Ольга Мехоношина

Лоб до смерти помнит ямку на яичной кожуре...

***
Прости меня скорей, пока всё чуют ноздри,
И чист кленовый запах на ключах
Не гроз, и не жары, а оттепели поздней.
И бабочка на кукольных плечах.

А раскраснеться вдруг и так остаться рядом,
И ждать, что брызги напоют – пора,
И запускать дожди за самолётом брата,
Где слишком много в воздухе тепла.

Уже протаян взгляд и женская погода
Собаку дразнит палевым пушком.
И в рёбрах ходит кровь простимого народа,
Два озера несёт с колонки в дом.

***
Крыши –  отмели на небе,
Где плывут без вёсел птицы,
Под напором табуреток
Приседают половицы.

Видишь, лучики на пнях -
Это едкие занозы,
Разгораются как розы
На зелёных пятернях;

В закоптелые оконца
Видно всё - с земли до солнца,
Только ангелы с небес
Лучше видят нас и лес.

***
Если ты будешь верить (и плакать, точно),
Это я - твоя дальняя , так, что без имени помнишь,
Ради чего  я  просыпаюсь ночью?
Резкий мой берег распластан прилюдным прибоем.

Вечер теряет свои черновые кромки,  
Вынырнув с запада,  дымом из чайной воронки.
Не оставляй мне себя, насовсем, если сможешь, -  
Сотни причин. Я тебе не забуду  тоже.

Тонко дрожит на диске хриплый алмаз иголки,
Перепевает жизнь от лица собаки,
Белого поля, которое даже волки
Запоминают исчерканной мелко бумагой;

Шахматной тканью, семантикой сантиметров,
Пальцы гроссмейстер вымазал  в чём-то ясном.
Глаза бы глядели, глядели, слезясь от ветра,
Единственный мой, последняя ревность напрасна.

Но если ты веришь, ещё всё найдёшь - в золотом и разном.

***
Леса тёмная подмышка
Льёт свинцовый частый пульс,
Вяжет проливной одышкой
Жар двойной белесых уст.

Нежно, бедно наклоняясь,
Набухает воздух ниц,
Так похожий, заикаясь,  
На немецкий говор птиц.

Половина у округи
Остаётся синей-синей,
Да червонные лачуги
Перебродят в частый иней;

Чай бормочет на огне,
Ты молчишь, куда уж мне...

И  направив к небу лица,
Мы взрослеем до весны.
И мельчают разом птицы
У  лесной сквозной страны.

***
Себя узнав в обоих списках,
Полночный голод дышит близко,
Пуская грифель по строке.
С последним танцем, налегке,
Синицу скомкав в кулаке.
Десница узнаёт букварь,
Взахлёб сводя свои слова
За время в левых рукавах –
Пока к востоку тянет травы
Земная русская забава.

***
Слякотью, тёртым снегом  – под ноги,
Взахлёб, нараспашку, расплачься и брысь,
Где первые встречные за день потоки
Сбегают - ищи теперь в поле - нашлись,

Не верится в землю, как в пашню грачихам,  
Ступающим посуху, будто в чей труд.
И кашляют кошки верхом на карнизах,
И волосы в шапке   дыбом растут.

***
Такая вот связность - слезится, роняет часы из рук,
И мягкой лепёшкой лицо из платка выставляет.
И всех  нас, своих, именами детей наделяет.
Дом, как  платье со свадьбы, – становится в позу старух.

Вот кашель замучил, а с пяти у окна ждать внуков прохожих -
У неловких подростков объятья, как  крест, широки...-
Эта странность во всём виновата сама -  за других,
Дальше всё легче дни, невесомей. И позже.

***
Чистого духа сухой парафин,
северной сладости утро.
Анестезия - картофельный дым,
Пресно разварен, укутан.
Перед рассветом красно в темноте,
Светлый квадрат  над порогом,
Сам-отворенный на первом кусте
Вышит наброском двуногим.
Здесь нас отчётливо видно, как в щель
И потемнев по-татарски,
Волосы пряные чешут в кудель
Две деревянные сказки.

***
Жалость просыпается при виде островного песка,
Если не обнять его,  кажется, умрёшь  как-нибудь.
Складки, зёрна, чешуя  высохшей воды - кунстка-
Мера перочинно  налипших материком  на грудь.
Перенаселение  моря, где кишат рыбаки,
Скоро-скоро скроются, к вечеру вернутся назад.
Здесь умеют медленно прощаться - беги,
Берег осыпается, движется растерянно - вот так.
Общий поворот - суша огибает небо, а наоборот -
Коперник его знает... То гривы волокут океан,
Каждый замирает на миг, и вот, будто не сам,
видит очень долго  вперёд.

***
В его клыках  ночуют  мышки, бабочки,
Из примет - неопределённое место жительства,
Что до рассвета, встреча на холме, навытяжку -
Не больше чем привычка - прозревать от холода.
                                                               В тапочках.
Часто дразнишь суеверных Мурок кличками?
Вот и я думаю: у них же совсем нет пуговиц,
Если ты - наперерез  /по безналичному,
Безразличному - во избежание путаниц/.

В оправдание - две, на выбор, приличных легенды, -    
No pasaran, мой отъявленный Мендель…

***
Ледяная переправа -
Перекрёсток на мосту.
Мне смешно в стекле направо,
Оборачивайся - тю.

Можешь ехать с шиком, можешь
Долго, как забытый гость,
Сто приветов непохожих
Надышать перчаткам в горсть,

Много топать у порога
И решаться в дом зайти,
Околачивая ноги
Об окурки и замки;

Или обмани нарочно,
Чтоб горела кожа чуть,
Чтобы сжались руки; точно,
Приходи, я отомщу.

***
Надорван веткой голубиный  свод,
И рейсы снега в восемьсот саженей
На земляной торопятся живот
И тонут в очертаниях растений.

Внизу полоски света у снегов -
И, тая от тепла, растут скамейки,
И ночь седым соседом в телогрейке
Испрашивает звёзд, а не любовь.

***
Оставалось только поDelete
Всё, что оставалось, с каждым разом
Строже и быстрее, без обид.

Эхо пересохло поперёк
Жёстких скул, забытых при отъезде
Из селенья каменного, типа
Люди отличаются везде…

Вот молчишь,  как мраморная рыба,
И хватаешь воздух,  как в воде.

***
Дубак - с прищуром от Батыя.
Трещат в ресницах фонари
И уезжают в запятые,
Закрыты двери  изнутри.

По рельсам  носятся ковчеги,
Где пары в воздухе висят,
По кругу сходят наугад,
Чтоб угореть в мороз аптекой.

А снегопад идёт в Сибирь -
Завышены координаты,
И люди   жёлтые квадраты
Целуют в улицу  до дыр.

И подвиг - каждый шаг, и лёд
К себе  по имени зовёт.

***
ни в упор ни с вызовом смотреть
даже жадно думать или вспомни
только верно замертво лететь
с тонкой поднебесной колокольни

ухать в стыд и краску на одном
что не с детства запросто знаком

кто ты если так легко и не
преодолимо одиноко
радость ли где не до смеха  мне
след вослед и сходит снег с дороги

***
Немая забавная щедрость литых инфузорий
Вбивает стеклопакеты в полезную площадь.
Покончить обжорством подушек, ночных, кислородных,
Уже потому что - ничья,  что понятней и проще.
Т.к. легко умещаться в кровати до завтра,
Уверенной:  дальше может быть только лучше.

***
Краснокожими от печки   размягчить крутую соль
Как седой колючий первый  налетает полосой
И ржаные избы тонут и земля плывёт яйцом
Отражение пугая  всеореховым лицом
Что колодезные очи  не забрало  а стекло
Это наглухо сколочен тайный вечер за столом
Три горошины в мундире перезвон воды в ведре
Лоб до смерти помнит ямку на яичной кожуре

***
На Покров  жгут листву, или свет,  или нет ничего.
Лица нравятся снегу.  И проступает зима.
По её рассказам дороги выходят во двор,
Тишина которого упоминает март.
А ребёнок в потёмках изобретает: ма.

Тепло долго держится после себя, после таких
Понятных улыбок, прощений, горячих, как смерть,
Так же непостижимо, как птицы находят след,
Я начинаю любить тебя позже других.
На Покров ждут снегов, забывая у листьев свет.

***
На поджатые коленки брошен вытянутый свитер,
Мимо окон в дикой гонке улетают километры,
Ты мотаешься и хмуришься спросонья (все идите!..):
Ты скорей бежишь, чем едешь,  нарушая знаки ветра;
И, конечно, без билета; и будить не будут ради.
Ты совсем легко одета – наплевать, не на параде;
А конечная под утро, и на память только фотки:
Ну, ведь надо быть кому-то и такой вот идиотке!
Для родных-друзей-соседей – ни  полшутки, ни полслова,
«Мама, ты не понимаешь; суп на плитке; будь здорова…»
…Только станция – большая; только сумку не забыть бы;
Почему-то вниз и прямо,  трубка, и гудки,  и «…Мама?»

***
Выглянет душа
Из своих обносков,
Воля хороша –
Умирать не поздно.
Этот свет – везде,
Дальше будет тоже.
И дождливый день
Бегает по коже.

К списку номеров журнала «УРАЛ-ТРАНЗИТ» | К содержанию номера