Владимир Монахов

лю-БОЛЬ. Рассказы



лю-БОЛЬ


«...найти себе горе среди счастья.»
             /А.Дюма, "Шевалье де Мезон Руж"/
«Люби ближнего своего,
но не до такой же степени,
чтобы он невзлюбил тебя.»
               /Из дневника/


1.
Вскоре после рождения внучки жизнь пятидесятилетнего Савельева пошла наперекосяк. А со временем ему, впечатлительному и легкоранимому человеку, стало казаться, что даже и под откос. Внешне ничего трагического не происходило, но Савельев ощущал и телом, и особливо душой, как его скромную стареющую персону тесным кольцом сжимает не проходящее чувство одиночества. Жена, с которой он прожил тридцать лет, стала отдаляться от него, полностью посвятив себя заботам о внучке. Савельева перспектива люлюкаться с малым дитем не приводила в восторг, поэтому он устремлений жены демонстративно не поддержал. "Мы должны быть гостями у них, а не работниками", - сказал как отрезал. Жена неделями жила в молодой семье, приняв на себя все заботы главной матери. Савельев оставался дома один и часто на ночь голодным. Готовить Савельев не любил, не умел делать даже элементарную яичницу. Сложившаяся практика подолгу оставаться голодным его раздражала. Он уже четко определил, что всю долгую совместную супружескую жизнь они двигались как бы в разные стороны. И хватило появления внучки, чтобы разбежка в стороны усилилась.

Охлаждение между супругами произошло давно, но оно как-то скрывалось обоими, а после рождения внучки получило законченную форму. Как это часто бывает в таких семьях - жена практичная и порывистая на все новое, то Савельев к жизни под таким надежным крылом был мало приспособленным и всецело опекался женой даже по мелочам. Но в то же время он был непомерно обидчивым и излишне требовательным к близкому окружению. А поскольку близкое окружение поредело и стало удаляться по объективным причинам, то Савельев предпочел организовать свое собственное движение удаления. Естественно, лучшим объектом для этого могла стать другая женщина, но поскольку Савельев по работе имел дела в основном с мужиками и места, где пребывают дамочки, особенно те, которые и в одежде кажутся обнаженными, никогда не посещал, то завести новый роман ему явно не светило.

2.
Последний раз такая попытка сорвалась лет в сорок пять, когда он стал по выходным захаживать на чай к своей личной парикмахерше, схоронившей годом раньше мужа и товарища Савельева. Вел с ней умные беседы за текущую жизнь и даже еще не сформулировал для себя мысль, куда это может завести, как одинокая шустрая бабенка однажды проявила инициативу, и Савельев ощутил на себе ее горячие быстрые руки. "Что ты такой неловкий, - зашептала она ему в ухо.- Обними же меня покрепче, погладь!". Савельев растерялся. Тут тебе и мысли, что он давненько и законную свою супругу не обнимал, и память о товарище, которого схоронили недавно, да к тому же еще и активная раскрепощённость вдовы напрочь смутили Савельева. Нельзя сказать, что он был зашуган однообразием сексуальным семейной жизни, но он явно струсил. И потому резко поднялся, всем телом оттолкнув жаждущую ласк даму, и ушел, оставив ее в полном недоумении. Она еще попыталась при новой случайной встрече выяснить отношения, но Савельев глухо буркнул, что не собирается изменять жене, хотя и так было очевидно, что основная причина крылась явно в другом. "Да, господи, много ли нам уже нужно?! Обнял бы, поцеловал, поговорили бы, ты ж такой умный, тебя слушать одно удовольствие", - канючила подхалимски вдова, но Савельев остался непреклонен. И хотя он гнал прочь от себя мысли о том, что активная половая жизнь прошла, но они сидели в нем прочной занозой. Поэтому Савельев в своем одиночестве без жены думал о тех, кого было приятно вспоминать. Их было немного - всего семь девушек и женщин, в том числе и его супруга, роман с которой был быстрым и закончился женитьбой. Вспоминались молодые годы семейной жизни, правда, неожиданно примешивались скоротечные романы Савельева, которые не имели далеко идущих последствий. Он уже в который раз подумал: изменяла ли ему жена? То, что не могла блюсти верность, и дураку понятно. Когда у него случалось, это не становилось предметом семейных разборок, а жена ведь тоже могла пройти со своими романами незаметно для его глаза, тем более, что Савельев был человеком ненаблюдательным.

В один из одиноких вечеров Савельев достал старый проигрыватель с виниловыми пластинками, которые каким-то чудом сохранились в их доме, и стал слушать песни молодости. Под них вспоминалось приятней, а одна из песен - про скорый поезд, который уносит лирического героя куда-то вдаль, напомнила ему о его первой юношеской любви - Марии Мохначевой, с которой он учился в школе. Затем он уехал из города и даже несколько месяцев переписывался с ней. Но эпистолярный роман вскоре оборвался: Мария вышла замуж. Красивая девушка всегда была под пристальными и жадными взглядами местных парней, а поскольку Савельев уехал служить в армию на два года, как Марию тут же атаковали оставшиеся на гражданке. Именно песня про скорый поезд звучала на перроне, когда Мария провожала Савельева. И теперь песня будила в нем все прежние воспоминания того радостного времени. К музыкальным пристрастиям мужа жена осталась равнодушна, только однажды упрекнула неопределенно: " Какой же ты все-таки..." - и оборвала фразу на полуслове. Недоговоренность всегда была визитной карточкой их дома.

3.
Савельев каждый день ставил пластинку с песней по несколько раз, слушал и вспоминал, вспоминал, вспоминал... Жаркие поцелуи в подъезде и в беседке соседнего детского сада, куда они заходили с Марией, прячась от любопытных взглядов прохожих. То было целомудренное время, когда молодые скрывались от посторонних глаз и не демонстрировали свои желания и чувства посторонним людям. Савельев ощущал под одеждой упругое тело Марии, которое тянулось к нему каждой клеточкой. Но был между ними негласный внутренний запрет не спешить, не делать этого раньше отведенного кем-то срока. Запрет действовал с ее стороны и укреплен был внутренней робостью Савельева, который боялся не того, что произойдет во время, а после всего. Девушка представлялась ему такой возвышенной, такой чистой, что он просто панически опасался делать с ней это.

Когда ему написали, что Мария вышла замуж, Савельев решил застрелиться и попросился вне очереди в караул. Стоя у самолетов под чисто вымытым летним дождем звездным небом, он дважды уже был готов к выстрелу, но каждый раз видел падающую звезду и успевал загадать желания. Годы спустя Савельев уже не мог с точностью вспомнить, о чем были его желания, но то, что оба посвящались Марии, знал наверняка. И жажда проверить, счастливые ли звезды падали над ним, спасла его тогда от рокового шага. После этого Марию он видел один раз. В родной город он приехал годы спустя на похороны матери. Савельев возвращался на девятый день с кладбища, а навстречу ему шла Мария, держа за руку маленькую девочку. Мария была грузной, рыхлой, потной. Лишь глаза напоминали прежнюю Марию, да семенившая рядом девочка была точной копией её в молодости. Все это Савельев увидел в одночасье - и внутренне усмехнулся. Эта кривая усмешка злорадства всегда появлялась на его лице, когда он торжествовал. Удивительно, но ничто не дрогнуло в сердце. Оно было сухим и равнодушным. Он знал, что в отличие от Марии мало изменился, подтверждение этому читалось и в ее глазах. Мария тоже узнала Савельева, он видел ее смятение во взгляде, и еще он видел в ее глазах мольбу: не подходи! Именно так - проходи мимо, не останавливайся. И по тому, как Мария убыстрила шаг, стремясь проскочить мимо Савельева, убедился, что правильно понимает её. А так хотелось остановить, что-то сказать, не обязательно обидное... В этом отрезке в несколько секунд Савельев в последний раз выполнил желание Марии: они разошлись, не проронив ни слова, даже не поздоровались. Потом Савельев со стыдом вспоминал эту встречу, но ничего нельзя было поправить, изменить. Оставалось только забыть, вычеркнуть её из своей жизни.

И теперь эта музыка, эти песни, эти воспоминания будили в Савельеве мысль, что жизнь могла пойти иначе. Именно с Марией она могла быть другой и у него, и у нее. Ему почему-то казалось, что они оба несчастливы. Он здесь - на чужбине, она там, в их родном городе. Он не сомневался, что Мария живет в их городе, и никуда не уехала. И ему нужно ехать к ней. Если не переменить их жизнь - что менять, ведь жить осталось то всего ничего, то хотя бы все прояснить. Ехать недалеко, всего одну ночь поездом. При постоянном отсутствии жены никто и не заметит его отсутствия. С этими мыслями Савельев обнаружил себя в поезде засыпающим на нижней полке полупустого вагона. Спал Савельев так крепко, что проводник с трудом разбудил его перед станцией назначения. Даже не умывшись, не почистив зубы и не расчесавшись, Савельев выскочил на перрон родного города, где он был единственным прибывшим пассажиром.

4.
Только выйдя на площадь перед вокзалом, Савельев впервые подумал, что он не знает адреса Марии. Мимо шли незнакомые ему люди. Он внимательно всматривался в лица, пытаясь прочитать что-то знакомое в них, но это были лица неизвестных ему людей. Город тот же, а лица другие. Родственников в городе не было, над всеми завязал земляные узелки могил на старом кладбище. Но в старых городах люди редко меняют адреса, осенило Савельева, и он решительно направился к дому, где подолгу простаивал с Марией под ее окнами. Мать требовала от них быть на глазах - и Савельев свято соблюдал установленное правило, и потому ему доверяли, когда он изредка умудрялся уводить девушку подальше от родительских глаз.
Городок небольшой, здесь в любую точку, если ты налегке, можно без труда добраться пешком, особенно когда у тебя вдоволь свободного времени. Савельев не знал, радоваться ему, что мало здесь изменилось за время его отсутствия, или огорчиться, что перемены, прошедшие по стране, почти не коснулись здешних мест. И принял как должное, как факт, что ему будет легко найти дом Марии. Пока он об этом думал, ноги его несли по известному адресу, и опомнился он лишь, когда встал перед дверьми и не раздумывая нажал на звонок. Открыл маленький мальчик все с теми же живыми синими глазами, "внук" - промелькнуло в сознании Савельева, а за ним, тяжело ступая, вышла женщина. Толстая, распухшая, с усталым лицом изработанной бабы, с легким запахом винного перегара.
- Тебе чего? - посмотрела она без удивления на Савельева.
- Мария, это я, Савельев Виктор!
- Узнала, ты мало изменился, не то, что я - разнесло.
- Хотел тебя повидать! Поговорить!
- Однажды виделись, даже сделал вид, что не знаешь меня, не поздоровкался, - напомнила Мария ту давнюю встречу.
- Прости!
- Ерунда. Я и сама-то не хотела с тобой говорить. Так чего приехал?
- Знаешь...- Савельев осекся, потоптался как-то неловко, огляделся по сторонам, снова увидел мальчика с синими глазами, который так и стоял перед Марией и внимательно слушал их разговор, и решился сказать главное прямо здесь.- Я только сейчас понял, что всю жизнь любил лишь тебя. Когда мне сказали, что ты вышла замуж, то думал - застрелюсь и уже был готов пустить пулю. Но на посту я увидел падающие звезды и загадал желание, что мы снова встретимся и все у нас будет хорошо, - как-то неожиданно Савельев вспомнил содержание своего желания, которое до сих так и осталось неосуществленным.
- Видать, звезда, Витя, была несчастливая для нас. Поздно менять и соединять собрался. У меня уже внуки...
- Так у меня тоже внучка...
- Тем более! И катись колбаской по Малой Спасской, - неожиданно выкрикнула она знакомую с детства поговорку, резко задвинула за спину внука и захлопнула дверь перед гостем.

5.
Савельев окаменело стоял перед дверью, где безвыездно прожила его любимая девушка, состарилась, огрубела. Он пытался понять, что делать дальше, как поступить? Но тут услышал мужской голос за дверью: "Кто там?". Женский в ответ сказал: "Урод какой-то, адреса перепутал, девушку всё свою ищет". Мужской подытожил: " У нас тут девушек отродясь не было, только ****и". И женский и мужской смех заставил Савельева отойти от двери. Он еще в горячке хотел позвонить, вызвать Марию и наговорить ей гадостей, которые в нем тлели прежде, копились словами, предложениями, монологами и прятались в преисподней души, никогда не выходя на свет. Но передумал и пошел на улицу, во двор, где бегали дети, где мало что поменялось за время его отсутствия, только люди были другими.
Они не узнавали Савельева, и он никого не знал. Выйдя на свет, он решил направиться туда, где его знают и ждут - к могилам папы, мамы, бабушки. Там можно все рассказать как на духу, там и выслушают, и подскажут. Хотя и там Савельев не ждал успокоения: найдет ли он могилы самых дорогих ему людей, ведь если город не изменился, то кладбище всегда в переменах новостроек.



Одинокие
/сказка для юношества/


                                                                       Земля не принадлежит человеку –
                                                                       Человек принадлежит Земле.


С незапамятных времён жила на земле одинокая Большая Гора. Ничего за миллионы лет не проросло на её склонах, не поселились ни животное, ни птица… И вот однажды на склоне проросло Маленькое Дерево. Оно было таким крохотным, что Большая Гора не сразу его разглядела. Но когда обнаружила – очень обрадовалась и стала жалеть и оберегать его. Уже не скатывались огромные валуны с вершины Большой Горы, снег лавинами не стекал по этому склонам. Большая Гора жалела единственное живое, что проросло на ней. И когда Маленькое Дерево окрепло – предложила:
- Взбирайся на мою вершину и живи там. Оттуда видно весь мир. Ты будешь всё знать и рассказывать мне по ночам, что делается вокруг нас за день.
- Хорошо, - согласилось Маленькое Дерево, немного подумав. И перебралось на вершину.
Почва на вершине Большой Горы была трудной, но Маленькое Дерево не испугалось и решило:
- Я не уйду!
И чтобы исполнить это желание, оно стало пробиваться своими корнями вглубь Большой Горы, стараясь проникнуть до воды. Корни Дерева медленно разрастались в сердцевине Большой Горы. Проникая в глубину, они истощались и отмирали. Но отрастали новые корни и мужественно тянулись к живительной влаге. Дерево рушило своего нового друга, и Большая Гора, чувствуя это, утешала себя, что пройдёт ещё немного времени, и Маленькое Дерево достигнет воды – вот тогда они заживут свободно и весело. Большая Гора испытывала невыносимую боль, от которой хотелось кричать, но она крепилась, повторяя про себя:
- Всё вытерплю, но не прогоню Маленькое Дерево…
Большая Гора знает, что такое одиночество, она прожила в нём миллионы лет и теперь была готова вытерпеть любые муки, лишь бы иметь возле себя хотя бы одно живое существо.
И вот однажды Маленькое Дерево сказало Большой Горе:
- Я пью твою воду!
- На здоровье! – ответила Большая Гора.
Ей стало очень приятно, что Маленькое Дерево сумело прорасти её – такую большую.
- Ты знаешь, у тебя очень вкусная вода, - сказало Маленькое Дерево.
- Спасибо!
Большая Гора была смущена этой похвалой. За миллионы лет ещё никто не говорил ей таких приятных слов. И она подумала: «Какое прекрасное Маленькое Дерево растёт на моей вершине!». А вслух сказала:
- Если тебе будет мало этой воды, ты не стесняйся, ищи ещё. Я потерплю!
- А тебе было больно? – участливо спросило Маленькое Дерево.
- Мне было больнее, когда я тебя не знала.
- А к нам кто-то идёт!
- Как оно выглядит?
Большая Гора трепетала от счастья и хотела знать, кто же в этот прекрасный день будет их гостем.
- Оно не похоже на нас с тобой. И оно без корней…
- И без воды?
- Наверное.
А в это время к подножию горы подходил Человек. Вот уже много лет он ходил по земле один – и не было у него ни друга, ни любимой, ни верной собаки. Остановившись у Большой Горы, он посмотрел на её вершину и подумал:
- Если даже это Маленькое Дерево смогло забраться туда, почему бы мне не попробовать свои силы?
Он затянул пояс туже и стал карабкаться на вершину. Семь дней и ночей он был в пути, изранил руки и ноги, но добрался.
- А вот и я! – сказал он устало Маленькому Дереву.
Но Дерево промолчало. Оно не понимало языка Человека, как не понимала его и Большая Гора.
На вершине было одиноко и холодно. Человек посмотрел вокруг, и ему стало совсем тоскливо. Делать здесь ему было нечего, и он решил возвратиться. Но просто так уходить не хотелось.
- Срублю-ка я дерево, - подумал он вслух, - и погреюсь перед дорогой.
Так и сделал. Быстро запылал небольшой костерок. Человек сидел возле него, протянув руки к огню, и что-то нудно пел. Слов у песни не было – одно мычание. Но Человека это нисколько не смущало. Он был здесь один и пел как ему нравилось.
Когда костёр отгорел, Человек поднялся и пошёл вниз… И пока он шёл, за его спиной тлели головешки от Маленького Дерева… И чем дальше Человек уходил, тем сильнее его окутывала темень и тоскливее становилось на душе.
И вот снова Большая Гора осталась одна. Шло время, и корни, оставленные в её сердцевине Маленьким Деревом, сотлели. Большая Гора, которая была крепка этими корнями, развалилась…
Когда снова через много лет Человек пришёл на это место, он не узнал его. Проходя мимо, он думал о бесконечности своих владений и о своём бессмертии.


Человек
/cказка для юношества/



Друг почувствовал носом приближение тепла и проснулся. Тепло всё усиливалось и увеличивалось. Друг сначала чувствовал его всей мордой, потом телом и так до кончика хвоста. Каждая клеточка начинала нежиться под действием этого тепла. И в этом было что-то очень-очень знакомое, но что именно, Друг вспомнить не мог.
Две недели Друг ночует на пустыре в небольшой выемке, в которой он еле-еле помещается. Всю ночь он не покидает её, боясь пропустить этот момент пробуждения. Но каждый раз ощущение знакомого тепла приходит к нему. Сегодня Друг решил идти навстречу теплу.
Он долго размышлял – времени для этого было предостаточно – нужно ли это делать? Друг обдумывал целыми днями: долго ходил по пустырю, старательно принюхиваясь ко всему непонятному и странному, да всё никак не мог принять окончательного решения. За это время он успел изучить пустырь до мелочей. Пустырь Другу нравился! Это был его пустырь! На нём не было никакой пищи, но Друг готов изгнать с его территории любую собаку, боясь, как бы она не позарилась на его тепло. За своё тепло Друг готов стоять насмерть!
…И вот старые мышцы под действием неизвестного тепла совсем расслабились. Друг прикрыл глаза от удовольствия – было такое ощущение, будто он пробежал очень большое расстояние, а потом в изнеможении лёг на землю. Не хотелось даже шевелиться. Только кончиком хвоста Друг играл. Теперь всё тело было окутано теплом, казалось, что даже воздух вокруг нагревается.
Но Друг пересилил себя, недаром он считался когда-то дисциплинированной собакой. Он медленно стал выпрямляться. Места в выемке ему не хватало, и он легко катнулся, очутившись на ровном месте.
Друг лежал, поджав под себя задние лапы, а голову положив на передние. Он смотрел в сторону, откуда чувствовалось приближение тепла.
Теперь Друг чувствовал и запах еды. По языку скользнула сладковатая слюна и упала на землю.
И тут Друг увидел впереди пятно. Это оно излучало неизвестное тепло. Друг весь потянулся к нему, так что хрустнули косточки. Постепенно пятно прояснилось и приобрело очертания человека. Друг поднялся и сел.
Человек шёл пустырём очень быстро. Другу нравилось, как тот спешил, будто зная, что эта территория кому-то принадлежит и нужно пройти её незамеченным. Человек постоянно оглядывался по сторонам, иногда останавливался и прислушивался. Друг знал, что Человек боится неизвестности, и он чувствовал себя с ним на равных. Друг готовился, чтобы сейчас выйти к Человеку. Это было его единственным стремлением в последние две недели, оно должно было принести ему радость, и Друг не мог отказать себе в этом.
Между Другом и Человеком оставалось совсем короткое расстояние. Сейчас Человек пройдёт немного и начнёт удаляться.
Друг встал в полный рост. Ему даже показалось, что сейчас он намного выше себя обычного и, может быть, даже вровень Человеку. И Человек остановился, увидев Друга. Весь сжался. Друг почувствовал это, потому что резко убавилось тепло. И оттого сердце нервно затрепетало в груди собаки.
Человек зачем-то нагнулся. Другу было знакомо это движение, но он не мог подумать об этом Человеке плохо и сделал ещё несколько шагов навстречу. На этот раз они были увереннее. Человек поспешно выпрямился. Друг почувствовал, что они смотрят в глаза, но из-за темноты не могут ничего понять. И в этот момент Человек размахнулся, и что-то тяжёлое бухнулось с правой стороны. Друг попятился. Человек снова размахнулся, и что-то упало перед собакой и подкатилось совсем близко. Друг нагнулся и понюхал предмет. От него тянуло сыростью и землёй. Друг презрительно фыркнул и выпрямился.
Человек стоял на том же месте. Друг отвернулся от него и с пол-оборота наблюдал, что тот будет делать дальше.
Тогда Человек начал пятиться. Друг не сделал ни одного шага за ним. Человек повернулся и побежал. На ходу он постоянно оборачивался и следил за Другом. Но собака по-прежнему оставалась на месте.
Друг весь сжался: он чувствовал, как тепло сходило с его тела и его окутывал утренний холод. Потом только кончик носа ещё долго ощущал комочек тепла, а со временем и это пропало. Всё было как и прежде, только значительнее, быстрее. Значительнее….
Друг постоял до тех пор, пока не закоченел. И только тогда пошёл к своему месту. Стал моститься. На этот раз выемка показалась ему просторной. Друг крепко сжался, приник головой к животу, а кончик хвоста закусил зубами. Это была его любимая поза.
Друг долго убеждал себя, что нужно непременно заснуть до прихода настоящего дневного тепла.

К списку номеров журнала «Тело Поэзии» | К содержанию номера