Снежинки на ладони. Венок сонетов

1.

Заметны отсветы далеких звезд

В снежинках, легших на мои ладони,

И синие перчатки из вигони

Белее стали кожицы берез.

Так вот оно, мерцание миров!

Люблю его, душа добру открыта.

В Галактике не всюду dolce vita,

Но для меня она – мой скромный кров.

Я всматриваюсь в отраженья далей

За миллионы световых миров,

В неповторимость их в любом кристалле.

У каждой из снежинок на примете

Вновь побывать – с дождем из облаков –

На всем, что есть на голубой планете.

2.

На всем, что есть на голубой планете,

Лежит печать сомнений и надежд,

И кажется – они одни и те ж

На протяженье тысячи столетий.

Кто создал мир? Какие были цели?

Откуда появился сам Творец?

Что значит «был всегда»? И наконец,

Доволен ли судьбой своих изделий?

Вопросы все наивные, из детства.

Тогда я думала – они уйдут...

И снова никуда от них не деться.

Ну, не беда: возможно, Бог ответит,

Когда возьмет к себе. Побыть бы тут...

Земляне говорят – на белом свете.

3.

Земляне говорят – на белом свете

У человека множество забот,

И ноша – та, что каждый изберет, –

Надолго станет радостью иль клетью.

Дорогой прямо – не всегда короче.

Важнее, чтоб не спуск был, а подъем.

Когда идешь по тропке, но вдвоем,

У двух соседних храмов – общий зодчий.

Пересеклись когда-то два луча –

Два отблеска, два отпрыска пространства,

И миг тот чью-то встречу означал.

Так бьет сигнал сквозь толщу звездных верст

В любую точку – после долгих странствий –

От дна морского до орлиных гнезд.

4.

От дна морского до орлиных гнезд

Простора вдоволь – и зверью, и люду.

Не хочется прослыть совсем занудой,

Но не сказать нельзя: апофеоз

Борьбы за место, метры – впереди.

Все шире пасть, когда пирог надкушен.

Внизу кричат: «Спасите наши души!»

С повинной к внукам хочется идти.

Берет самовлюбленный иждивенец

Не сухостой для дровяных поленниц –

Живые губит рощицы берез.

Пожары, вырубки... В дыму и песни глуше,

Где «расцветали яблони и груши».

А если говорить совсем всерьез?

5.

А если говорить совсем всерьез, –

Моей Земле-сестре живется тяжко.

Помочь ей смогут лишь любовь да ласка.

Об этом на сей счет ни снов, ни грез.

Прими, сестра, мой трепетный укор!

Пред щедростью и кротостью твоею,

Пред всепрощеньем тягловым – не смею

Хотя бы взор поднять на твой позор,

На твой разор вселенский и постыдный.

Изменимся? – иль станет очевидным:

Твоя и наши судьбы на излете.

Возможно, так, но в этот день погожий

Такие мысли прочь гоню. И все же

Не стоит убегать от дум о Лете.

6.

Не стоит убегать от дум о Лете,

Как страус, прятать голову в песок.

На ум идет не ящик из досок,

А то, кто первый  там  меня приветит.

Сын или муж? Родители? Все вместе?

Хранитель-ангел? Пушкин? Жан Кокто?

С ключами Петр? Великое Ничто,

Покоясь в нескончаемой сиесте?

Иль, вдосталь нагулявшись под луной,

Мы просто возвращаемся домой?

Тогда звонок и штемпель на конверте

Не так страшны, и сам короткий текст

Мне скажет больше, чем простой протест

О символе ухода, о бессмертье.

7.

О символе ухода, о бессмертье

Удобней глядя в небо размышлять

И время произвольно двигать вспять

Или вперед, когда Ось Мира – вертел.

И вязнет взгляд в ветвях тысячелетий,

Но мне не все равно, что будет там,

Ведь мы всё те же, судя по корням,

То добрые, то – чаще – злые дети.

Потомок, что тебе столетья дали?

Освоил ли космические дали?

Сокровища с собой какие вез?

До драгоценностей-то нет мне дела,

Но я б с тобой поговорить хотела

О взлетах духа и причинах слез.

8.

О взлетах духа и причинах слез? –

У всех свой опыт и ответ готовый:

В душе злодея и в душе святого,

В Японии и прочих странах Оз.

За сорок световых вольготных верст

Умеют ли любить, шутить, смеяться?

И чувствуют ли стыд? Чего боятся?

И повернут ли на сигналы SOS?

Что, если в мозг вживляют электроды

И роботы вождям слагают оды,

Хвалебные кантаты – в виде дани?

И платою – детали, хлеб да паста,

А в храме им вещает толстый пастырь

О верности, любви и состраданье?

9.

О верности, любви и состраданье

Звучали сонмы бесполезных слов.

История не учит нас – таков

Печальный опыт – так гласят преданья.

Но безразличного участья мало:

Подует ветер – и глаза мокры.

Крестовые походы и костры

Разносят дым зловещим покрывалом.

Когда потом иссякнет эта прыть,

Лишь мрамор будет с небом говорить –

Застывшие немые изваянья.

Пока не отменили кровь и плоть,

Мы можем думать – хоть о дыме, хоть
О жертвенности, долге, покаянье.

10.

О жертвенности, долге, покаянье

Хранятся поясненья в словарях.

Коран и Веды, Библия, Танах

О том же говорят нам в назиданье.

В любом развитии свои цезуры.

Сейчас, признаться, чтенье не в чести.

В тени невежества – кого растим?

Сказать не смею – меч самоцензуры.

В деревне говорят: в тени – увея.

Там лишь сорняк растет, и то болея.

Бессильны удобрения, зола.

Найти б в акафистах, псалмах и сутрах

Пути рассеять серой тени сумрак –

Да если б хоть одна душа смогла!

11.

Да если хоть одна душа смогла

Спасти травинку, муравьишку, птицу, –

То снова сможет чудо повториться:

И снова сядет на цветок пчела,

И снова будет ухать в ночь сова,

Раскинутся леса мохнатой шалью

И грустная кукушка обещанья

В лукошки будет честно раздавать.

Среди тропинок с лунками копыт,

Шуршащих муравьиных пирамид

(Грибов и ягод – хоть неси в подоле) –

Расслышать зов в зеленом далеке,

В беседах на древесном языке, –

Спасти другую душу в дольнем доме.

12.

Спасти другую душу в дольнем доме,

Почувствовать, утешить, уберечь...

Я не успела. И не сбросить с плеч

Скалы-вины. И нет страшнее доли.

Увидимся ли в «равнодушном море,

Где нас не разлучить, не разлучить»,*

Где нет ни радости, ни гроз, ни горя –

Безликое Ничто молчит, молчит.

К чему же столько слез и столько мук?

Снежинки тают, тают – не пойму,

К добру ли это или к новой боли.

Удастся в капле Космос рассмотреть,

Вобрать добро, отринуть зло и смерть, –

Недаром прожил человек в юдоли.

13.

Недаром прожил человек в юдоли.

Был весел. Горевал. Платил налог.

Митинговать не шел (не «бандерлог»)

И спрашивал детей: ну, как там в школе?

Ходил на службу. Иногда работал.

По вечерам пролистывал TV.

И отраженьем Спаса на Крови

Культурно любовался по субботам.

А время пузырилось, растекалось,

И за окошком медленно смеркалось.

В квадрате пластика – куска стекла

На сотни розовых очков хватило б.

А тут и ночь героя поглотила.

Таких здесь множество – им несть числа.

14.

Таких здесь множество – им несть числа.

Средь судеб и снежинок нет повторов –

У каждой свой, родной узор, который

Фортуна при рождении дала.

И каждый был прекрасен в тот момент!

Но тут же череда событий дальних

Потребовала несусветной дани,

И вариантов – никаких взамен.

А все же иногда мы можем сами

Менять рисунок смелыми штрихами

По белой бересте своих берез.

В случайностях – печальных и веселых

(Они – как в старом доме новоселы) –

Заметны отсветы далеких звезд.

15.

Заметны отсветы далеких звезд

На всем, что есть на голубой планете

(Земляне говорят: на белом свете) –

От дна морского до орлиных гнезд.

А если говорить совсем всерьез,

Не стоит убегать от дум о Лете –

О символе ухода; о бессмертье,

О взлетах духа и причинах слез.

О жертвенности, долге, покаянье,

О верности, любви и состраданье...

Да если б хоть одна душа смогла

Спасти другую душу в дольнем доме, –

Недаром прожил человек в юдоли!

Таких здесь множество – им несть числа.

*Из стихотворения Анны Барковой «И в близости сердца так одиноки...»