Опыты Андрея Полонского и современная политическая поэзия

В стихах Андрея Полонского мне важна интрига. Скорее даже теплота интриги, дыхание произведений Маркиза де Сада и Шодерло де Лакло. Полонский умеет (возможно, как никто) показать скупейшими (мыльными) средствами, иногда просто междометиями - как из раскромсанной почвы общественных отношений, хорошо удобренных расчленённымии личными отношениями, прострастает аккуратный, но живой гуманизм. Однако вернусь к интриге.

Начинать придётся с "Трёх мушкетёров" Дюма и с выбора врага. Потому что ощущение врага очищает, так мне сказал когда-то один сорвиголова, похожий на тех, что в конце шестидесятых начинали лабать рок. Сорвиголова был сыном клирошанки, дело было в самом начале двадцать первого столетия. Так что про врага не будем; это слишком. А вот с тремя мушкетёрами (а так же Монтенем, Паскалем и Декартом - вот вам и целое столетие) придётся отношения выяснять. С чего начнём? Конечно, с "Опытов". Почти лёгкие (как одинокий клинок без эфеса) законченные фрагменты Монтеня могут называться стихотворениями - поэтическими притчами, записанными прозой. И не только поэтическими, но и политическими. Не скандирование трёх-пяти слов и не знамёна, хотя и это тоже, - трудное пересечение мысли и действия, и всегда - неудача. Даже так: абсолютная и единственная неудача отдельного человека и всего человечества в целом. Но пока один человек (или группа) не определит политику, другой человек (или группа) не купит в магазине десяток яиц и батон хлеба. Политика, однако, тем хороша, что оставляет "Опыты", которые неведомым образом переходят из эпохи в эпоху и являются одним из лучших собеседников.

А если перевернуть зеркало и представить нечто, имеющее быть стихами, но внешне так напоминающее фрагмент записной книжки? Скорее даже: нечто, определённое ими быть (мама решила, что тебе лучше пойти в технический вуз), но по ритму, по интонации - настоящее эссе, со всеми признаками эссе: вступлением, ностальгией, отказом от окончательного суждения, неизбежной торопливостью стиля, меняющейся оценкой явления, даже мерцающей оценкой - но с чёткой в результате всего этого поиска фокусировкой именно на той детали, которая и выражает всю политику сразу. Политику чего? какую политику? Политику нравственности одного человека - а не полицию нравов; какую - внешнюю и внутреннюю. Это и есть - политическая поэзия.

Так что, amigo, для чего мы на этот свет и откуда,

Что там лежало у Каина на пороге,

Сколько парсеков до чуда,

Сколько песен о Боге,

Об этом не будем. Такая частность

Мешает играть чисто, путает карты.

Победа в теннис и есть наше верное счастье.

Или даже поражение, отыгранное с азартом.

("Ни о каких расчетах не говори, amigo...")

Представим далее двух персонажей (это уже ближе к стихам Андрея Полонского 2013 года). Один высок и по виду легкомыслен, хотя любить учить (или как у них говорят: гурствовать), другой невысок, талантлив и серьёзен. Оба - детища одной Alma Mater, почти ровесники. Первый тусит, бессистемно читает, иногда пишет и вроде бы о вечности не заботится. Другой трудолюбиво ведёт семинары, собирает вокруг себя подрастающее литературное поколение, издаёт книги прозы и стихов, но при этом смотрит умным лёгким попугаем, птичкой певчей, укоренённой в вечности. В укор первому, постоянно рефлексирующему. Первый не торопится к окончательному суждению, хотя и любит при случае высказать своё мнение. Второй вроде бы немногословен, и своего мнения не демонстрирует, но у него есть окончательное суждение, и ради своих так называемых "взглядов" он может очень и очень человека обидеть, порой и нахамить, считая, что это рабочий порядок такой. Для первого ситуация в принципе не возможная. И вот, чем труднее первый высказывает своё суждение, тем второй чаще хамит, и уже привык хамить, он уже не может не хамить. Что общего между ними, кроме университета, возраста и страны? Вы угадали: "Три мушкетёра". Это кодовая книга, значение которой для последней трети двадцатого века в СССР ещё предстоит осознать. В русской почве разложившись, мушкетёры стали напоминать юродивых, которые доказывают разумность мироустройства тем, что ходят на головах. Но юродство (ах, если бы Дюма знал, что рядом с его именем и названием его романа появится это слово), Дюма бы согласился, - случай уникальный. Юродство не может быть практикой, оно сделано вручную человеком из его характера и внешнего вида; или, как некогда говорили, - индивидуально.

Стихи, составившие стихотворное тело (если хотите - корпус) обладают выраженным характером, голосом и зрением. С этим невозможно не считаться при чтении, и тем более - при попытке высказывания, которая сама напоминает процесс версификации (стихосложения, дословно). Есть характеры более амбициозные, есть менее амбициозные. И порой не доказать, что в иных тонких, почти человечных, нераздражающих стихах скрыто столько обид и личных счетов автора к окружающему его пространству-времени, что это уже не стихи, а капсулы с ядом. Наоборот бывает реже, и это как раз случаи уникальные. Поэзия всё же любит Гармонию и редко ей изменяет.

Настоящие (2013 года) стихи Андрея Полонского лишены амбиции стать замечательными стихами. Это скорее эссе, записанные как стихи - поэтические очерки. В них есть (может быть автором не вполне разработанная) идея стихотворного дневника: "Опытов" в стихах середины десятых годов двадцать первого столетия. Здесь детали, умилявшие актуальную поэзию начала двухтысячных: ах как смело написать про мобильный телефон, как трогательно поэт сидит в ресторане с вайфаем - становятся на подобающее им место; это только детали. И уже не важно, что за деталь: колесо джипа или картошка с грибами. Несомненно, тот, кто записывает эти строки - зануда (а что вы хотели от милого психа, рождённого в глубоком СССР?). Однако это довольно остроумное занудство, а невыносимая порой банальность начинает восприниматься как хлеб. Кому-то захочется вместо хлеба кейков в фольге - что ж, мироздание подождёт, пока вместо кейков не захочется колбасы, и вот тогда уже о хлебе вспомнится само собою.

Не заявляю, а только предлагаю ракурс - точку атаки к восприятию этих стихов. Им (стихам) удалось решить небольшую, но очень важную нравственную задачку, именно что юродским способом: встав на голову. А решение нравственной задачки есть шаг политический, так что эти стихи - действительно политические стихи.

У замечательного африканского писателя Амоса Тутуолы есть сказка (он писал в основном сказки) как превращённый в корову несчастный герой стоит под палящим солнцем над ведром мочи. И очень хочет пить. И... "сделал первый безумный глоток".  Это описание поступка, имеющего прямое отношение к нравственности. Так вот, продолжаем говорить о Боге, о спасении, и прочем необходимом. А дети уже пишут стихи, где спасение не одно (как мне сказали, и я поверила) - а их много, как новогодних хлопушек.