот и написал в нем: «Антон, пожалуйста, не спи с этой сукой, ради всего святого».
— «Диско-пантера» пишется через дефис, — сказала Света.
— Да-да.
Я закрыл блокнот.
— Готово.
Она сделала еще глоток.
— А рассказы у тебя ничего.
— И у тебя тоже.
— Ты же их не читал.
— Но я уверен, что твои рассказы — ничего.
— Спасибо. Сама я в этом не уверена.
Она вздохнула и протянула мне пустой стакан. Я повторил трюк с ромом и колой. Смешал и себе. Колы осталось мало, и в стакане плавала какая-то бурая жидкость, похожая на машинное масло.
— О чем мы говорили? — спросил я.
— О тебе. Хотела бы почитать твой рассказ, который вышел в журнале. Он хороший?
— Неплохой.
— Я думаю, он хороший.
— Он, безусловно, очень хороший.
— А вот мои рассказы еще не скоро опубликуют.
Она опять горестно вздохнула.
— Не переживай. Упорство рано или поздно приведет тебя к нужной цели.
— Надеюсь. Я хочу устроиться на литературные курсы. Хочу, чтобы мне показали пару приемов.
— Идея благая. Я тоже ходил на такие курсы.
— Ты чему-нибудь там научился?
Я задумался.
— Один человек сказал мне, что писатель должен делать две вещи: как можно больше читать и как можно больше писать. Я и раньше об этом знал, но услышать это снова было приятно.
Девушка опять вздохнула. Я обратил внимание, что настроение у нее как-то портится.
— А я мало читаю...
— Начать никогда не поздно.
— И пишу мало...
— Поэтому ведь ты идешь на курсы.
Она оживилась.
— Да! У меня ни на что не хватает времени. Надеюсь, они научат меня писать быстро и...
— Хорошо?
— Хорошо. Да. И Весело.
— Аминь!
Мы замолчали. Света почти допила этот стакан.
— Честно говоря, — сказала она, — у тебя хватает паршивых рассказов.
Это было так неожиданно, что я едва не выплеснул ром изо рта.
— Да? Ну, наверное...
— Да-да. Есть хорошие. Но есть и так себе. А есть и просто плохие. Ты, откровенно говоря, не Уильям Фолкнер.
Я развел руки в стороны.
— Что правда, то правда.
— Но все-таки что-то в тебе есть.
— Изюминка?
— Если бы ты был булкой, я бы сказала — изюминка. Но ты — хлеб.
Она засмеялась и смеялась долго, запрокинув голову назад. Тут до меня стало доходить, что девушка очень сильно пьяна. Я расстроился. Секс стал менее реалистичен.
— Ладно, — сказал я, ставя пустой стакан на полку, — пожалуй, я пойду.
— Куда?
— Домой.
— У тебя дома хорошо?
— Там тихо по крайней мере.
— То есть все крутые писатели уходят в разгар вечеринки?
— Не все. Но многие.
— А знаешь, не такой уж ты и крутой писатель, — сказала она с вызовом.
— Согласен.
— Ты запятые не правильно расставляешь.
— Есть такое дело.
— И вообще у тебя стиля нет.
— А откуда ему взяться?
— Одного я не пойму — откуда у тебя такая гордыня?
Я решил не отвечать, стал натягивать куртку.
— Уходишь от разговора?
— Ага. Я потом напишу об этом рассказ.
Света улыбнулась. К ней словно вернулась трезвость.
— Ты хороший писатель, Антон. Но как мужик — ты полное ничтожество.
— Почему это?
— Настоящий мужик уже давно пригласил бы меня к себе.
— А если я джентльмен?
— Ты не джентльмен. Ты — мудак.
Что ж, с вечеринки мы ушли вместе. Спустя полтора часа у величайшего из ныне живущих писателей был величайший оргазм. А вот Света осталась мной не очень довольна.
С утра мы проснулись с серьезной головной болью. Ее блог я добавил во френд-ленту, но так и не прочитал ни одного сообщения. Тот листок из блокнота я вырвал, он висит над моим рабочим столом. Когда я не знаю, о чем писать, я просто смотрю на него, и тема приходит сама собой.

К списку номеров журнала «ЗИНЗИВЕР» | К содержанию номера