Оторопь

Через заросли красно-бурых кустарников, тоненьких блестящих осинок-берёзок мы вошли в зимний лес. То была опушка, воротничок леса. Но здесь дерева степенные, высокоствольные. Остановитесь, прислушайтесь к своему дыханию. Воздух свежий, студёный. Чистым снегом пахнет. Хорошо!

Славный снег выпал, мягкий, пушистый. И целёхонькие снежинки россыпями бриллиантов светятся, сверкают, искрятся, несмелый ветерок, шёпотом гуляющий средь деревьев, их легче пуха подхватывает и бережно опускает. А бывают снежинки, как крупка, они белыми рыхлыми градинками выпадают, как слипшаяся сахарная пудра, как мерцающие звёздочки, как мохнатые пёрышки — такие художники на картинах любят изображать, но эти — самые красивые, ажурные лучистые — из детства, тогда, упав на ладошку, они казались огромными и сказочными, но, к великому огорчению, тихо истаивали и растворялись.

Солнечно, но оттепелей и сильных ветров не было, оттого не взялись снега корочкою наста. В сугробах снег тоже разным бывает: воздушным, шелковистым, бархатным, колючим, жёстким, клёклым, воглым, — не счесть, всевозможным. А какие разные случаются снегопады: глухие отвесные, косящие наклонные, карусельные, а ещё — слепящие метели и хлёсткие метелицы, разгульные вьюги, тоскливые завирухи, заверти, замети, позёмки... Ух, попадал я в снежные передряги, — как-нибудь расскажу, если не очень торопитесь.

Сегодня снег радостный. Праздник, а не снег.

Дробинки следов видите? Эту строчку мышонок оставил. Пробежал немного, припорошенные сухие былинки понюхал, развернулся, чиркнул тонким хвостиком пышный снежок, заспешил дальше и нырнул в рыхлую норку. Сейчас он под снегом, — в придавленных опавших листьях у него лабиринты проходов и уютное круглое гнёздышко, выстланное мягкими сухими травинками и пушинками увядших цветов. С одним таким мышонком я дружил.

Много лет назад работал на таёжном Севере учителем. Там настоящая тайга начиналась сразу за домами посёлка лесорубов. После школы, а иногда и до уроков, я ходил в таинственные чащи. Ступал по мягкому толстенному, годами нараставшему ковру осыпавшихся пихтовых иголок, — идёшь, затаив дыхание, потому что шагов своих не слышишь. Бродил вдоль дивного таёжного ручья, вода в нём чистая-чистая, и гладкие камешки на дне словно колышутся, пытаются обогнать один другого. А однажды я заблудился. Когда неблизко уходил, старался придерживаться чуть приметной тропинки, набитой охотниками к дальним озёрам и зимовью. Но тут увлёкся табунком рябчиков, всё время отлетавших от меня, стал за ними продираться через цепкие кусты, обходить завалы рухнувших деревьев, вывернутых корней, и заплутал. Был конец октября. Небо мерклое. Меленькие снежинки мельтешат. Знобко мне стало. Решил в посёлок возвращаться. Пытаюсь на тропку выйти, да найти не могу. Стараюсь одного направления держаться, пробиваюсь сквозь дебри, а вновь свои же рыхловатые следки на снежной порошице вижу, — оказалось, что круги наворачиваю. Всполошился. Неужто в тайге ночевать придётся? С собою даже спичек не взял, обут в ледяные сапоги, ноги стынут. Назавтра у меня — день рождения, двадцать пятое. Вот попал... А может, попытаться выйти по своим следам, — рассуждаю, — пока их ещё не совсем присыпало. Разворачиваюсь и по едва различимым отпечаткам резиновых сапог начинаю распутывать собственные блукания. Долго ли коротко, а вышел-таки на знакомую тропиночку. И едва успел, потому как запорхали большие лохматые снежинки, и натоптанное мною скрылось, исчезло в белом саване. От сумятицы и беготни распалился, вымотался. Сел, привалился спиною к лиственнице, ладони в рыхлый снежок опустил, а там кустики брусники, а на них твёрдые шарики. Коченелыми пальцами веточки прочёсываю и мёрзлые ягодки с чистым снегом в рот отправляю. И так мне хорошо стало! С кем бы радостью поделиться? Тут-то он и появился. Лесной мышонок. Тёмный на снегу, кругленький. Нащупал в кармане батончик с изюмом, в школе купленный, отламываю кусочек, протягиваю зверушке. Подумав, тот подбегает, осторожно нюхает, доверчиво берёт угощение в маленькие лапки и быстренько уносит под ворох опавших листьев. Покрутившись, пошуршав в своей крохотной берложке, возвращается. Немного погодя от моего батончика ничего не осталось. Из смурого, ненастливого неба лохматый снег полетел охапками. Я попрощался с маленьким приятелем и поспешил домой. Снегопад усиливался, густел, а когда я подходил к посёлку, стал таким плотным, что вытянутой руки невозможно увидеть. Ночью я сочинял письмо девушке Люсе о первом снеге и забавном мышонке. Любимая связала и подарила мне красивый шерстяной пуловер солнечного цвета, он меня грел, в печке потрескивали, шипели и пищали сырые поленья, пахло смолою, а снег за мокрым окном всё падал и падал. Но утро было восхитительно погожее, ослепительно-лучезарное. С хорошим настроением отведя уроки, купил два батончика с изюмом, и заторопился в заснеженные кущи. Рыхлый снег был по колено, но я бороздил его не хуже вездехода. Смог найти вчерашнюю лиственницу. Под нею на первоснежье увидел бисерные тропочки моего дружка. Через малое время он и сам объявился, узнал меня, подбежал и привстал на задние лапки. Один батончик я покрошил ему, другой съел сам. Так и отметили мой двадцать второй день рождения. Мышонок был внимательным и отзывчивым собеседником. Я ещё с неделю приходил к маленькому другу, приносил лакомство. Конечно, я считал себя серьёзным взрослым человеком, в тайгу ходил вовсе не для этих встреч. В руках у меня были то ружьё, мечтал добыть царственного глухаря, то спиннинг с удочкой — на благородного тайменя. Но в трофеях случались только рябчики, да хариусы. Потом повалили непросветные дремучие снега. А когда погода наладилась, раза три пытался найти ту лиственницу, и не отыскал. Огорчался, успокаивал себя, что в норке под пухлой снежной периной крохотному мышонку должно быть тепло, а запаса моих гостинцев хватит надолго.

Давно была та история. Девушка Люся стала моей женой, — получив в подарок вязаный ею пуловер, посчитал, что просто обязан жениться. Я уже не пишу простодушных писем. Некому. Но иногда сочиняю наивные рассказы. Будто бы с кем-то беседую. Как с тем чутким мышонком в тихой тайге на снегу под высокой лиственницей, сбросившей до весны свою хвою.

Ну вот, опять вы куда-то спешите. Понимаю. Не до беспечных прогулок. Дела. Да и эка невидаль — лесные мышки. А они, между прочим, в отличие от полёвок и серых домашних, замечательны незаурядной сообразительность и бесподобным проворством, даже по деревьям умеют лазать.