Баллады Франсуа Вийона. Перевод с французского

Баллада о разногласии с Франком Гонтье

 

Разлегшись в мягкости, тепле и лени,

В сплетеньи занавесей – шёлк, атлас –

С мадам Сидонией в переплетеньи,

Дебелой, нежной, гладкой без прикрас,

Величественный поп пьёт «ипокрас».

Сидона дочь и поп весьма довольны,

Ликуют, оголённый с оголённой

(Я наблюдал их через щель в просвет);

Да, чтоб унять тоску житейской боли,

Чтоб сладко жить, стесняться нужды нет.

 

Гонтье бы Франку и его Елене

Такой бы жизни, даже только раз –

Боюсь, забыли б за одно мгновенье

И свой горшок бобов в обеда час,

И запах лука, что меня б потряс.

Ужель так были им милы их роли?

Но раз легли под куст, в лесу иль в поле,

Тогда какой вопрос? Зачем ответ?

Кровать и стулья им – стесненье воли;

Чтоб сладко жить, стесняться нужды нет.

 

В день две краюхи, но не хлеб: ячмень и

Овёс; пьют только воду – и весь сказ;

Ни славословья им, ни птичье пенье

Отсель до Вавилона – не указ

Мне, что и впрямь так жить – пример для нас.

Да, Франк Гонтье с Еленой побороли,

С Господней помощью, страсть к лучшей доле,

Для них альков – шиповниковый цвет;

А мне-то всё-то это в радость, что ли?

Чтоб сладко жить, стесняться нужды нет.

 

Принц, рассудите, примирите мненья!

Ещё ребёнком слышал я совет,

Не вижу в нем ни зла, ни отвращенья:

Чтоб сладко жить, стесняться нужды нет.

 

Франк Гонтье с его подругой Еленой – персонажи пасторальной поэмы Филиппа де Витри (1291—1360). Вийон не только пародирует де Витри, но и фактически декларирует себя сторонником подлинной человеческой свободы. Полемизируя со старохристианскими тезисами о плотском грехе и о том, что бедность добродетельна, а богатство порочно, Вийон не меняет знак тезисов, а радикально отвергает их. Человек может стремиться к чему ему угодно (хотя над всеми устремлениями Вийон тактично подшучивает) – к достатку, к смиренной трудовой жизни на лоне природы, к плотским утехам – всё это нормально, в отличие от сознательного самоумерщвления и пропаганды бедности и смирения в интересах тех, кто такую пропаганду ведёт.

 

Послание регистратору Гарнье

 

Прошение подать – как вам идея,

Гарнье? Я мудр иль глуп на этот раз?

За шкуру за свою и зверь радеет,

И если сила, ложь, властей приказ

Его ухватят, вырвется тотчас –

Ну, если сможет. Песнь судебных строк

Пропел мне произвол, как Трубный глас.

Смолчать я мог тогда? Или не мог?

 

Капета, короля и богатея,

Чья слава из мясницкой вознеслась,

Будь я наследник – отданный воде, я

На живодёрне б не сидел сейчас

(Вам ясен смысл предшествующих фраз?).

Без прав лишен я прав. Был суд жесток,

В нем жульничество светит напоказ.

Смолчать я мог тогда? Или не мог?

 

Считаете, под шляпою моею

Ни мыслей философских, ни прикрас,

Чтоб написать прошение вернее;

Всего мне хватит, уверяю вас,

Но вот надежды мало в этот час:

Сказали мне, и в том свидетель Бог:

«К повешенью!». Никто меня не спас.

Смолчать я мог тогда? Или не мог?

 

Принц! Я, смолчав, смирясь, немея,

С покойным Хлотарем стоял бы средь дорог,

Таким же пугалом, в полях нездешних тлея.

Смолчать я мог тогда? Или не мог?

 

 

Баллада адресована некоему Гарнье, ведавшему учётом заключённых и, видимо, прохождением официальных документов, в том числе прошений о помилованиях. Приговор Вийону был уже вынесен, в балладе Вийон излагает аргументы как за то, чтобы писать прошение о помиловании («За шкуру за свою и зверь радеет» (в подлиннике «Любой зверь бережет свою шкуру»)), так и против («Но вот надежды мало в этот час» (в подлиннике «Не слишком я полагаюсь на мое разумение»)). «Живодёрня» – так называлась вся тюрьма либо пыточная камера. «Отданный воде,я // На живодёрне б не сидел сейчас» (в подлиннике «Мне не пришлось бы сквозь эту материю пить на этой живодёрне») – здесь Вийон намекает на то, что его подвергли пытке водой. Капет (Гуго Капет) и Хлотарь (Лотарь) – французские короли; о первом говорили, что он сын мясника, сравнение второго с пугалом неясно, хотя и несомненно, что оно непочтительно.

 

Баллада-прославление Королевской Судебной палаты

 

Все органы всех чувств моих пяти:

Глаза и уши, нос, рот, осязанье –

Все члены организма, где найти

Изъян несложно! Ваши излиянья,

Да воспоют подряд благодеянья

Палате Королевской – поместила

Она сюда вас, здесь вас сохранила

(Как беден мой язык! Лишен добра…)

Дщерь нашего монаршего светила,

Блаженных мать и ангелов сестра.

 

Ах, сердце, разорвись, иль проверти

Ты вертелом дыру в себе заране,

Чтоб твёрдостью скалу не превзойти,

Протекшую от Моисея длани,

Плачь посильней, моли понеустанней,

Судом призренно, сердце шепчет мило:

«С Империей нас воссоединила,

К Франсуа добра и к остальным мудра,

Ты, эмпиреем созданная сила,

Блаженных мать и ангелов сестра».

 

Вы, зубы, вас не удержать почти –

Гремите так, чтоб больше об органе,

Дуде и бубенцах речь не вести

Для восхвалений, как и о жеваньи.

Давно б я сдох, примите во вниманье:

Печёнка, селезёнка – всё прогнило;

Дурнодрянное тело мне постыло,

Как грязный зверь, чья в мерзости нора.

Хвала Палате – скверну истребила

Блаженных мать и ангелов сестра.

 

Не откажите, Принц, всего три дня,

Чтоб мне пойти к своим, чтоб от меня

Услышали: «Прощай, aDieux, пора».

Палата, в том препятствий не чиня –

Блаженных мать и ангелов сестра.

 

Баллада написана в тюрьме и составляет пару к т.н. «Посланию регистратору Гарнье», где он так же ставит вопрос о помиловании. Однако если в «Посланию регистратору Гарнье» он отказывается признавать авторитет суда, считая этот суд произволом и прошение о помиловании бесполезным, то здесь он в принципе считает такое прошение несовместимым со своим человеческим достоинством. «Все члены организма, где найти \ Изъян легко» (в подлиннике «Все мои члены, где есть изъян»), и далее (по оригиналу) «мои зубы, где каждый шатается… не заботьтесь о том, чтобы разжевывать», «поймите, я бы умер – печень, лёгкие, селезёнка – то, что ещё дышит» – видимо, указание на пытки, которым его подвергали. «Язык мой бедный! Не снискал добра…» – в подлиннике «Сейчас один лишь язык не может быть достаточен, чтобы воздать Вам Королевской судебной палате достаточные хвалы», т. е. должны поучаствовать все органы, что снижает велеречивость панегирика и дает нам понять, что в действительности речь идёт о проклятии (в переводе заменено на отсутствие «добра» у языка и на то, что все органы должны восхвалять Суд своими «излияниями»). Библейские аллюзии (на историю об иссечении воды из скалы Моисеем во второй строфе, а также «три дня», «пойти к своим» и «aDieux» в посылке) говорят о твёрдости принятого решения не просить помилования и сопоставлении себя с Иисусом (указание на то, что автор «идёт к своим», поскольку, кроме как у них, ему негде достать денег, в перевод не вошло). «С Империей нас воссоединила» (в подлиннике «Восхваляйте Судебную палату, связанную со Священной Империей») речь идёт не столько о Священной Римской империи, сколько о власти церковников, что подтверждается в дальнейшем строчкой «Созданная свыше, где небесный эмпирей». К последнему примыкает и глагол empire (совратить, обратить во зло) в предпоследней строчке третьей строфы «Славьте суд, пока вас не совратило во зло». «К Франсуа добра и к остальным мудра» – в подлиннике «Счастье Французов и утешение чужакам», но трудно удержаться от предположения, что под «Французами» Франсуа Вийон имел в виду себя, и строка становится тем более ироничной. «…об органе, Дуде и бубенцах речь не вести \ Для восхвалений…» – в подлиннике «Сильнее, чем орган, рожок и колокол», но два последних слова омонимичны словам «колпак» и «бубенец» (последнее означает еще и «балда»), т.е. Вийон даёт понять, что всё восхваление – шутовство. В заключение Вийон фактически говорит о смерти как своем сознательном выборе, как об освобождении от тела, «Вы, мое тело, дрянное и дурное» (в переводе «Всё мое тело, гнусно и постыло…»), и действительно благодарит Судебную Палату за содействие этому выбору.

 

Баллада моей матери о молении Богородице

 

Небес владетельницу и земли хозяйку,

Императрицу топей под землей,

Прошу простить простую христианку

И допустить в блаженных Ваших строй,

Хоть нет во мне заслуги никакой,

Но ради Вашей доброй благостыни,

О Госпожа, Владетельница, ныне

Я не веду словесную игру –

Без Вас нет рая, не спасти души мне,

Я с верой сей живу и с ней умру.

 

Скажите Сыну про Его служанку,

Ваш Сын мои грехи Своей рукой

Все снимет; так простили Египтянку,

И Теофил (был грамотей такой),

Оправдан Вами, вновь обрёл покой,

А ведь продался дьяволу в пустыне –

Да пусть меня сей грех навеки минет!

О Дева, славят в церкви и в миру

Плод чрева Вашего, великую святыню.

Я с верой сей живу и с ней умру.

 

Хоть мне, простой бедняжке, древней, жалкой,

Неведом букв порядок, но порой

В часовне церкви, где я прихожанкой,

Смотрю на рай. Там нарисован рой

И арф, и лютней. Рядом ад. Смолой

Облиты, грешники горят. Старинный

Страх чувствую, зато с другой картины

Всё ликованье в душу соберу.

Дай радость мне, Высокая Богиня,

Я с верой сей живу и с ней умру.

 

Вы принесли, Божественная Дева,

Иисуса царственного, нет Ему предела,

Любя нас, Всемогущий – захотел он

Лишь научить нас правде и добру;

Он смерти отдал молодость всецело,

Наш Вседержитель – он такой, и смело

Я с верой сей живу и с ней умру.

 

 

Поскольку мы исходим из того, что традиционная трактовка Вийона как гуляки и уголовника не выдерживает никакой критики, и поскольку в «Большое завещание» он помещает только тех, кого ненавидит, было бы очень интересно узнать, что в действительности скрывается за «Балладой моей матери о молении Богородице». Что у него было против «древней бедняжки» («povretteancienne»)? Может быть, здесь имеется в виду не конкретная мать Вийона, а какой-то другой образ? Но взятый Вийоном бесхитростный тон, отсутствие конкретики и внешняя демонстративная христианская набожность оставляют возможность только для предположений. «Я не веду словесную игру» (в оригинале «Я не жоглирую») в действительности означает, что Вийон ведёт очень тонкую игру и как раз жонглирует словами. С самого начала: «Небес владетельница и земли хозяйка, / Императрица топей под землёй» – именно в таком порядке и с такой титулатурой, совершенно нехарактерной для обращения к Богоматери у «добрых католиков» (в последней строфе будет еще «princesse»). Велик соблазн счесть «подземные топи» просто могилами, из которых в соответствии с еврейской эсхатологией встанут воскресшие мертвецы, когда придёт Мессия, но оснований для такого предположения всё-таки недостаточно. Упоминание Египтянки (св. Марии Египетской) комментаторы считали ошибкой Вийона, хотя от образованного школяра трудно ожидать такой ошибки. Похоже, Вийон здесь намёками говорит о своей (может быть, даже не своей личной, а семейной или общинной) приверженности некоему неортодоксальному культу либо просто особому пониманию христианства. Оно включало в себя свободное изучение и толкование разных, в том числе и «еретических», текстов (упоминание о грамотее Теофиле), снисходительное (а может быть, и сакральное) отношение к сексуальной свободе (отсюда Мария Египетская), неприятие рисованных изображений. Кстати, очень странно, что, говоря об изображении на стене рая (где он видит только музыкальные инструменты) и ада (где мучаются люди), он описывает чувства зрителя в обратном порядке – сначала ужас, потом ликование. Однако он декларирует, что все это не противоречит его поклонению Иисусу, говоря о котором он также использует довольно загадочную риторику (Всемогущий, царственный).

 

Баллада о толстухе Марго

 

Ну нет, я не подлец и не глупец,

Я раб её – на совесть, не за страх:

Марго – достоинств дивных образец,

Я ей служу с оружием в руках.

Народ приходит – тут же впопыхах

Кувшин хватаю и без лишних слов

Иду цедить вино, и стол готов:

Вода, хлеб, фрукты, сыр… Все жрут и пьют,

Вновь будет течка – приходите вновь

В невинный винный дом. Живём мы тут.

 

Но ежели работы под конец

Марго не окупилась – дело швах:

С неё срываю юбку, лиф, чепец,

Кричу: «Моё! Побрал бы тебя прах!»

(Уж очень честность я люблю в делах).

Марго-толстуха, этот враг Христов,

Пробулькав что-то про Христову кровь,

Клянётся честно исполнять свой труд…

Я ставлю ей отметину под бровь

В борделе, где бордо. Живём мы тут.

 

А деньги есть – о, счастия венец!

Марго блаженно пукает и – ах! –

Вопит: «Го-го!» Толстуха – молодец,

По ляжке меня – хлоп! И по лбу – трах!

Без задних ног и проблеска в глазах

Мы спим, упившись, до утра без снов,

И льётся мир, свершается любовь;

Она – на мне, во чреве – гулкий гуд,

Я весь расплющен, вес её суров,

Влачим в лачуге жизнь. Живём мы тут.

 

Вей, ветер; жги, мороз; град, бей сильнее,

И всё ж я хлеб свой с корочкой имею,

Люблю бузить, мне жить так веселее,

Легко с собою сходство все найдут,

Одно к другому: бедному – беднее,

На мышь дурную – кот ещё дурнее,

А честь здесь не в чести. Живём мы тут.

 

 

 

«Толстуха Марго» – название парижского трактира, существовавшего во время Вийона, а также именование самой бочки вина (например, бордо). Вийон от имени хозяина трактира описывает ритуал её открытия и распития, обыгрывая лексику и стилистику, объединяющие пары «трактирщик-бочка» и «сутенёр-проститутка».

 

Реб Франсуа Вийон?

 

Манера находить всему на свете «объяснение с еврейским уклоном» способна вывести из себя кого угодно, не исключая и меня. Причём особенно это касается таких тем, где «еврейский след» изначально не предполагался. Например, тема «Личность Франсуа Вийона». Литературная критика разрабатывает эту тему с традиционных уголовно-авантюрных позиций, образ Вийона-уголовника, вора и сутенёра, балующегося сочинением баллад в свободное от бандитских налётов время, устоялся практически во всех посвящённых ему работах – от академических монографий до продукции кинематографа. Такая трактовка говорит не столько о реальном Вийоне, сколько о психологических комплексах и запросах литературоведов, читателей и прочих потребителей культурной продукции в течение последних пятисот лет. Кабинетные учёные и мирные обыватели нуждаются именно в таком, отважном и рисковом, плюющем на все условности гениальном поэте-авантюристе. Некоторым диссонансом выглядят только слова Аверинцева, отмечавшего весьма сложную, но последовательную теологию, которая у Вийона всё-таки прочитывается. Да, тексты Вийона в основе своей логичны, последовательны, их «второе дно» было понятно современникам, хотя в полной мере, видимо, довольно узкому кругу современников. Скажем честно – о Вийоне мы знаем очень мало, поэтому строить какие-то предположения можно только гипотетически, читая тексты с позиций своих знаний, своей узкой специализации. Я гебраист, и «Баллада поэтического конкурса в Блуа» вызывает у меня совсем не те ассоциации, которые она вызывает, например, у Фаины Гримберг, специалиста по истории и культуре балканских народов. Кстати, именно её исследования и её убедительная аргументация о несостоятельности традиционного понимания личности и текстов Вийона привели меня к этой теме, хотя её трактовка Вийона не совпадает с моей. Но ошибаюсь ли я, или она, или мы оба – всё равно даже неправильное понимание всё-таки лучше, чем отсутствие всякого понимания, и коль скоро «еврейская» версия не противоречит тексту Вийона, зато вполне успешно объясняет его, я предлагаю своё прочтение как одно из возможных.

 

Баллада поэтического конкурса в Блуа

 

Я жаждою томлюсь у родника,

Стучу зубами, пламенем согрет,

Отчизна здесь – отчизна далека,

Я у костра дрожу в преддверье бед.

Я гол, как червь, я как судья одет,

Жду без надежды; радуюсь в слезах,

Отчаяньем превозмогаю страх,

Сквозь смех мой прорастает скорби семя,

Могущественен – власти нет в руках.

С почётом принят я и изгнан всеми.

 

Мысль, ясная для всех, мне нелегка,

Зато в неясном вмиг найду ответ.

Чтоб стать ученым, учатся века,

А мне случайное ученье – свет.

Всё обретя, я нищ, разут, раздет,

Богат, но остаюсь не при деньгах.

Упёршись задом, падаю во прах,

Я вечер славлю в утреннее время,

Наследник не в наследственных делах.

С почётом принят я и изгнан всеми.

 

Я весел, но гнетёт меня тоска:

Хочу я лишь того, на что запрет.

Кто льстит мне, тот мне в тягость, и горька

Мне эта лесть превыше всех клевет.

Но друг мне тот, кто скажет: «Белый цвет

Лебяжий – это чернота в крылах

У ворона», а следующий шаг –

«Жизнь – это просто шутка для веселья».

Всё зная, не могу сказать в словах…

С почётом принят я и изгнан всеми.

 

Мой добрый принц, ведь я уже отпет:

Во всём есть смысл, во мне же смысла нет,

Чужой, несу чужих законов бремя.

Чего желать? Подкиньте-ка монет!

С почётом принят я и изгнан всеми.

 

 

«Баллада конкурса в Блуа» – один из самых известных текстов Вийона. Вельможа и великий поэт Карл (Шарль) Орлеанский пригласил на поэтическое состязание нескольких замечательных поэтов, в том числе Вийона, и предложил написать балладу с первой строчкой «Я жаждою томлюсь у родника». Задание, таким образом, предполагало создание текста, построенного на несуразных противопоставлениях. Формально Вийон с заданием справился, но мы имеем право допустить, что он играет в более сложные игры, что противопоставления в его балладе кажущиеся, и логика в них всё-таки есть, если объяснить текст с помощью «еврейской» версии. Тогда не только идеи чуждости, избранности, фамильярного отношения к аристократии находят свое объяснение, но и «парадоксы» данной баллады превращаются в логичные утверждения. «Маска» Вийона в данном случае – еврей, несомненно, крещёный, но помнящий из семейной традиции какие-то элементы традиционного культа. «Отчизна здесь – отчизна далека» (в подлиннике – «В моей стране я в земле далёкой») – достаточно традиционная мысль в еврейской поэзии, в частности у Галеви. «Я у костра дрожу в преддверье бед» при сопоставлении с предшествующей «Стучу зубами, пламенем согрет» (намёк на лихорадку) показывает, что здесь герой дрожит тоже не от холода, а от страха, видимо, понимая, что в любой момент ему может грозить костёр по подозрению в вероотступничестве. «Я гол, как червь» – аллюзия на Ветхий завет, книгу Экклезиаста («Нагим пришёл я в этот мир и нагим уйду из него»). Кстати, надо отметить, что отсылок к Ветхому Завету у Вийона гораздо больше, чем у его современников при почти полном отсутствии цитат из Нового Завета. «Я как судья одет» – в подлиннике «По-президентски разодет»: президент – глава Судебной палаты, одеяние которого представляло собой меховую мантию и такую же шапочку; вполне возможно, что здесь мы видим указание на то, что у еврея голова всегда должна быть покрыта; «могуществен» без власти и без силы – указание на бесправное, но экономически порой значительное положение евреев. «Отчаяньем превозмогаю страх, / Смеюсь, хоть прорастает скорби семя» (подлинник: «Смеюсь в слезах и жду без надежды; Обретаю смелость в грустном отчаяньи») – традиционные ментально-поведенческие (и, может быть, мессианские) еврейские стереотипы. «С почётом принят я и изгнан всеми» – составленная из двух устойчивых выражений, сжатая до однострочия квинтэссенция еврейской средневековой истории. Правитель приглашает селиться на его землях еврейскую общину, дарует им права, вольности, особые статусы, гарантии от нападок церкви и народа, а потом, когда традиционные еврейские занятия – кредитная деятельность, откупа, в том числе по сбору налогов, торговля – привносят в страну деловое оживление, конкуренцию и имущественное расслоение, новый правитель, желая отвести от себя гнев подданных и заодно разом пополнить собственную казну, поощряет погромы, ограничивает евреев в правах и, наконец, приговаривает их к изгнанию. «Мысль, ясная для всех, мне нелегка,/ Зато в неясном вмиг найду ответ» – свидетельство знакомства Вийона с традицией еврейского комментирования священных текстов (в известном тексте открываются новые глубины) и «пилпула» – теологической дискуссии типа интеллектуальной игры, где ценятся красноречие, умение  играть в логические игры и доказывать любой наперёд заданный тезис. «Чтоб стать ученым, учатся века, \ А мне случайное ученье – свет.» (в подлиннике «Науку (учёность) обретаю внезапным случаем») – слегка переделанная цитата из «Пиркей Авот»: «Кто мудр? Тот, кто учится у любого человека». «Богат, но остаюсь не при деньгах» (в подлиннике «Приобретаю всё и остаюсь в проигрыше») – речь идёт об обретении культурных ценностей, учёности, а также о вышеупомянутых реалиях еврейской жизни. «Упёршись задом, падаю во прах» (в подлиннике «Крутясь назад», «Развернувшись наоборот», французские комментаторы поясняют: «Растянувшись на спине», и далее «испытываю великий страх упасть (рухнуть). «Растянувшись» – в оригинале GISANT. Буквы G на L могут быть случайно или намеренно написаны в рукописи сходным образом, и, вполне возможно, мы имеем дело с неверным прочтением, вроде того, как несколько столетий публиковали итальянский сонет Иммануила Римского, начинающийся на бессмысленное «Tusteso», пока уже в XX веке кому-то не пришло в голову, что там написано «Justoso». Если же Вийон имел в виду LISANT, то начало фразы обретает такой смысл: «Читая наоборот, я испытываю страх…». Вийон, конечно, знал, что ветхозаветные тексты в подлиннике читаются справа налево, «наоборот». «Я вечер славлю в утреннее время» – второе конкретное указание на еврейскую традицию и, как и в предыдущем случае, автор «шифруется», как бы отступает на шаг назад. Но если в предыдущей строке он, как я предполагаю, изменил букву, то здесь зеркально переделал ситуацию. В подлиннике – «Ранним утром говорю: Да пошлёт вам бог доброго вечера». В действительности у евреев день начинается с захода солнца, и потому логичнее было бы сказать: «Вечером желаю доброго дня», но это было бы сразу понятно церковникам, преследовавшим Вийона. «Наследник не в наследственных делах» (подлинник: «Жду наследства, но я ничей не наследник») – не имея права на принадлежность к еврейской традиции, Вийон её изучает либо намекает на своё происхождение и тем претендует если не на обладание ею, то на определённое отношение к ней. «Я весел, но гнетёт меня тоска://Хочу я лишь того, на что запрет» (подлинник «Я не забочусь ни о чём и направляю все силы на то, чтобы Обрести богатства и не претендую на них») – опять-таки речь идёт об изучении религиозной традиции, к которой Вийон не принадлежит. «Кто льстит мне, тот мне в тягость» и далее – в ходе своей учёбы и самостоятельных занятий имеющий университетское образование Вийон, видимо, осознал ограниченность и зашоренность христианской схоластики, лиценциатом которой был, и комплименты своей учёности мог воспринимать болезненно-иронично. Сопоставление лебедя и ворона – если опять-таки предположить не алогичное уподобление белого чёрному, а поискать, в чём лебедь и ворон действительно одинаковы, то можно вспомнить, что в Торе, в книге Ваикра (Левит), лебедь и ворон соседствуют в ближайших стихах (гл. 11, ст. 15 и 18, тж. Второзаконие (Дварим, гл. 14, ст. 14 и 16) в одном гастрономическом запрете. Правда, согласно еврейской традиции там не лебедь, а сова-сипуха, но в переводах (в частности, в Вульгате) именно «лебедь». «Всё зная, не могу сказать в словах…» (подлинник: «Я понимаю всё, ничего не умею выразить») – может быть, здесь и содержится указание на то, что текст имеет и логику, и смысл, и ключ к их раскрытию, но формулировки намеренно запутаны и стихотворение превращено в традиционный «текст абсурда»; та же самая мысль в последующем «Во всём есть смысл, во мне же смысла нет» (подлинник «Я всё понимаю, но нет у меня ни смысла, ни знания»). Далее, в предпоследней значимой строке, Вийон вновь, как и в рефрене, пишет уже от имени еврея: «Чужой, несу чужих законов бремя» (подлинник: «Обособленный, всем законам общий»). Речь идёт о том, что евреи, имея собственный, непосредственно от Всевышнего полученный закон, входят в юрисдикцию тех правителей, на чьих землях живут. Вот так писал человек, подписывавшийся «Вийон», что писалось Villon, а на талмудическом (и нынешнем, современном) иврите это слово означает «занавесь, гардину, закрывающую порог или окно помещения и не позволяющую посторонним взорам в него проникнуть».

Что же добавляет нам эта версия, даже если она неверна? Или верна? Мы вдруг понимаем, что и у французов кто-то выпил всю воду, хотя на сей раз не из крана, а из родника? Или нам вдруг становятся объяснимым постоянное (видимо, на интуитивном уровне) пристрастие к Вийону и к постоянным мотивам его поэзии (скитания, неприкаянность, страдания от несправедливости) таких наших переводчиков, как Эренбург, Мендельсон, Жаботинский, Зенкевич и др.? Нет, конечно. Просто пора стряхнуть груз рутины и посмотреть на конкретные тексты так, как они того заслуживают, с уважением и вниманием к деталям. И может быть, тогда нам откроется новый Вийон – тонкий интеллектуал и весьма изощрённый поэт, философ и теолог, строящий свои тексты на иносказаниях, умолчаниях и намёках, ключ к которым утрачен или почти утрачен. И не надо бояться попыток их понять, потому что, как я уже сказал, даже неправильное понимание всё-таки лучше, чем полное отсутствие всякого понимания.