Перейти московское поле

ПЕРЕКРЁСТОК СТРАСТНОГО БУЛЬВАРА И ПЕТРОВКИ

Тонких лип стволы, скамеек спины. Встречи — мимо, разговоры — мимо. В очи — солнце. Рушится вселенная. Местность называется: Нетленная. Поднимается бульвар Страстной, где зима срастается с весной.

Вот литьё ограды, липы — в тон. Листьев медных, бронзовых — поклон. И вокруг — под рябью — тишина, всем — непобедимая — дана.

Вновь передо мной Страстной бульвар,
памятник, уже позеленевший.
Но душе не спавшей и не евшей,
недостойной,
приготовлен — дар.

Воскресенье: ветошью — на мир. Бытие — светло, лишь округ — сир. Слева приближается Петровка. Бытие — терпенье и сноровка. Бытие: возвышенно и просто, строилось церквушкой у погоста.

Мамы дочерей всегда зовут. У детей —  возвышенный приют. Мамы! Ваши дочери — как свет, даже если их одежды  — нет. Поминанья верный телеграф умягчит и самый строгий нрав.

Нет того, что слегка!
Я любила — века,
я живу — глубиной
всех, кто рядом со мной.

Сердце с той стороны! Твои очи видны, твои песни слышны. Нам по правую руку  — Петровка. Кофе маленький, артподготовка. Обновленье приходит к земле, словно яблоне — в доброй золе. Словно яблоне — в нашей золе.

Белым-белым на тёмном столе.

КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ
(административная элегия)

Ваше Высочество, губернатор Москвы!
(Здесь кончается шапка документа и начинается обращение).
Пишу Вам с просьбой, со слёзною просьбой,
какая бывает у тяжелоболящей,
почти что чахоточной,
с голосом вместо свиста,
со свистом без слов,
с шевелением губ.

Ваше Высочество, губернатор Москвы!
(В исковом документе дано подробное изложение вопроса).
Не понимая назначения кровного родства
в мире, где родители убивают своих детей,
где первородство служит причиной уничтожения,
прошу: избавьте Ваш город и Вашу страну
от этих отцов, матерей, и братков, и сеструх,
у которых в крови написан знак уничтожения себе подобного.
(Истица излагает события).
У них множество дыр и одно оправдание:
их никто не любил,
а их жертвы прощали им всё.
(Написанное далее читается между строк).
Знаю, что избавления не состоится,
но всё же пишу,
потому что я верую Богу и Вам.

Не хватает любви и смерти, и я должна,
а так  же те, кто ещё не совершил убийства, не продал себя и не торчит,
но таких, кажется, придётся долго искать.
(Истица продолжает излагать события).
Я не могу любить, но прожила бок о бок большую часть моей жизни
с гулящими бабами и торчками,
с разного вида предателями и ворами
(доказательства прилагаются).
Ваше Высочество! Не хватает любви и смерти
поколенью убийц, проституток, мошенников и наркоманов.
Их нельзя научить жить по-другому. Они лживы и очень трусливы. Они…
……………………………………..
Да что там.

Ваше Высочество, Губернатор Москвы!

Я прошу завершения. Хоть какого-то.
Невозможны надолго
эти бесконечно больные матери,
эти бесконечно злобные старухи,
эти свихнувшиеся бабы,
эти бесноватые мужики.

Ваше Высочество, Губернатор Москвы!

Я совершенно другой породы. Мой этнос
……………………………….
Да что там.

Москва — Вавилонская печь.
………………………………..
Засим остаюсь искренне ваша,
и жду разрешения.

Я — русская, православная, имя.

КОЛЬЦО

КУЗНЕЦКИЙ МОСТ И РЫЖИЙ ДВОРНИК

*
Уборщик улиц, рыжий воробей,
ютился в бриллиантовой квартирке.
Жильцов там — семь; и каждому — налей
внимания; по горло, без придирки.
Ты как и я: душа и слово.
Я о тебе рассказываю снова.

Цветок раскрытый на асфальте — ты.
Немое обещанье красоты
и грусть;
но сохранился аромат.
Записано на плёнку: ты мне рад.

Возвышенное «ты»! Не отражение,
но тайное Преображение.
Вместилище печалей и обид
взглянувши в сердце, поменяло вид.

*
Теку по ланитам Моста. Покраска — проста и чиста! С опаской идущая — свыше. Внимаю, вникаю и слышу. Мы стали — озимым побегом. Слова показались мне — снегом. Ладейка из  замши моей в волнах стихотворных морей. Не страшно ли: дворник с Лубянки? Московских названий подранки. Свершили свой круг жернова. Мне снегом казались — слова.

*
Изящные стенки теснятся:
которая выступит власть?
Не хочется с вами расстаться,
мне хочется вас целовать.

Зрачка городского хрустальность:
мне нравятся скатики крыш,
запыленных окон зеркальность
и перекрытий камыш.

*
Внутри: мировое пространство! Внутри — половина Москвы. Всевышняя вещь: постоянство, к ней все обращенья — на «вы». Ушедшие! Капельки в речке. В Серебряном вашем Бору печаль рисовала сердечки, и ветер гудел на юру. Но рыжих лучей переулок в пылинках с извечной метлы, хребет у перилец сутулый — внесли юный прутик ветлы. Я жаждала всех воскресенья, и ты — будто образ с него. Я жаждала просто спасенья: от лжи, от всего-ничего.

*
Четырежды времени года.
Зима: звукозапись и гости.
Весна: ароматна погода.
Сгоревшие в лето — не кости.

Лет осень: то зодчество высшее!
Из дворницкой притчи понятней.
Но зодчество мира: ты слышишь?
поэзии невероятней.

*
Прощай, последняя любовь! Ты хороша как божество и власть. Ты милосердна, причиняя мне не боль, а боли часть. Прощай, и юная любовь, мы встретимся потом, уже не здесь, не за одним столом, за времени стеклом, за времени витриной. Мы станем: каждый — со своею половиной, необъяснимой. Прощай, мой братец, рыжий дворник! Здесь снег идёт покорно, здесь основное пространство тянет вверх печальный грохот, вроде огненных карет. Здесь арка — словно каска надо скатом. Внизу — любой покажется солдатом.

*
Я видела как будто птицу,
плетясь едва по старенькой брусчатке
вверх по Кузнецкому Мосту.
Я видела: душа как птица рыжая,
обиженная и бесстыжая,
хоть платья старого нет в гардеробе
давно.

*
Душа прошла в созвездии Стрельца,
ручонкой шевеля в руке Отца.

ВОРОНЦОВО ПОЛЕ

1
ПОДСОСЕНСКИЙ ПЕРЕУЛОК

Подсосенский переулок для меня обозначен розовым двухэтажным домом, в котором располагался зимний сад Саввы Морозова. Подсосенский переулок замечателен тем, что на его небольшом пространстве прижились дома с разницей в возрасте около двухсот лет. Преодолев самонадеянные требования к условиям жизни. Перемолов сознание собственной исключительности. Научившись особому языку — языку московских стен. Научившись особенному смирению стен.

Навстречу вам, особнячки —
молоденьким вахтёром.
Проулков небольших скачки
в чеканке с мельхиором.

Пересечение Воронцова поля и Чистопрудного бульвара напоминает улицу в южном городе. Улочку Шато Руставели во Львове. По левой стороне тротуара.

Обед, кофейня: «Джалтаранг».
Дорогой — наблюдая
и званье стен, и стенок ранг,
и сочетанье — рая.


Трёхстишия

*
Здесь увлекает,
будто бы в полёт неведомый,
плавное объятие пространства.

*
Прочь вырваться душа не может.
Душа по времени скользит:
с Воронцова на Покровский, и далее — на Чистопрудный.

*
Яснее стало грядущее, окутанное строительной дымкой,
чуть отпустила петлю с прошлым связь.
Я здесь училась понимать: что — дружба, кто — друзья.

2
ВРЕМЕНА ГОДА

Не много сил, не много помощи.
Но есть глаза, душа и голос.
Чтоб стать из придорожной овощи
растеньем, приносящим колос.

Зима: скользят подошвы вниз, по долгому скату: к Яузе. Метёт позёмка, жжёт лицо мороз. Где верх, где низ, где остановка — непонятно!

Я благодарна: всем — огня!
Всем, кто запомнил меня.
Я говорю с той стороны стекла
зеркального:
всем — света и тепла!

Весна: в атласе цвета радости и в чёрных кружевах. Спешила сочинять, изображать, встречать. Как будто бы последний год жила я на земле.

Я благодарна: верьте — всем!
Всем душам — именам поэм,
воссозданных из тьмы не мной,
делившим зной и холод — мой.

Шло лето: плавился песок. Кромешное тепло стекало каплями с листвы у деревянного строенья, тревожа высохшие тени. Погода: солнце-клёш.

Необходимо: всех принять,
необходимо всех понять.
Смириться, чтоб найти ответ:
необходимости — нет!

Шла осень: в чёрном замшевом плаще, на мушкетёрских каблуках. Несла упрямства шпагу и желанье обновленья — душе моей.

3
ДОЖДЬ

Простое «ты» стремится к «вы».
Друзья в одном венке со мною!
Но «мы» — венцом для головы,
чужое холоду и зною.

Простите, бульвары! Не все назвала.
Бульвары: судьбы и скрещенья.
Там — временных колец вращенья.
Там кофе с кардамоном, там лежит минувшего зола.

Бульвары все — как в письменах
о лучике впотьмах.
Вверх, вверх! Идёт бульвар из слёз.
Здесь липы с ветками берёз,
ажурные ограды.
Здесь мне почти все рады.
Вниз — долгий скат,
к Яузе,
к таинственной огромной стране в московском поле необъятном.
Трамвайчик прозвенел на языке невероятном.
В усадьбе домик деревянный был приютом всем нам,
пришедшим невесть откуда.
Из небесных стран.
Вернёмся ли туда?
И кто из нас вернётся?
Не рассказать, как Благодать даётся.

МИЛОСТЬ

Нечаянно милость приходит, как мартовский снег.
На косах троллейбусов — крылья, исходом потопа.
Где в речи московской: не Азия, и не Европа,
там будет гора, там — единственный верный ночлег.

Там вновь я иду, так стремительно близко к земле.
Услышав скольженье, взмахнула руками тревожно.
Я снова иду, по водам, в облаках — невозможно.
И пахнет коричневым воском в небесном Кремле.

Касаясь подтаявших крыльев, склонённых под ноги смиренно,
иду, забывая идти, вспоминая лишь мартовский снег.
Вода — от воды; образуется твердь: человек.
Исход суеты и восход в город новой вселенной.

Где море житейское ходит волной в облаках,
где поле московское — будто голубка в руках.

КРЫМСКИЙ МОСТ ЗИМОЙ

Купол ветра над мостом,
всё прочее — потом.

Шли военные: сукно обмундирований. Был девятый день луны, сотый год кампании. Шли военные с войны: поздравленья — пешим. Чтоб священный мир весны в холода утешил. Шипка! Севастополь! Там, в Крыму и на Балканах шли военные с войны — в храм, ступени храма.

Боже, храни Президента!
Услышь меня,
на русском языке
европейскими стихами.

Боже, храни Президента!
Чтобы военные
купили платья и розы любимым.
И тогда женщины перестанут плакать.

Как тело — под крылами ветра; отказывали ноги. Известна только часть вселенского ответа на все вопросы — поздние дороги. Мост опустел: блестящий и немой. Но я-то приходила, как домой. Здесь летом пахло краскою и кожей; и не было вещей, друзей дороже.

Боже, храни Президента!
Чтобы старуха не умерла в троллейбусе,
а старик не мучился жжением в почках.
И тогда мальчик сломает головоломку.

Боже, храни Президента!
И тогда смягчатся взоры наёмников,
они перестанут думать,
что я ненавижу их.

Боже, храни Президента!
И помоги всем,
кто ещё понимает,
как щедра столица.

Я узнаю москвичей по глазам, по руками, по шагам. По любви, со времён покоренья Крыма. Шёл ветер, необъяснимо тяготея к незавершённым кругам.