Спасибо, снег

    Родилась в Харькове в 1950 году. По образованию художник-педагог. Была художником-оформителем, руководителем детской изостудии, воспитателем в детском саду, социальным работником. Публиковалась в периодике России, Украины и в Интернете. Автор четырёх книг стихов, вышедших в Москве и Харькове. Член Союза писателей Украины. Лауреат Чичибабинской премии. С 2007 года живёт в Эрфурте.

        Виктория Добрынина поэт мужественной искренности. Жизненная драма в её мироощущении ничуть не прикрыта. Боль пробивается в каждой строке. Прорывается сквозь всю, полную человеческого и творческого достоинства, сдержанность. Оно и понятно: о настоящих потерях, о чувстве уходящей в никуда жизни, не кричат. Но и произнесённое негромким поэтическим голосом слово достигает человеческого слуха. Потому что обладает силой поэзии.

                                                                                                                                                                                                                            Д. Ч.

 
* * *
 
Я не то, что готова статистом, готова
Быть кулисою пыльной в театре Господнем,
И глядеть из угла, и не вымолвить слова,
Лишь бы только успеть наглядеться сегодня
 
Опереток Его трёхгрошовых, банальных,
До оскомы знакомых, стократ перепетых,
Неумелых хористочек в платьицах бальных,
Тяжелеющих тружениц кордебалета.
 
Пусть всё будет до сладости провинциально,
Но сегодня, поскольку сюжеты Господни
Развиваются, мало сказать, гениально,
Но зато обрываются, будто бы сходни
 
Пароходные, прямо над глубью, над бездной,
Так что, «завтра» не факт, что настанет наутро,
А настанет, так, может, придётся болезной
Примадонне грести на лодчоночке утлой,
 
Выдираться на скалы и с голоду пухнуть,
Не толкай меня, Господи, на авансцену.
Сил осталось на столько, чтоб только не рухнуть,
Не испортить спектакль, удержаться за стену.
 
 
* * *
 
Гашу очередной окурок,
Старуха, маленький придурок,
Любви оплывший кругляшок.
Ещё сродни разумной твари,
Сквозь дойчешпрахе на бульваре,
Тащу, как в затрапезной таре,
Себя в себе. Ещё шажок.
Ещё полшага. Скрыться в доме,
И вдруг застыть в дверном проёме,
Забыв, куда держала путь.
Воистину, куда держала?
Прости мне, ридная держава,
Когда-нибудь, когда-нибудь.
А я давно, давно простила
За всё, что не было и было,
Что быть могло и не могло…
За мутершпрахе за душою,
За упоительный дешёвый
Стакан заморского «Мерло».
Так говоришь, что путь держала?
Держала девушка весло.
Тебя несло, тебя трясло,
В стакане ложечка дрожала,
Двоясь в вагонное стекло.
Держали пионеры горны,
А нынче пафосно и гордо
Вещает женщина с косой.
Твоя держава повзрослела,
Сообрази, какое дело
Ей до тебя? И полосой
Неровной горного заката
Сползает облачная вата,
Жизнь, как ампир, витиевата,
Как русский реализм, чревата
Печальной гордою красой…
 
 
* * *
 
Такое чувство, что мы в плену,
В раю свобода – от сих досюда,
Мой взгляд выражает злое: – Ну?!
Дождался чуда?
 
Как будто я не цеплялась за
Тебя, надежду, мираж спасенья,
И лучше мне отвести глаза,
Так смуту сеют.
 
Тебе здесь сладко, в пыланье роз,
В тени платанов, легко и сладко,
Нет, я не забыла, как ужас рос,
Разброс упадка.
И как он ширился, с головы,
В разрез цветению лип, акаций,
До самых душ, до «Иду на вы!»
«Свидомых» наци.
 
Ты здесь, за бороду Бога взяв,
Вы оба, Господи, виртуальны,
На фоне ярко-зелёных трав,
Чисты, кристальны.
 
И только я, как дома в окно,
В просвет межоблачный или в память
Впираюсь взглядом: ну где там дно?
Далеко падать?
 
 
* * *
 
Безымянная тварь, пёс продажный, приблудный,
Полно врать, бессловесно вперяясь в пространство
Этим жалобным взором собачьим, тоскливым.
По сараю тебе облака с переливом,
И кудрявые горы в раю изумрудном,
Сколь ни жаждешь спасенья,
твоё
голодранство
Родовое отчаянно и безрассудно.
 
Полно врать, мол, Господнею волей безмолвен,
От касанья ладони хозяйской звереешь,
Холку долу склоняешь и в угол вползаешь, –
Ты, хозяин, хорош, только душу не трожь,
Guten Morgen! – считаешь? Ну, пусть guten Morgen,
Слова злого не скажешь, не то что огреешь,
Хорошо, что не знаешь, хорошо, что не знаешь,
Что цена этой твари – поломанный грош.
 
 
* * *
 
Отечественный графоман
Монументальней за границей.
Река по камушкам слоится,
И, как хозяйку доберман
На поводке,
Влекут проулки.
Вся жизнь посвящена прогулке.
 
На родине суровый быт
И климат, и читатель тоже,
Он искушен, он в корень зрит,
Он откровений ищет, дрожи
 
Какой-то тонкой, чёрт возьми,
Нюансов, изысков, подвохов,
Он не тупеет от возни
Житейской, не приемлет вздохов,
 
Живёт на выдохе, снуёт
По строчкам взглядом неподкупным.
А заграница, та даёт
Не гениальным стать, так крупным,
Храня уютную печаль
Безделия в родной шарашке,
И заводской многотиражки
Неистребимую печать.
 
 
* * *
 
За кого ты меня принимаешь,
Окружающий мир продувной?
Ты как будто меня примеряешь
То к лицу, то к повадке иной,
То к обочине прижимаешь,
Улюлюкаешь за спиной,
То как будто бы приручаешь,
Дорогой подкупаешь ценой.
 
А зачем я тебе, оголтелый,
Без толкового лёгкого тела,
С отлетающей глупой душой?
Впрочем, в том-то, конечно, и дело,
Что остаток её небольшой
Угомону не знает и тлеет
Угольком. И белеет, белеет
Уголком над заплаткою шов,
 
Шовчик облачный по голубому,
Отдаленному неба клочку,
Никогда не смогу по-другому,
Покрути у виска дурачку.
 
Не заплатка, скорее, закладка
На истёртой странице, в конце,
Той, что так перечитывать сладко,
До слезы на дурацком лице…
 
 
* * *
 
Дождь отвесный, беззвучный, легчайший,
Над фонтаном, над каменной чашей
Серой площади городской.
На почтамт, на макдональдс, булыжник –
Дождик – панк, дождик – рокер, дождь – книжник,
С карамелькою за щекой.
 
Жизнь проиграна, песенка спета,
Это ясно, как альфа и бета,
Warten Sie? Нет, не ждите ответа,
Только плеера трескотня.
Обойдутся и без меня
Арифметика, пятая школа,
Повелительный окрик глагола.
Возчик цыкает на коня.
 
Это ретро Европы-старушки,
Для меня, говорящей по-русски,
Представленье, в общем, фигня.
Как шарманщики, как манекены
Кирасиров. Старинные стены
Их казарм, контражур огня,
 
Без меня обойдутся. Я тоже
Обходилась без них. Боже, Боже,
Что я делаю среди дня
Боже, Боже, какого по счету
По дороге к тому повороту
Где уж дальше – всё без меня?
 
 
* * *
 
Спасибо, снег, за то, что скрашивал
Пейзаж чужой,
За то, что ни о чём не спрашивал,
На крыши, ржой
Черепичною покрытые,
Неслышно пал,
Как медленные взмахи крыльями,
Туман ли, пар,
Спасибо, только ты и рядышком,
Ты, – детство, дом,
Ты – радуга над влажной радужкой,
Ты – сон о том,
Оставленном, мелькнувшем, пахнущем
Дитём, житьём,
Шурша болониевым плащиком
Сбежишь ручьем,
За полдня, как тебя и не было,
С чужой земли,
 Как пальма в Арктике, как НЛО,
Пчела Дали…
 
 
* * *
Сама обстановка тогдашней пражской эмиграции отличалась от берлинской и парижской.
Здесь не было той судорожной погони за радостью минуты.
В. Швейцер
 
Как уберечь тебя от жадности
К куску протянутой руки?
Как уберечь себя от жалости
Почти презренью вопреки?
 
Спастись от нищеты чахоточной
Почти бомжа
И трогать влажною щепоточкой
Сласть куража…
 
Но как смертельно после голода
Всё – в волю, всласть, –
Так вместо сдавленного голоса –
Кураж и страсть.
 
 
* * *
 
Хорошие люди сидят за столом,
Хорошие речи ведут,
Каштан и акация с тонким стволом
И тут, понимаешь, растут.
 
О чём я? О чём мы? О чём говорить
В последнем, наверно, дому?
Калитку из рая ещё отворить
Увы, не пришлось никому.